Лариса говорила скороговоркой. Это было невероятно, но все складывалось. Как кубики.

– Лар, ошибки абсолютно одинаковые – это я тоже заметила. И еще одна особенность: человек, который написал тебе письма, так же, как твой Шурик, не признает прописные буквы и обожает многоточия. – Катя пожевала нижнюю губу. – Знаешь, подруга, а ведь одной рукой написано это – и эсэмэска от твоего Шурика, и письма от его друга. И это я тебе говорю как учительница русского языка и литературы. Если хочешь, как филологиня! Вкручивает тебе кто-то. Если не он сам...

Лариса и сама видела, что вкручивает. Знать бы – кто. И вот еще. Было у нее предчувствие какое-то. Нет, когда сообщение о смерти Шурика пришло, она себя не помнила. Чуть рассудка не лишилась. Спасло то, что разрыдалась в голос.

А вот потом как-то резко отпустило. Как-то не скорбно, что ли, на душе было. Лариса это ощущение хорошо уловила, удивилась, но отмела. И вот на тебе! Ощущения-то не на пустом месте были.

– Кать, а что делать-то теперь? – Лариса ждала от подруги ответа.

– А черт его и знает, что теперь делать... – Катерина подумала, пожевала кончик хвостика, в который у нее были завязаны волосы. – Слушай, попробуй этого «писателя» на откровенный разговор вытянуть, напиши ему, что собираешься ехать в эту деревню, в... как ее...

– В Листвянку.

– Да, в Листвянку. Подробности повыкачивай. Может, что-то прояснится...

– Знаешь, Кать, я боюсь об этом думать, настолько все это невероятно, но мне кажется, он жив. Я не могу объяснить свои ощущения, но мне так кажется, понимаешь?

Они сидели в тесной кухне, пили чай. Глаза у Ларисы лихорадочно горели, и Катя даже поймала себя на мысли: не двинулась бы подружка рассудком и в самом деле.

– Лар, ты только аккуратно сейчас со своими этими предположениями, ладно? Боюсь, ты накрутишь сейчас себя, потом страшно будет принять правду. Ты давай начни с письма этому приятелю, ладно?

Лариса так и сделала, но ответа не получила. До 9 ноября ей не было никаких сообщений.

Девятого она отправилась с утра в храм, потом на рынок, где выбрала цветы – розы и белые хризантемы. И опять у нее мелькнула мысль, что это все не по-настоящему.

У лифта столкнулась с дворничихой.

– С праздником, – кивнула та на цветы.

«С каким?!» – подумала про себя Лариса и грустно улыбнулась, а ответить ничего не успела. Створки лифта закрылись, и кабина поползла вверх.

Дома Лариса посмотрела внимательно на свое отражение в зеркале. «Бог мой! – пронеслась мгновенно мысль. – Постарела-то как!»

До вечера Лариса занималась обедом, хотя есть не хотела и вообще на целых два дня собиралась уехать из дома. Потом из школы пришла Катя, доложила, что утрясла все вопросы с их отсутствием на работе. Пашка тоже не задержался в институте. Лариса накормила его. Ребенок отличался завидным аппетитом, и, глядя на него, Лариса искренне радовалась. Пашка с детства в этом вопросе был покладистым, ел, как говорится, с краю, и уговаривать «за маму, за папу, за кошку и собачку» его не приходилось. При этом был он не толстым и даже не упитанным, а самым обычным. А в детстве даже худеньким. Видать, все, что съедал, активно сбрасывал, нарезая круги по двору. Не в коня корм!

– Лар, мы в котором часу выезжать будем? – спросил Пашка.

– Я посчитала, чтобы к утру быть в этой Листвянке, надо не позже четырех часов выехать.

– Ты ложись спать, я разбужу.

– Не могу. Паш, я не усну.

Но к вечеру на Ларису навалилось какое-то тупое безразличие. Она снова была, как в первый день, растоптана и смята. Голова болела, будто в мозгу кто-то поковырялся.

«Нет, чудес не бывает. Не бывает чудес... И Шурика нет. Сейчас я это просто чувствую. Пустота, как в колодце», – думала Лариса, зябко кутаясь в теплый шарф, стоя у окна, за которым сгустилась ноябрьская темень.

В этот момент в прихожей запищал мобильник. Не звонок. Сигнал звонка у Ларисы был настроен другой. А писк – это сигнал СМС-сообщения.

Лариса открыла сообщение и чуть не упала в обморок. Буквы плясали у нее в глазах.

«Похороны состоятся, но в гробу будет не он».

– Паш, Пашка! – Лариса закричала, как ей казалось, во весь голос. На самом деле прошептала сдавленно.

Павел вышел из комнаты:

– Мам Л ар, ты чего хрипишь?

Увидел в руках у Ларисы телефон. Она протянула его племяннику.

Пашка прочитал сообщение и присвистнул:

– Ну, ни фига себе история! Лар, а может, он и правда того... этого?

– Что «того – этого»? – Лариса закашлялась – в горле першило.

– Ну, такой вот весь секретный. Может, и в самом деле работа такая?

– Не знаю. Пашка, я уже ничего не знаю. Позови Катю!

Лариса провалилась в глубокое мягкое кресло. У нее мелко дрожали руки.

Хлопнула входная дверь. Катька, растрепанная, только из ванной, в банном махровом халате, влетела в комнату, плюхнулась у ног Ларисы.

– Ларочка, ты только не нервничай! Погоди, сейчас мозги в кучку соберем. Господи, ну где ж Леха-то, черт бы его побрал!

Катя лихорадочно давила на кнопки телефона, пытаясь дозвониться до Лешки Куликова.

– Куличок! Ну, наконец-то! Лешик, ты скоро приедешь? Уже? Слава богу! Леш, сразу к Ларисе заходи, ладно?! Очень-очень надо!!!

– Ну все, Ларис, Лешка сейчас придет, уже мчится. Сейчас всем колхозом покумекаем. Ларочка, ты как? Сердце как? Не колет?

– Кать, да не суетись ты, не колет. Просто тошнит, и голова кружится. – Лариса выбралась из кресла. – Пошли в кухню. У меня мозги кипят, надо пять капель принять.

– Корвалольчику? – участливо спросила подруга.

– Смеешься? – Лариса достала из шкафчика початую бутылку коньяка, накапала по половинке в две рюмки. – Давай, мать, а то боюсь, что я просто свихнусь.

Не успели закусить яблочком, как в прихожей прозвенел звонок, Пашка метнулся к двери, и через минуту, едва успев скинуть ботинки, в кухню ввалился Леша.

– Девки, что за пьянка? Катерина, что у вас опять такое стряслось?

– Леш, мы тебе сейчас все-все расскажем. Нужен твой совет.

– Пожрать дадите чего-нибудь? Я как волк сегодня...

– Кать, налей волку рассольника, и котлеты в кастрюле. – Лариса достала третью рюмку. – Леш, только по чуть-чуть, кому-то ночью рулить придется!

– Да пейте, я сяду за руль, – подал голос Павлик.

– «Пейте»! Скажешь тоже. – Лариса снова накапала всем троим пахучей, как лекарство, коричнево-золотистой жидкости. – Это средство спасительное, чтоб руки не тряслись.

– Ну что стряслось-то? – Леша одним махом проглотил граммульку в рюмке и покосился на бутылку, которую Лариса предусмотрительно задвинула к стенке. Его красноречивый взгляд дамы равнодушно пропустили.

Катя и Лариса начали наперебой рассказывать ему о сообщении. И он, конечно, ничего не понял.

– Так, тихо, по одной и с самого начала!

Лариса показала Леше CMC-сообщение в своем телефоне.

Леша прочитал и уставился в одну точку. Потом двинул рюмку поближе к бутылке и распорядился:

– Плесните для ясной мысли.

Катя и Лариса дождались, когда Леша выпьет, закусит и обведет всех трезвым взглядом.

– Что скажешь? – задала вопрос Катя.

– А что я сказать могу?

– Леш, ну, ты все-таки мужик – это раз, и как-никак – в армии служишь! Это два! И кто только что плеснуть просил для ясной мысли?!!! – Катя начала потихоньку выходить из себя.

– И что, Кать? Ну, давайте логически рассуждать. Раз такая эсэмэска пришла плюс тот анализ, что вы провели с письмами, надо делать выводы, что он жив. Что касается того, развлекается это кто-то, или он сам, или это на самом деле какая-то серьезная игра, сказать сложно.

– Леш, ну, напрягись! Ну, может такое вообще в жизни быть или нет?

– Вы книжки читаете? Детективы там современные какие-то или шпионские романы?

– Да при чем тут они-то? – Катя уже с трудом держала себя в руках. – Нам же не как в романе надо, а как оно в жизни бывает!

– А в жизни оно по-разному бывает. Я с этими людьми лично не знаком, но однажды историйку одну из первых уст слышал занимательную. Мужик один конторский работал в Брюсселе. Что делал – не знаю, не спрашивайте. Для жены, которая в Питере жила и о его службе знала в общих чертах, он был в длительной командировке. А там он был обычным французом и трудился в компании какой-то. Чем и как трудился – не знаю, история умалчивает. Раз в году ездил в отпуск на Карибы, куда привозили его супругу. Я уж не знаю, было у них там что-то, или они, как Штирлиц с женой, только взглядами друг с другом в каком-нибудь «Элефанте» разговаривали, но для всех в своем Брюсселе он был одиноким. Не скажу точно, как там было все на самом деле, но мужика этого надо было из игры выводить и в Россию возвращать. И он умер. Для всех умер, а на самом деле его живого и здорового вернули на родину, а в Брюсселе похоронили под его именем не то бомжа какого-то, не то куклу. То есть для тех, кто им очень интересовался, он умер. Скоропостижно. И интерес к нему тут же пропал.

А мужик этот вернулся домой, с семьей своей воссоединился. И зажил новой жизнью. Да, на этом история не заканчивается! Прошло какое-то время, и однажды в Эрмитаже, где у него была встреча, он нос к носу столкнулся со своим брюссельским соседом, с которым они очень дружили. Сосед дара речи лишился в первую минуту, а потом к мужику этому кинулся с поцелуями, расплакался: мол, как же так, я ж тебя сам хоронил и за могилкой ухаживаю, цветочки высаживаю.

Ну, мужик наш не растерялся, отстранился от друга брюссельского, хоть сердце от боли чуть не выпрыгнуло из груди, и на его французскую речь сказал, как любой наш русский придурок сказал бы: «Я не говорю по-французски! Извините!» Тот мужик понял, что ошибся. Расплакался. Лопочет: мол, очень уж похож этот русский на друга...

Вот такая история! Так что если мыслить масштабно, то все может быть, но только все это просто маловероятно, – закончил Леша.

Лариса и Катя переглянулись.

– Ну, примем за рабочую версию, что наш-то Джеймс Бонд тоже попал в какую-то историю, из которой его можно вывести только покойником, – трезво рассудила Лариса. – Я только одного не знаю теперь: ехать нам в эту Листвянку или нет?

– Ехать! – подал голос Пашка.

– А тебе лишь бы приключений было больше! – оборвала его Лариса.

– Ехать надо, – поддержала Пашку Катя. – Знаешь, мы должны проверить все. И потом... А вдруг за тобой следят? Значит, тем более надо ехать! Цветочки купила и отчалила туда, куда тебя старательно направляют. Это раз. И второе. Если похороны будут, но гроб закрыт, значит, в нем не он. А если никаких похорон не случится, то он точно жив! В общем, все это надо увидеть своими глазами. И потом, ты не одна. Ты, я, Пашка – это уже компания.

– Я с вами! – подал голос Леха Куликов. – У меня три дня отгулов. И за рулем будет проще, без остановок поедем.

Они выехали из города поздно ночью. Наглотались на ближайшей бензоколонке энергетического напитка из банок, но все равно все по очереди зевали на ширину приклада и из солидарности с Лехой, сидевшим за рулем, не спали.

Павлик пытался уговорить Лешу уступить ему место за рулем, но тот не соглашался: дорога была такой, что Паша с его мизерным опытом наверняка завез бы всех в кювет или на колдобинах, которые совсем не видны были впотьмах, угробил бы Ларискино чудо отечественного автопрома.

Потом колдобины сменились «стиральной доской», и старушка «шестерка», переваливаясь с боку на бок, как толстая утка, ползла тихонько, прижимаясь к обочине дороги.

И все же к девяти часам утра они добрались, наконец, до Листвянки. Деревня стояла на высоком холме, на самой вершине которого золотистым крестом на круглой «луковице» прокалывал серые облака голубой с высокими окнами храм.

– Кладбище там должно быть, – показала на холм Катя. – Лар, да не надевай ты свой траур! Не будет никаких похорон, я уверена.

Лариса стряхнула с головы черный шарфик. «И в самом деле, какого черта?!»

К храму подкатили в сопровождении стаи голосистых разномастных собак, которые обнаглели до той степени, что кидались на колеса, пытаясь схватить их зубами.

Несмотря на ранний час, в храме было людно. Бабушки, и тетки помоложе, и совсем молодухи чистили утварь церковную, мыли окна, драили деревянный пол.

«Генеральная уборка», – решила Лариса. Она подошла к женщинам и спросила, не слышали ли они что-либо о похоронах, которые должны состояться сегодня.

– Нет, милая! Ничего не знаем. А кого хоронять должны? Нашего кого?

– Нет, не вашего... Значит, не слышали ничего?

– Нет, милая...

– А кладбище у вас одно?

– А есть еще одно, за речкой, но там давно не хоронят. Ну, если только как исключение...

– А где это, за речкой?

– А вот ежели по дороге, то сразу за мостом налево. Но мы б знали. Нет, и там никого не хоронят.

Лариса вернулась к машине.