Пообщавшись с Женей, Даша устроила экскурсию по квартире. Внимательно осмотрелась в комнате, задержалась на кухне, допив уже остывший кофе. Наконец, решила принять ванну. Даша знала, что для нее не было более верного средства снять нервное напряжение. В маминых арсеналах всегда была ее любимая пена для ванны с ароматом апельсина. Сделав воду невероятно горячей, Даша налила немного ароматной жидкости и присела на край ванны. В считанные секунды сильная струя воды образовала белоснежную воздушную гору пены, то и дело разрушающуюся и распределяющуюся толстым слоем по поверхности. Пузырьки переливались всеми цветами радуги, проживая короткую жизнь. Мощная струя воды продолжала взбивать ароматную пену, а Даша завороженно наблюдала за этим. От поверхности воды поднимался пар. Прохлада воздушного слоя, покачивающегося на поверхности, контрастировала с обжигающей жидкостью. Даша опустила руку и потрогала воду – слишком горячо, но, наверное, ей именно это сейчас нужно.

Постепенно погружаясь в воду, Даша вспоминала, как в детстве любила плескаться в ванне с игрушкой: маленькая пластмассовая собачка, которая при погружении в воду начинала проделывать что-то невообразимое с глазами. Они вращались, оставляя Дашу в недоумении. Она никак не могла решить, нравится собачке эта процедура погружения или нет. Деваться игрушке было некуда, она подыгрывала своей хозяйке. И Даша милостиво разрешала ей полежать на бортике ванны, пока сама представляла себя плавающей в бескрайних океанских просторах. Правда, ей приходилось принимать невообразимые позы, подгибать ноги, складываться, чтобы каждой частичкой тела ощутить прикосновение океанских вод. А собачка лежала и смотрела на нее преданно и грустно. Даша теперь точно знала, что ей больше нравилось наблюдать за своей хозяйкой, чем участвовать в ее игре.

Набрав в ладони пену, Даша сомкнула пальцы в замок: пузырьки медленно растеклись по рукам несколькими ручейками. Ванна наполнилась до уровня, когда вода с неприятным урчанием начинает медленно вытекать в сливное отверстие. Подложив под голову маленькую подушечку, Даша опустилась в воду еще ниже, оставив на поверхности только два маленьких островка колен. Вода стала вытекать в отверстие с большей скоростью, с более громким звуком. Отверстие захлебывалось, но продолжало выполнять свое предназначение. Почему-то Даша снова подумала, что это самая лучшая схема того, что происходит с людьми: мы погружаемся друг в друга, а потом, под действием обстоятельств, наши чувства безвозвратно вытекают, оставляя пустоту. И этот процесс невероятно болезненный, на уровне удушья, едва ли проходящий бесследно. И никогда не вернуть потерянные чувства, никогда. Можно попытаться начать все сначала, но через какойто промежуток времени станет очевидным, что совместное существование больше невозможно. Это прямой путь к саморазрушению.

Значит, история не повторяется. Как на примере этой чертовой ванны: в другой раз это будет другая вода, другая пена, другой аромат. И даже, если погружаться в нее будет тот же человек и будет проделывать все с привычной тщательностью, пытаясь угодить своим желаниям, все будет по-другому. Даша закрыла глаза и постаралась максимально погрузиться в воду. Обжигающая, она заставляла сердце бешено колотиться, пот струился по лбу, вискам. Облизывая горячие губы, Даша ощущала соленый вкус. Она разозлилась на себя за то, что второй день прокручивала в голове мысль о безвозвратной потере настоящих чувств, о том, что все в этом мире переменчиво и едва уловимо. Она пыталась постичь какую-то истину, смысл которой едва ли могла сейчас выразить. То есть на уровне эмоций, подсознательно она понимала себя до конца, но объяснить другому, даже самому близкому человеку не смогла бы.

Когда-то она уже придумала для себя нечто подобное. Она экзаменовала себя, весь мир, задавая друзьям, порой едва знакомым людям один и тот же вопрос: «Какого цвета любовь?» Для нее было так важно, что человек ответит. Причем времени на долгие размышления она не давала. Ответ должен был исходить от сердца, мгновенно, а значит – быть самым искренним. Практически все отвечали одинаково. Для большинства это была ассоциация с красным цветом, только Стас ответил, что для него любовь – цвета ее глаз: небесная синь, бесконечная, непознанная, необъятная и манящая своей магической необъятностью. Для Даши этот ответ означал только одно: он любит ее. Она для него – весь мир! Теперь он получил его в свои владения и неуклюже пытается сделать его идеальным.

И вдруг Даша открыла глаза. Ей пришла мысль, от которой и без того разгоряченное лицо окатила новая волна жара. Догадка полностью оправдывала Дубровина, хотя самой проблемы не разрешала. Их чувства были обречены на провал, и в этом вина исключительно Даши. Господи, как же с ней это могло произойти? Какой год она пытается внушить себе, что ничего не было, но сны, упрямые и жестокие, возвращают ее в ту осень. А Стас, бедный Стас… Он любил ее чистую, незапятнанную, душой и телом принадлежавшую только ему. Он мечтал о том времени, когда дождется заветного часа, но после страшных событий того злосчастного сентября он не нашел сил побороть в себе ощущение обмана, разочарования.

Однажды она все-таки поинтересовалась, как ему удалось порвать с женой. Никогда раньше они не говорили о Тамаре, как будто она существовала исключительно в воображении Дубровина. И тем неожиданнее прозвучал ответ Стаса:

– Она мне изменила. – Сказано это было таким тоном, что сомневаться не приходилось – он был уязвлен. Он был задет за живое изменой женщины, которую, по его же словам, никогда не любил. И только это смогло подтолкнуть его к развязке. Он очень быстро отмежевался от роли обманутого мужа.

Как же ему было не по себе, когда Даша рассказала ему о том, что произошло с ней в тот дождливый сентябрьский день. Чего стоило ему не подать виду, насколько это противоречит всем его вожделенным мечтам, насколько это разрушает планы, вынашиваемые годами! Стас уверял, что его чувство ничто не сможет изменить. Он переоценил свои возможности. И это проявлялось даже в том, что он никогда больше не говорил на эту тему. Только в тот день, когда возил ее мокрую, грязную, поруганную по врачам, в сауну… Кажется, он был даже рад тому, что Даша не стала поднимать шум: она не обратилась в милицию, стыдясь происшедшего. Это клеймо, которое не смоют и десятки лет. Дубровин облегченно вздохнул, когда она попросила не говорить о случившемся никому, даже маме, в первую очередь маме.

На что она надеялась, собственно говоря? Стас – обычный мужчина со своим кодексом чести. Одни параграфы в нем написаны для него, другие составлены для его спутницы жизни. Наверняка основополагающими пунктами в них были любовь и верность, чистота и невинность. Она нарушила главное правило. Ни словом, ни делом Стас не напоминал о том, что не он, а те пьяные подонки лишили ее невинности. Но сейчас Даша была уверена, что Дубровин мечтал о том светлом, сказочном мгновении, когда она будет принадлежать ему, только ему! Вероятно, его память никак не может забыть ее невольный грех, и конечно, он обвиняет во всем только ее. Ну зачем ей тогда нужно было скитаться под проливным дождем в обиде на злые слова своей сокурсницы? Ничего бы не случилось, пропусти она мимо ушей ее завистливые намеки. Даша закрыла лицо руками: их свадьба в конце октября того же года казалась ей слишком поспешной. Она смотрела на улыбающееся лицо Стаса, отвечающего «да» на вопрос о супружеской любви и верности, и боялась, что он торопится произнести клятву, чтобы не задумываться о том, что действительно происходит у него в душе. Он искренне верил, что сможет забыть об этом. Дубровин до сих пор, осознанно или неосознанно, пытается бороться с тем, что произошло тогда, и борьба его проявляется в деспотичном желании держать все под контролем. Он боится отпускать Дашу куда бы то ни было одну, чтобы она снова не попала в какую-нибудь историю. Он держит ее на привязи, не понимая, что делает ее жизнь невыносимой. Он даже не пытается разобраться в этом. Теперь она носит его фамилию, и ему важно, чтобы она не была запятнана ничем. Никто не должен узнать их тайну. «Жена Цезаря должна быть вне подозрений»… Дубровин разочаровался. Даша застонала. Он никогда не признается в этом. Ведь это было так важно для него – близость, вожделенная близость, дарящая наслаждение и непередаваемое чувство единения. У каждого в жизни есть своя мечта, недоступная, кажущаяся призрачной и потому еще более желанная. Стас получил фальшивку. Наверняка он не нашел желаемого, долгожданного, и этим объясняется то, что после каждой ссоры он набрасывается на нее, как обезумевший зверь, овладевая ею жестко, без капли нежности, и это страшные для Даши минуты. Они как напоминание о том давнем изнасиловании. Теперь оно происходит время от времени добровольно. Абсурдное словосочетание – добровольное изнасилование, насилие над плотью. Она позволяла мужу брать себя, не оказывая сопротивления, не чувствуя при этом ничего кроме отвращения к себе, к нему. Даша заплакала. Ей было так больно. Лучше бы он ударил ее тогда, когда она кричала ему в лицо, что сыта по горло их жизнью.

Они ведь и не жили – эта мысль резанула и заставила Дашу рыдать навзрыд. Что было в их семейной жизни? Три года учебы в университете, когда большую часть дня она проводила в библиотеке, на кафедре. Она злилась на Стаса, каждый день встречавшего ее и отчитывавшего за то, что она слишком много времени проводит в этих стенах. Потом ее работа в лаборатории. Явная неохота посещать ее, написанная на Дашином лице, сделала Дубровина смелым и решительным. Он посчитал, что может позволить себе распоряжаться ее судьбой – настоял на уходе с работы и создал райскую жизнь для любимой женщины. Райскую в своем понимании, в сочетании с тем надломом, который начал происходить с ним с самых первых дней семейной жизни с Дашей. Она поняла, что за три года его внутренняя напряженность достигла предела, а она не смогла вовремя разобраться. Непонимание росло со сказочной быстротой. Это напоминало сход снежной лавины: неосторожно громко произнесенное слово может привести к катастрофе. Момент был упущен. Теперь она не была уверена в том, что можно исправить неисправимое. Все четыре года они отдалялись, не пытаясь проникнуть во внутренний мир друг друга. Дежурные разговоры за завтраком и ужином, обязательная близость, желание мирно, без ссор и выяснения отношений провести день. За последний год это стало самым частым и практически невыполнимым желанием Даши – избежать раздоров. После того как она стала проводить большую часть времени дома и была предоставлена самой себе, постоянный контроль мужа, его желание доминировать стали камнем преткновения в их отношениях. Она всегда хотела иметь мужа-советчика, друга, но получилось другое, и теперь Даша тяготилась тем, что Дубровин зачастую играл роль отца.

Сейчас она подумала, что это был выход для него: заботиться о ней по-отечески. Но природа давала о себе знать, и он превращался в неуправляемого, подчиняющегося только голосу своей плоти мужчину. К тому же он понимал, что от него ждут не только советов, но и чувственного наслаждения. Это была мучительная необходимость – обладать желанной женщиной, не находя желаемого отклика в своем сердце. И у Даши муж со временем стал вызывать только негативные эмоции. Пожалуй, в этом все дело. Их сексуальная жизнь не сложилась с первых дней. Свое разочарование оба прятали за занятостью, за неловкими разговорами о просмотренном фильме, радуясь зазвонившему неожиданно телефону. Тогда можно было отвлечься, появлялась какая-то новая тема для общения – опять же обсуждались чужие проблемы, только не свои.

Получается, что права Марина, когда говорит, что все проблемы решаются через постель и возникают изза дисгармонии в постели. Права Незванова, за свой недолгий век прошедшая строгую и безжалостную школу ошибок и разочарований в любви. Значит, не пустой звук ее слова, что самое важное для женщины – трепетать от мысли, что вечером ее ждет желанный мужчина, а для мужчины – быть уверенным, что желание обладать любимой обоюдно.

– Машка, Машка, ты оказалась права, – всхлипнула Даша. Она уже не понимала, слезы или струи соленого пота разъедают ей глаза. Она просто ничего не видела вокруг. Привычные очертания размывались, и, вытирая мокрое лицо, Даша все равно не могла справиться с плавающими контурами окружающих ее предметов. Это создавало ощущение нереальности, отрешенности от мира, в который, по сути, Даша и не хотела возвращаться. Она поняла, что ванна отняла у нее последние силы. Медленно закрутила кран и снова тяжело откинулась на подушку. Закрывать глаза Даша побоялась – голова закружилась, подкатила тошнота. Слишком горячая вода сделала ее тело ватным, непослушным. Нужно было заканчивать эту процедуру, заканчивать думать – мысли неизменно вели ее в тупик. Пока она не видела выхода, снова касаясь руками скользких стен длинного, бесконечного лабиринта.

Даша протянула руку и вынула пробку из ванны, уровень воды стал бесшумно понижаться. Наблюдая за тем, как островки обнаженного тела увеличиваются, когда их покидает обжигающая, словно вытянувшая из нее последние силы жидкость, Даша устало провела рукой по лицу. Нужно было принять прохладный душ и как-то добраться до дивана. Ее одолевало лишь одно желание – спать, не думать ни о чем. Хотя предательские сны помимо ее воли могли вернуть в прошлое, приподнять занавес над туманным будущим. Даша знала, что никогда не путешествует в снах в настоящем. Наверное, оно слишком блеклое, поэтому не вызывает отклика в потаенных уголках подсознания. Ее переполняют впечатления от того, что с ней происходило когда-то, или безудержные фантазии о том, что обязательно должно произойти. Ни разу Даша не проснулась с улыбкой или ощущением чего-то легкого, радостного. Обычно пробуждения после снов были тяжелые, с болью в груди, даже тогда, когда она не могла вспомнить ничего из картин, появлявшихся в минуты забытья.