– Ваш отец мертв, дорогая.

– А я – нет, сэр Генри! Остаток жизни я вынуждена буду провести в позоре, презираемая и отвергаемая всеми, если только мне не удастся довести это дело до удовлетворительного исхода.

– Но ведь даже если вам удастся выйти живой из столкновения с Кингом, вы же должны понимать, что такой юной девушке, как вы, не удастся пройти через эту адскую экспедицию без ущерба для себя. Дорогая моя, неужели мистер Кейн со своим другом не описали вам в деталях, какого рода кошмарные опасности подстерегают вас в лесу?

Морган, держа сигару в одной руке, другой нашарил серную спичку, зажег ее и не сводил глаз с Сары даже прикуривая; пламя плясало в сложенной чашечкой ладони его руки… Саре почудилось, что перед ее мысленным взором промелькнули сотни образов: вот любовник в белоснежном костюме воспламеняет ее поцелуем; вот сумасшедшая гонка через мрачный жуткий мир «Маленького Китая»; вот свернувшиеся в кольца черные змеи с ядовитыми жалами… Не задумываясь, она притронулась к щеке, все еще саднящей после пинка американца, потом к боку, который до сих пор болел от того, что Морган, когда вспрыгивал в рубку, взвалил ее на плечо, как куль. Так просто было поверить во все эти геройские рассказы… потому что ей хотелось этого? Или просто, потому что она должна?

Заставляя себя оторваться от его возбуждающего гипнотического взгляда, Сара сказала:

– Может быть, я и девушка, сэр, но я сильнее, чем кажусь, и прекрасно осведомлена обо всех опасностях. И конечно же я приму все необходимые меры предосторожности. Даже сейчас я уже принимаю хинин, чтобы предупредить лихорадку.

– Лихорадку? – Уикэм, похоже, развеселился. – Дорогая моя, лихорадка – это самая мелочь. Хинин не спасет вас от флоресты. Это же единый, цельный организм, единственная задача которого – уничтожить всякого, кто вторгается в его пределы. Посмотрите же вокруг! – Он подошел к открытому окну и указал на семинарию. – Смотрите, как она поглотила все следы предыдущего обитания.

– Но я же не буду подолгу стоять на месте, меня она не проглотит, – ответила Сара со смехом, который не был подхвачен ни Уикэмом, ни Морганом, ни Генри, последний наливал себе еще чашечку чая и разбавлял его оставленным хозяином бренди. Морган же пил спиртное неразбавленным и всматривался в Сару с такой неотрывной пристальностью, что у девушки волосы на затылке вставали дыбом. Глаза эти, казалось, смеются над ней, затем раздевают ее и – наконец – пронизывают насквозь подобно ледяным иглам.

Уикэм стоял, опершись на подоконник, и тоже смотрел на нее не моргая.

– Я лично видел, как муравьи размером с мой палец обглодали до костей взрослого мужчину всего за несколько ми нут. Еще там есть пауки, питающиеся птицами. Укус маленькой змейки fer-de-tance убивает в считанные минуты. – Уикэм поднял и показал одну руку; на ней не хватало пальца. – Я ловил рыбу и острогой проткнул пиранью. Я думал, что убил ее. А когда хотел взять рыбину, она одним махом оттяпала мне целый палец. А теперь представьте, на что способен целый косяк таких рыбок.

– Я прекрасно обо всем этом осведомлена, – ответила Сара, испытывая только большую решимость при виде иска леченной руки Уикэма и подавляя в себе отвращение. – Еще в Джорджтауне я прочла «Путешествие вверх по Амазонке» Уильяма Эдвардса и «Личные впечатления» Гумбольдта. А еще я читала отчет мадам Изабель Годен, единственной оставшейся в живых участницы экспедиции, отправившейся на поиски ее пропавшего в Амазонии мужа. Она несколько недель бродила без одежды, без еды, больная по этим самым лесам, пока ее не спас священник-иезуит, а потом нашелся и муж, и они воссоединились. Уж если она, дама средних лет, выжила на Амазонке, то я, сэр, смогу и подавно.

– А потом она, наверняка, промучилась до конца жизни от всяких напастей, – ответил Уикэм. – Кроме того, по пытки привить гевею за пределами Бразилии тщетны. Из двух с лишним тысяч семян, вывезенных нами несколько лет назад, прижилось не больше дюжины. Едва ли можно составить серьезную промышленную конкуренцию, имея такое количество деревьев. Кроме того, я вообще сильно подозреваю, что эти треклятые деревья не поддаются культивации. Я, пока здесь жил, сделал все возможное, чтобы развести гевею…

– И не говорите. – Это, наконец, вставил слово Генри.

– Да, – откликнулся Уикэм. – Я в качестве эксперимента посадил саженцы на плато Тапажос недалеко отсюда. И вынужден признаться, большинство погибло. А недавно один приезжий сказал: «Если Богу было угодно, чтобы каучуковые деревья не росли в рядок, то ничего тут не сделаешь». И, клянусь Иеговой, я и сам почти уже в это верю.

Американец встал, прихватил бутылку бренди и вышел за порог на пекло. Через пару мгновений его со всех сторон окружили голые, смуглые ребятишки и стали предлагать ему резьбу и плетеные корзинки в обмен на что угодно, что есть у него при себе.

– Странный малый, – сказал англичанин; затем, приметив на лице Сары озабоченность и усталость, он встал. – Вам нужно отдохнуть. Я уверен, что условия на пароходе были отнюдь не комфортабельные.

Мысль о возможности поспать в нормальной постели озарила лицо Сары мимолетной благодарной улыбкой. Извинившись перед Генри и кинув прощальный взгляд в окно, девушка вслед за хозяином вышла из комнаты.

Уснула она не сразу. Ей было слишком жарко и слишком тревожно от мысли, что Уикэм может уговорить ее товарищей отправить ее обратно в Белем. Сара сняла одежду и, оставшись в нижней сорочке и панталонах, беспокойно заходила по скромно обставленной комнате, пока, наконец, не устроилась в кресле у окна, подставив лицо теплому, но тем не менее освежающему бризу. Полосы тьмы и света чередовались в развевающихся занавесях, воздух заунывно гудел от бесчисленных насекомых и зовущих кого-то птиц. Положив локоть на подоконник, Сара оперлась подбородком на руку и стала смотреть, как дюжина детей гоняют в пыли кокосовый орех; звонкий смех их действовал странно успокаивающе. Вскоре девушка поймала себя на том, что тоже посмеивается, представляя, что вот и она бегает вместе с ними, как могла бы бегать несколько лет назад, пока женская природа не обворовала ее, не лишила права на такую вот свободу, дозволительную только детям. И почему-то веселье это представилось ей несправедливым. Когда-нибудь и они тоже вырастут и окажутся повязаны мучительными цепями ответственности, которыми обвешивает жизнь взрослых. От этой отрезвляющей мысли Сара вздохнула, положила голову на руки, закрыла глаза, позволяя мелодичному детскому смеху погрузить ее – но не до конца – в сон.

Потом бриз утих, воздух стал теплым и застоявшимся. Детский смех замер где-то вдали, и остался только шелестящий шепот живого леса.

Насильно открыв отяжелевшие веки, Сара сонно подняла голову и обнаружила, что, прислонившись к ближайшему капоковому дереву, стоит Морган. Рубаха у него была расстегнута до пояса, волосы густой волной ниспадали на лоб, и черная эта волна шевелилась при малейшем дуновении ветерка. Язык отнялся, шевельнуться она не могла; даже способность дышать, похоже, покинула ее. Как и той ночью в Белеме, Сара хорошо поняла, что там, где он стоит, прекрасно видно, что она полураздета, и в точности так же сознавала, что ей все равно, хотя не должно – совершенно определенно не должно быть все равно. Такое поведение дома, в Англии, привело бы к скандалу. Но здесь ведь Бразилия, и до строгих моральных устоев лондонского общества здесь далеко – шесть тысяч миль.

К тому же жарко, так жарко. Испарина выступила у нее на лице, и на шее, и на плечах, и тонкий хлопок ее рубашки влажно прилип к грудям, которые казались чувствительными и полными. Ею овладел шокирующий порыв – распустить волосы, тряхнуть головой, чтобы золотые волны разметались вокруг ее груди и лица. Но каким-то образом Сара почувствовала, что действие это доставит больше хлопот ей, чем Моргану. Он ведь привык, что женщины кидаются к его ногам, но ни одна порядочная женщина не задержится с ним в одной комнате дольше пяти минут, если, конечно, ей не безразлична ее невинность, И тем не менее девушка в свое время позволила ему поцеловать себя, прикоснуться к себе…

И вот она, Сара, вот он, Морган, и в то время, как она вся дрожит при одном воспоминании об их страстной встрече на «Сантосе», он даже и глазом не поведет. О чем он думает? Без сомнения, о том, какой жалкой неудачей завершится ее миссия. И лучше бы Саре поменьше волноваться о том, что думает Морган Кейн о ней и о ее теле. Но ее это волнует. Господи помилуй, волнует! И вдруг девушке захотелось доказать ему, что она – не просто милое личико со взбалмошными идеями. Ей захотелось показать, что она сильная. Тогда, возможно, он ее зауважает и тогда… Что тогда?

Какое, собственно, имеет значение, есть ему дело до нее или нет?

Сара прикрыла глаза и подумала, отчего же это воздух вдруг так неожиданно превратился в раскаленный пар. Кожа невыносимо горела. Даже капельки пота на шее вызывали неудобство и раздражение.

Наконец, собравшись-таки с силами, девушка подняла взгляд на капоковое дерево с намерением поставить Моргана на место, показать ему, что его присутствие значит для нее не больше, чем жужжание назойливого насекомого; что женщину ее закалки ни капельки не проймешь таким, как у него, неясно возбуждающим взглядом, не купишь чувственным поцелуем многоопытных губ – губ, которые ни днем, ни ночью не давали Саре покоя ни на мгновение с тех самых пор, как на отцовской террасе они коснулись ее в поцелуе…

Моргана не было.

В этом месте река сужалась. Морган сидел на краю причала и вполне мог различить очертания деревьев на противоположном берегу. Омытые закатом ветви, казалось, пылали на фоне фиолетового неба. Остывающий воздух был наполнен гудением, и каждый звук как бы многократно усиливался окутывающей землю ночью. В сумерках джунгли превращались в симфонию далеких шорохов, тресков, призывов, посвистов. Прислушавшись, он мог бы разобрать похрустывание отслаивающейся коры, потрескивание ветвей под порывами редкого дыхания ветра. И, подобно лесу, не ведающему сна, текла и текла вода, ровная поверхность ее напоминала жидкое стекло, но темны были ее глубины и таинственны, как глубины океана, только вдвойне опаснее.

Морган глядел на внешне спокойную Гладь реки, иногда вода местами вскипала, потревоженная стайкой рыб, змей, а может и чудовищной пираибой – трехсотфунтовой амазонской рыбиной, прочесывающей мелководье в поисках пищи, которой, если верить слухам, нередко становились даже дети, слишком далеко отошедшие от родителей во время купания. Когда вода вдруг забурлила у самых его ног, Морган вздрогнул и чуть отодвинулся в глубь причала. Только тут он понял, что к нему присоединился Уикэм.

– Приятный вечер, – сказал англичанин. Морган продолжал курить и не отозвался.

– Очень нам не хватало вас за обедом. Молчание.

– Ну, хорошо, – сказал Уикэм. – Я так понял, что вы не желаете поддержать беседу. Тогда перейду сразу к делу. Поверить не могу, что вы, мистер Кейн, беретесь за такую невыполнимую и бессмысленную затею – пробраться по суше в Жапуру, – и тем более с женщиной, с девушкой, тем более с такой леди, как Сара Сент-Джеймс. Да ведь одно только путешествие на «Сантосе» поставило ее на грань истощения. О, да, я признаю, что она пытается скрывать свою усталость, но ведь это же совершенно очевидно, стоит только приглядеться к ней повнимательней хотя бы на минуту. Она ведь там погибнет, и вы об этом знаете. Вы все погибнете. Умоляю вас, одумайтесь, пока не поздно, ведь это безумие!

Морган изучал горящий кончик своей сигары и размышлял, не утихомирить ли тревогу этого человека, сказав правду. Весь последний час он сидел на причале, вглядываясь в эти сатанинские кущи – зеленую дверь в преисподнюю – и думал о том же. Перед прибытием в Сантарем у него было совершенно твердое намерение бросить Сару если не здесь, то в Манаосе. Но Генри прав. Манаос слишком удален; редкий белый осмеливается забраться в такую глухомань. За исключением тех, кто выращивает каучуковые деревья, а это в основном потомки португальцев, индейцы почти не встречают там пришельцев. И трудно сказать, как долго вынуждена Сара будет жить среди аборигенов, прежде чем ей удастся найти способ вернуться обратно, вниз по Амазонке. И к тому же, сама судьба, похоже, играет им на руку. Тут в Сантареме оказался англичанин, который позаботится о ее благополучии, случись им с Генри кануть в безвестность.

Уикэм подошел к краю причала и присел рядом с Морганом, поджав под себя нога и уставившись вдаль. Не глядя на американца, он сказал:

– Мы с Генри обсудили альтернативный план. Хотите вы слушать? – Морган коротко кивнул, и Уикэм продолжил: – Оставьте девочку здесь. Я о ней позабочусь, будьте уверены. Вы же, с другой стороны, можете спокойно продолжить путь. Я дам вам людей, способных справиться с опасностями флоресты, и устрою для вас необходимое количество лодок, которые проводят вас до места назначения. Вам ведь понадобятся запасы – пища, медикаменты… оружие. С тем, что вы привезли, вы и недели в аду не протянете. Если вы и в самом деле пешком вырвались живьем из Жапуры, вам это должно быть известно. – Глядя Моргану прямо в глаза, он добавил: – Лично мне эта история представляется весьма неправдоподобной. О последней экспедиции, пустившейся в Жапуру, никто больше не слышал. Это были в основном какие-то ботаники, отправившиеся за редкими орхидеями или другой какой-то чушью. И не в этом дело. Совершенно очевидно, что вам удалось убедить Сару и этих индейцев, что вы способны на такой подвиг. Я не убежден, что она вам до конца верит, но от отчаяния девушка способна на что угодно. Так мне по крайней мере кажется.