Тереза Ромейн - Играя в любовь

– Вы настоящий мерзавец!

– Скажи-ка мне, мальчик, – грубо спросил Тернер, – а знаешь ли ты, где баронесса находится в данный момент?

Эдмунд нахмурился.

– Местонахождение моей жены совершенно вас не касается.

– Иными словами, не знаешь. Она может быть где угодно: в своей спальне или в столовой, беседовать с кухаркой, – а может, и… – Его глаза ожесточенно блеснули. – У любовника!

– Это не так.

– Может быть. А может, и так. Ты не знаешь. Но теперь тебя будет пожирать сомнение. С него все и начинается. Сначала сомнение, затем недоверие и наконец нелюбовь. Проще простого.

Внутри Эдмунда бушевала борьба между яростью и благоразумием. До сих пор ему удавалось сдерживаться.

– Вы не осмелитесь на подобное злодеяние в отношении женщины, не причинившей вам никакого вреда.

– Она выбрала тебя, не так ли? Люди каждый день страдают из-за своих безрассудных решений.

– У леди Киркпатрик не было выбора: ей пришлось выйти за меня. Так что ее вины ни в чем нет.

– Это зависит только от твоего определения вины, – пустился в рассуждения Тернер. – Если она попала в ситуацию, не оставившую ей выбора, то едва ли ее можно назвать невиновной.

– Я не намерен это обсуждать.

Тернер громко расхохотался.

– Вот и подтверждение моей теории. Надеюсь, женитьба того стоила.

– Этот брак был моей идеей, – процедил Эдмунд сквозь сжатые зубы. – Как средство уладить свои дела.

Смех Тернера неожиданно оборвался.

– Твои дела… Ах да! Вот мы и добрались до сути проблемы. «Вы разрушили мою семью. Я не бывал в Корнуолле уже двадцать лет».

– Зачем вы повторяете мои слова?

Тернер прекратил вышагивать вдоль книжных полок и на каблуках повернулся к Эдмунду.

– Я же сказал тебе, что тоже не бывал в Корнуолле двадцать лет. Ты мог вернуться в любой момент – стоило пожелать. Я же не имел такой возможности и вынужден был жить вдали.

– У вас был выбор, а вдали вас удерживали именем закона. – Эдмунд с трудом сдерживал бушевавшую в нем злобу. – Если согласитесь покинуть Англию, то, обещаю, я сделаю так, что вы не будете нуждаться в деньгах…

– Мне не нужны твои деньги, – тихо процедил Тернер. – Мне нужна твоя семья. Моя семья.

– О чем вы говорите? – Губы Эдмунда похолодели от все нарастающего ужаса и с трудом произнесли слова.

– Твои сестры, – медленно проговорил Тернер, – мои родные дочери. И как только покончу с твоей женой, я отправляюсь обратно в Корнуолл.

Наступившее после бессонной ночи утро прошло в томительном ожидании. Сначала Джейн пришлось ждать, пока горничная, раскрутив несколько десятков маленьких бумажек для завивки волос, уложит локоны изящными волнами, затем – когда уйдет посетитель, с которым сейчас беседовал в кабинете муж.

Наконец она робко постучала. Ответит ли Эдмунд? У нее не было сомнений, что он еще в кабинете, но почему же тогда не отзывается? Ей было совершенно необходимо сообщить ему нечто чрезвычайно важное.

Обычно Джейн не составляло труда держать себя в руках, но теперь приходилось прикладывать куда больше усилий. Она постучала снова, на этот раз настойчивее.

– Войдите, – наконец прозвучало в ответ.

Повернув ручку, Джейн неуверенно переступила порог. Комната показалась ей непривычно тесной и слишком мрачной. Узкие полированные панели темного дерева сильно скрадывали пространство, несмотря на высокие потолки. Большую часть кабинета занимал массивный стол с блестящим, но уже изрядно поцарапанным покрытием. Встроенные в стенные ниши книжные полки были плотно заставлены толстыми томами. Было совершенно ясно, что это помещение использовалось чаще других.

Эдмунд сидел за столом и надписывал какой-то конверт.

– Пай, – сказал он, не поднимая головы, – проследите, чтобы это отправили по адресу… О, это ты, Джейн?

Эдмунд бегло окинул ее взглядом, словно хотел удостовериться, что маленькая аккуратная фигурка около двери не дворецкий.

– Да.

Ответ был излишним, но не могла же она стоять на месте как истукан. Не изменяя правилам этикета, Эдмунд поднялся и жестом указал ей на место напротив стола, пробормотав:

– Сожалею, но здесь нет более удобных кресел. Что привело тебя ко мне? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Прекрасно. – Джейн смерила мужа долгим взглядом. – А ты?

На секунду ей показалось, что ему нездоровится: шейный платок ослаблен, помят да еще и чернилами забрызган, под глазами темные круги… но, может, это тень от лампы, освещавшей кабинет в этот пасмурный день.

– Чудесно. Вот решил немного поработать…

– Если ты занят, я могу зайти позже, – с готовностью сказала Джейн, приподнявшись с места.

– Нет-нет, все в порядке. – Эдмунд посыпал бумагу песком, взял сургуч и печать. – Я уже закончил.

– Что-то важное?

Рука у него дрогнула, и капля сургуча упала на дюйм дальше от загнутого края конверта. Эдмунд нахмурился, добавил еще смолы и наложил печать.

– Ничего особенного, всего лишь просьба к моему поверенному в Корнуолле разобраться с некоторыми делами.

Подняв глаза, он одарил жену своей обычной чарующей улыбкой, словно говорившей «я готов для тебя на все».

– Нам вовсе не обязательно говорить о делах. Как настроение после дебюта? Каковы впечатления от первого лондонского бала?

– Прекрасно. – Она коротко вздохнула. – Но я должна перед тобой извиниться.

Предыдущий вечер ясно показал, насколько она эгоистична в своих требованиях: он лишь пытался проявить толику доброты ко всем несчастным. Эдмунд оказался прав, как всегда: после ее необдуманного поступка – признания в любви – случилось то, о чем он предупреждал, вопреки ее уверенности в обратном.

Он полностью сдержал все свои обещания, кроме одного – вернуться ровно через час, – но учитывая, как многим она уже обязана супругу, этот небольшой огрех был сущим пустяком. Посему здравый смысл подсказал Джейн единственно верный путь: более никаких споров по мелочам и никаких требований, только чистосердечная дружба и ожидание того дня, когда у нее исчезнет надежда на взаимность. Надо заставить себя не думать и не говорить о своей неразделенной любви, прекратить слушать сердце и не руководствоваться эмоциями, и рано или поздно ей удастся справиться с этим чувством. И как только это произойдет, оно не будет более представлять никакой опасности, а останется чем-то вроде семейной тайны, какие есть у всех. До тех пор остается лишь терпеть и устроить их быт таким образом, чтобы не было причин об этом даже вспоминать.

Никакой реакции от Эдмунда не последовало: словно не слышал ее слов, он равнодушно надавил печатью на сургуч и отложил конверт на край стола.

– Эдмунд, ты не слушаешь меня? Я прошу прощения.

– За что?

Стараясь как можно осторожнее подбирать слова, Джейн пояснила:

– За то, что уехала с бала без тебя, за свою ни на чем не основанную ревность. Нет, не в том смысле, какой в это понятие обыкновенно вкладывают… Я не могу возражать против твоего общения с другими дамами, тем более что ты руководствуешься благородными побуждениями.

Печать с отчетливо различимым родовым гербом Киркпатриков, которую он все еще держал в руке, зависла в воздухе.

– О, тогда что же такое, по-твоему, ревность?

– Эдмунд, у меня никогда не было поклонников. Я не бывала на балах, разве что несколько вечеров в поместье Хавьера. После смерти папы я вела тихую сельскую жизнь, в которой не было места наставникам и гувернанткам. А моя одежда… видел бы ты те жуткие платья, в которые меня рядила матушка. – Она натянуто улыбнулась. – Естественно, на балу я почувствовала себя чужой. Мне очень недоставало твоего общества, твоей спокойной уверенности и непринужденности, вот и все.

Настороженное выражение его лица сменилось сочувственным.

– Понимаю, и ты имела полное право рассчитывать на мое участие. Просто я не подумал об этом.

– Что ж, брак в новинку нам обоим.

– Да, ты права, и нам следует почаще вспоминать об этом. – Он поднялся, и ноздри ей защекотал аромат чистого тела и свежей рубашки, так что захотелось прижаться к нему и зарыться лицом в складки его одежды. – Я не могу увезти тебя из Англии прямо сейчас, но, быть может, и в Лондоне найдется какое-нибудь место, куда ты хотела бы отправиться?

– Воксхолл-Гарденз! – выпалила не задумываясь Джейн.

Эдмунд вскинул брови в напускной суровости:

– М-да, мадам, страшно представить, как бы вы повели себя в парке, где полно пьянчуг и другого сброда! Полагаю, нам всем нужно вознести хвалу Господу за то, что твоя страсть к приключениям была удовлетворена азартными играми и не дошла до мелкого воровства.

– Ты мне льстишь, – натянуто улыбнулась Джейн.

– К сожалению, Воксхолл-Гарденз осенью и зимой закрыт. Мы можем поехать туда весной. – Он замолк, сосредоточенно расставляя предметы на рабочем столе. – Может, есть еще какие-то места?

– Вчера ты предлагал Бонд-стрит. Почему бы нам не отправиться туда? – немного подумав, сказала Джейн.

– Превосходная идея! – улыбнулся Эдмунд.

– Но это вовсе не обязательно! – поправилась она быстро, почувствовав иронию в его словах. – Я знаю, что джентльмены обыкновенно не расположены ездить на Бонд-стрит… разве что поздно вечером, ради общества дам… легкого поведения.

– Неужели ты полагаешь, что у меня есть в этом необходимость?

– Нет, конечно нет! – Джейн непроизвольно притопнула ножкой в изящной туфельке по покрытому ковром полу. – Но если ты не в настроении, я могу поехать одна.

– Поскольку я сам предложил тебе поездку на Бонд-стрит, то, разумеется, намерен и сопровождать. Светской даме не подобает появляться на людях без спутника, особенно столь блистательной.

Обогнув стол, Эдмунд подошел к жене вплотную, взял ее руку и поднес к губам, запечатлев на маленькой ладошке поцелуй, своей легкостью и невесомостью сравнимый разве что со взмахом крылышек мотылька.

Сердце Джейн судорожно забилось.

Ощущение его прикосновений будоражило, медовая сладость слов вызывала в ней неизъяснимый трепет. В такой незначительный на первый взгляд комплимент он вложил больше чувства, чем во все ночи, проведенные под пологом супружеского ложа за последние несколько недель.

Она поспешила высвободить руку и, собрав все свои душевные силы, равнодушно произнесла:

– Не будь смешным.

Необходимо убедить Эдмунда в том, что она не нуждается в утешении. Если она будет тверда как скала, то, возможно, однажды заслужит его благосклонность, и этого с нее довольно.

– Пойду надену шляпку!

Джейн стрелой вылетела из кабинета, прежде чем с ее губ могла слететь какая-нибудь глупость, способная испортить этот момент.

– Сейчас подадут экипаж, – сказал Эдмунд, когда она спустилась в холл в коричневой шляпке с маленьким козырьком.

Джейн заметила, что за время ее отсутствия муж успел, и весьма осмотрительно, заменить запачканный чернилами мятый шейный платок свежим.

На поездку в экипаже она не рассчитывала.

– А не желаешь ли пройтись пешком?

– В ноябре? Ты продрогнешь через пять минут. В таком наряде немудрено озябнуть даже в доме. – Его пальцы мягко погладили меховой отворот ее накидки. – Для конца ноября это слишком легкий костюм: и рукам будет холодно, а с волосами, забранными под шляпу, замерзнет еще и шея.

– Это не шляпа, а дамская шляпка! Она должна украшать, а не согревать. Комфорт не имеет ровным счетом ничего общего с модой.

Эдмунд нахмурился.

– Разве нельзя сочетать одно с другим?

По коже пробежала легкая дрожь, но причиной был вовсе не холод, а удивление: оказывается, муж неравнодушен к ее благополучию.

– Интересная мысль. Тебе следует поделиться ею с модистками.

Пока Джейн закутывалась в накидку, Эдмунд поинтересовался:

– Должно быть, тебе нужны какие-то аксессуары к новому гардеробу? Мы могли бы зайти к шляпнице или куда-то еще…

– Зачем? Мне ничего не нужно.

Он бросил на нее взгляд, полный сомнения.

– Но ведь женщинам всегда хочется чего-то нового.

Джейн ответила ему таким же скептическим взглядом, что он вопросительно склонил голову:

– Разве нет?

– У меня есть все необходимое: ведь незадолго до свадьбы ты заказал.

– Ну, можно заказать что-то еще… – начал было Эдмунд, но, заметив выражение ее лица, тут же замахал руками: – Хорошо-хорошо, это не мое дело. Давай просто поедем на Бонд-стрит, а там уже посмотрим: вдруг что-нибудь и понравится.

Эдмунд приказал вознице трогать, и они двинулись в путь. Вместо того чтобы занять место напротив, он устроился на бархатной подушке сиденья рядом с ней. И Джейн вздрогнула, когда рукав его сюртука коснулся груди.