Тереза Ромейн - Играя в любовь

– Не очень. Все зависит от того, в какой момент она меня застает.

– Когда боли не бывает?

Внезапно глаза его сделались такими глубокими и темными, что она поежилась.

– С чего вдруг такая забота? Что приключилось с моей кровожадной Джейн?

– Не могу же я быть такой постоянно – это очень изматывает. Случается, и я бываю вежлива и тактична.

– Это вовсе не обязательно. – Эдмунд отошел от камина и приблизился к журнальному столику. – Может, допьешь свой бренди? Это хороший алкоголь, долгой выдержки.

– Я не хочу больше.

– Ты же сказала, что тебе понравилось.

Джейн потрясла головой.

– Еще и пяти минут не прошло, как ты сказал, что можно и не допивать. Так что изменилось? Тебе так претят разговоры о твоем здоровье? Только скажи, и мы никогда больше к этому не вернемся.

Он бессильно опустил руки.

– Все не совсем так.

– А как?

– Зачем эта демонстрация доброты и супружеской заботы? Тебе нет нужды притворяться.

Уязвленная недоверием, Джейн дала ему резкий отпор:

– Я вовсе не притворяюсь. Если у тебя проблемы с желудком, мне нужно понять, чем я могу помочь.

Он недоуменно моргнул.

– В самом деле?

Она вскинула подбородок:

– Да, в самом деле!

– Ну что тут сказать… Мне столько всего приходится удерживать в голове, что о еде просто забываешь, да и желудок тогда не беспокоит.

– Но ведь мыслями сыт не будешь, иначе я с удовольствием поделилась бы с тобой своими, хотя от них мало проку.

Эдмунд улыбнулся, на что она и надеялась. Джейн подошла к вазе, той самой красивой китайской вазе, и пробежалась пальцами по эмали.

– Джейн, могу я прийти сегодня?

Неожиданный вопрос застал ее врасплох, но пальцы машинально продолжили свое путешествие по выпуклостям вазы – пурпурной линии реки и бугристым узелкам темно-коричневых гор.

– Не подумай, что… Я хочу сказать, что готов ждать… прежде чем возлагать какие-то надежды.

Эдмунд никак не мог грамотно построить фразу, слова беспорядочно слетали с его языка, и до Джейн никак не доходил смысл.

Она повернулась к нему.

– Тогда что ты задумал?

– Всего лишь хочу провести вечер в твоем обществе и…

– Говори же наконец, или, клянусь, запущу туфлю тебе в голову!

Его лицо скривилось в нерешительной улыбке.

– Я подумал, мы можем лечь спать вместе, ничего больше… хорошенько выспаться.

– И все?

– Ну, возможно, так лучше…

– Ты спрашиваешь или утверждаешь?

– Я думаю, тебе это понравится больше.

Эдмунд продолжал нести чушь, вместо того чтобы просто сказать ей правду, и с каждой секундой Джейн все сильнее хотелось запустить в него туфлей.

– Ты уверен, что хочешь именно выспаться?

– Полагаю, да. Пока не пробовал.

– Не спал со своей женой? А с кем же тогда каждую ночь была я?

Его улыбка растаяла:

– Боюсь показаться грубым…

– Готова дать десять тысяч фунтов, чтобы услышать хоть одну грубость.

– Ты меня переоценила. Прости за бестактность, но я никогда не оставался с женщиной до утра.

Она понимала, что у мужа до нее были женщины, но одна лишь мысль об этом вызывала вспышку ревности.

– Почему?

– В этом не было смысла.

– А какой смысл ты ищешь?

– Джейн, я не желаю обсуждать с тобой…

– Нет уж, давай обсудим.

Джейн отдавала себе отчет в собственной грубости и бестактности, но что ей оставалось? Муж не желал делиться с ней своими мыслями, намерениями, проблемами со здоровьем, а она хотела добраться до истины хотя бы в одном из терзавших ее вопросов.

Вздохнув, Киркпатрик взял пальцы жены в свои ладони, притянул ее на диван и сел рядом. Не желая смотреть ему в глаза, Джейн уставилась на свою китайскую вазу и процедила сквозь зубы:

– Давай обсудим, Эдмунд!

Он отпустил ее и поднялся.

– Хорошо, если ты настаиваешь. Нет смысла оставаться с женщиной до утра, если единственная цель встречи – доставить друг другу удовольствие. Как только цель достигнута, встречу можно закончить и прекрасно выспаться одному.

Ей нечего было ему ответить. Его слова ранили, но резкость, с какой они были произнесены, ранила сильнее, однако болезненная их честность принесла ей долгожданное удовлетворение.

– А что, если, – она сглотнула, – удовольствие женщине доставляет не совместный сон, а… сама близость?

– У меня есть свои границы.

Эдмунд застыл на мгновение, будто сбился с пути, затем опустился на диван рядом с Джейн.

– А у меня?

Опершись на тростниковую спинку дивана с мягкими шелковыми подушками, он прикрыл глаза.

– Мои границы отличаются от твоих.

– Чем же?

– Да всем.

Его руки отыскали ее маленькие ладони и сжали тонкие пальцы.

– Ты обиделась? Мои слова оскорбили тебя? – И прежде чем Джейн успела отреагировать, Эдмунд быстро добавил: – Я знал: мне не стоило говорить с тобой об этом, потому что к нам с тобой это не имеет никакого отношения.

Как ему удавалось переворачивать все с ног на голову? Но все, с нее довольно!

– Удовольствие не имеет к нам отношения? – переспросила Джейн до приторности вежливо.

– Я не об этом. В основе нашего брака – благоразумный расчет, но с удовольствием мы, похоже, немного просчитались…

– Если не считать первой ночи, – возразила Джейн, – то все остальное в порядке.

– В порядке…

– Видишь ли, мне не с чем сравнить, поэтому «в порядке» – единственная оценка, которую я могу дать.

– Не буду скрывать, я надеялся на «великолепно» или «восхитительно».

– Похоже, у тебя склонность к пышным эпитетам, – заметила Джейн скептически, не отрывая взгляда от вазы, чтобы не смотреть ему в глаза. – Так значит, то было лучшее, на что ты способен, если сразу же потом уходил?

Молчание было чрезмерно долгим и пустым, словно незатихающее эхо.

– С тобой я всегда показываю лучшее, на что способен.

– В таком случае все в порядке.

Большим пальцем Киркпатрик мягко взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

– Джейн, я спросил, могу ли прийти сегодня, но не так, как было раньше. Мы ляжем в постель вместе, и я не уйду до самого утра.

Предложение опьянило ее сильнее бренди, от прикосновений тело охватила дрожь, по спине побежали мурашки.

– Я так устала…

Его пальцы нежно прошлись по ее щеке.

– Я тоже. Пойдем?

Трепеща каждой жилкой от сладкого предвкушения чего-то нового и неизведанного, Джейн выдохнула:

– Да.

Пока они поднимались вверх по лестнице, сердце ее билось так судорожно, как это было в день свадьбы. Предвкушение, что они будут просто спать в объятиях друг друга всю ночь, приводило Джейн в куда больший восторг, чем перспектива близости, целью которой было лишь произведение наследника.

Эдмунд обещал, что не уйдет до утра, а значит, она важнее всех женщин в мире, значительнее всех женщин из его прошлого. Быть может, он не сгорал от страсти, но зато готов был впустить ее в свой мир – туда, где еще никого до нее не было.

Джейн действительно очень устала, однако стоило раздеться и скользнуть в ночную сорочку, усталость сменилась тревогой: а вдруг он передумает и, как всегда, уйдет, едва достигнет цели?

Тихий скрип открывшейся двери в полуночной тишине показался ей таким громким, что она вздрогнула, а звук его мерных шагов воспринимался как грохот барабанов. Когда его рука откинула покрывало, шорох ткани был подобен завыванию ветра.

Сдерживая дыхание, Джейн лежала в мучительном ожидании, а он прижался к ней всем телом, обвил рукой ее талию и прошептал:

– Спокойной ночи, Джейн.

– Спокойной ночи, – ответила она ясным и чистым голосом.

С минуту Киркпатрик крепко сжимал ее в объятиях, потом его рука расслабилась и мягко легла ей на бок.

– Приятных снов.

– И тебе, – сказала Джейн тем же ясным голосом, который выдавал волнение, радость, нежность, но никак не усталость. Ее тревожила эта новая близость, пускай не душевная, но и не совсем физическая.

Эдмунд больше ничего не говорил, а через несколько минут она услышала его ровное глубокое дыхание: либо заснул, либо умеет притворяться гораздо лучше ее.

Когда Джейн наконец сомкнула глаза и провалилась в сон, за окном была кромешная тьма и только свет луны, иногда пробиваясь из плотной пелены облаков, освещал погруженный в ночной мрак мир.

Когда солнце встало из-за горизонта и его первые лучи просочились сквозь занавески спальни, Джейн все еще чувствовала крепкие объятия мужа, но час спустя, когда уже начала просыпаться, потягиваясь в постели и ворочаясь с боку на бок, поняла, что осталась одна. Об Эдмунде напоминало только углубление на мягком матрасе.

Дорогой Эдмунд. Любимый Эдмунд. Черт бы его побрал!

Он снова безукоризненно точно выполнил свое обещание: только спать, и ничего больше.

Эдмунд проснулся и почувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим, а подобное случалось с ним нечасто. Возможно, спокойный сон ему принесла уверенность, что в его объятиях Джейн в безопасности. Тепло ее тела помогало усмирить тревогу и убаюкивало. В прекрасном настроении он бодро встал и пошел к себе.

Спустившись к завтраку, Эдмунд обнаружил жену в маленькой гостиной, где она хрустела поджаристыми тостами и без меры сыпала сахар в свой кофе.

– Джейн, этим утром у меня появилась прекрасная идея… О, не много ли?

Она приподняла брови.

– Сколько необходимо, чтобы его можно стало пить. Мне кажется, кофе подгорел.

Утро окрасило ее глаза в хвойно-зеленоватый оттенок, а рассеянный солнечный свет позолотил кончики длинных ресниц.

Зная Джейн с самого детства, Эдмунд привык принимать ее внешность как данность, но сегодня словно увидел ее впервые и наконец оценил по достоинству.

– Выглядишь замечательно! Нынче утром ты… ты какая-то особенная. Выспалась?

Джейн нахмурилась, словно не понимая, зачем задавать подобные вопросы, и намазала тост тонким слоем масла.

– Почти.

– Выглядишь замечательно, – повторил Эдмунд.

– Почему?

– Почему ты выглядишь замечательно? Трудно объяснить. Это ты мне скажи.

Она не изменила выражения лица, и он добавил:

– И все равно выглядишь замечательно, даже когда хмуришься, а когда пытаешься скрыть улыбку, становишься еще прекраснее.

– Видимо, привычка лгать и льстить у тебя в крови. – Джейн принялась за очередной тост. – Ты ведешь себя просто смешно.

Горка румяных хлебцев выглядела так аппетитно, что Эдмунд, усевшись рядом с ней, попросил:

– Можно и мне?

Джейн кивнула и намазала маслом тост и для него.

– Итак, – сказал он, прожевав, – что же мне позволено говорить, если я считаю, что ты замечательно выглядишь?

– Лучше ничего.

– Почему?

Она раскрошила корочку хлеба.

– Потому что это пустые, ничего не значащие слова, такие же, как те комплименты, что ты делаешь всем и каждому.

Какое простое объяснение, такое меткое и такое жуткое. Честность, граничащая с жестокостью, была отличительной чертой всех их разговоров. Вчера ему казалось, что лед между ними треснул, что разделявшая их стена начала рушиться, но, быть может, у Джейн эти маленькие откровения лишь подорвали веру в мужа?

– Если мне не позволено делать комплименты по поводу твоей внешности, то могу я хотя бы поделиться с тобой своими грешными мыслями?

На ее губах заиграла едва уловимая улыбка:

– Эдмунд, войдя в комнату, ты хотел мне что-то сказать.

Джейн поднялась из-за стола, не допив кофе, и, следуя ее примеру, он стряхнул крошки с пальцев.

– Да. Вернее, не совсем. Я имел в мыслях кое-что тебе предложить. Это больше вопрос, нежели утверждение, или предложение, или…

– Ох, прекрати тянуть и скажи наконец, в чем дело. – Она улыбнулась и просунула ему руку под локоть.

– У меня выдалось свободное утро, и я подумал, что мы могли бы поучиться танцевать.

Она замерла на месте.

– Танцевать?

– А что, ты уже передумала? – упал духом Эдмунд.

– Нет. Просто не ожидала, что ты и в самом деле будешь меня учить.

Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Я обещал и сдержу слово, Джейн. Я никогда не давал тебе повода во мне сомневаться.

Она вздохнула, погладила его по руке и улыбнулась:

– Я знаю.

Это был не тот восторженный ответ, на который он надеялся, и тем не менее повел супругу в гостиную, где в камине уютно потрескивал огонь. Дабы освободить побольше места, Эдмунд отодвинул маленький столик, на котором стояла китайская ваза, а Джейн тем временем переместила оттоманку в угол.