Тереза Ромейн - Играя в любовь

Она знала ответ: он ей не верит и не хочет ее любви, как никогда не хотел и вряд ли захочет в будущем.

Джейн собрала свое достоинство в кулак и твердо заявила:

– Многое изменилось.

Если бы она не знала каждую черту его лица, каждую линию тела, то, должно быть, пропустила бы произошедшую с ним перемену: плечи опустились, губы сжались в жесткую линию.

Джейн поняла, что он разочарован. В ком – в ней или в себе? Узнать это невозможно. Эдмунд не из тех, кто выпускает чувства наружу. И пусть они глодали его изнутри, внешне он казался уверенным в себе и спокойным. И вот он уже улыбается ей:

– Почему ты так жаждешь скандала?

– Это уже в прошлом, – буркнула Джейн и продолжила, заметив, что улыбка исчезла с его лица: – Раньше мне хотелось быть замеченной, потому что никто никогда не обращал внимания на маленькую кузину Хавьера. На свой счет я не обольщалась и знала, что у меня нет шансов добиться признания за красоту или ум, поэтому решила… быть эксцентричной. – У нее перехватило горло. – Это все, что мне остается.

– Вот как? Значит, все: мужа, дом, горничную, модистку, даже кобылу, черт возьми, – нужно было отвергнуть ради скандала?

– Нет, не ради самого скандала – скандал был лишь достойным сожаления результатом.

– То есть все было зря…

Констатация факта прозвучала как приговор. И что у нее осталось? Ничего, кроме желания бежать. Но от себя не убежишь?

– Прости, – сказала Джейн наконец. – Я сделала то, что мне казалось правильным.

– А теперь?

– Я все еще считаю, что была права. – Утверждать это было глупо, но других аргументов не было.

Эдмунд подошел к бару и, налив себе бренди, высоко поднял бокал, словно собирался произнести ироничный тост с целью ее задеть. Но нет: он лишь полюбовался, как игра света обратила жидкость в золото.

Эдмунд был так добр ко всем, даже к жене, которая обратила его в предмет сплетен. Он только посмотрел сквозь бренди на Джейн.

– Я рад, что ты пришла: нам давно пора было поговорить.

– Да, ты прав…

На этот вечер достаточно. Она встала, и Эдмунд проводил ее до двери. В полном молчании они прошли по коридору, даже звук шагов гасился коврами. Джейн была лишь бабочкой-однодневкой в истории этого дома.

Уже возле выхода Джейн вспомнила день их свадьбы. Эдмунд взял ее на руки, поднял по лестнице… То, что потом произошло в спальне, ничего не изменило между ними: он не сделал ее своей. В каком-то смысле она и так всегда принадлежала ему, а в каком-то – никогда и никому.

Когда она подняла руку и погладила его по щеке, он на мгновение закрыл глаза, но тут же одновременно они отшатнулись. Джейн забрала у слуги перчатки.

– Спасибо за визит, – поблагодарил он вежливо.

– Пожалуйста… – Она запнулась. – Я могла бы зайти еще.

– Или я?

– Как будто мы ухаживаем друг за другом?

Они оба задумались, и, пока она брала ридикюль, Эдмунд твердо сказал:

– Уверен, мы скоро встретимся.

Джейн ушла, но лишь оказавшись в карете, поняла, что так и не спросила его, зачем ему понадобилось столь спешно жениться.

Или – и ее сердце на мгновение замерло, – почему он был рад, что женился.

– Леди Киркпатрик, – дворецкий подошел так тихо, что Джейн даже не услышала, как он оказался в комнате, – к вам посетитель.

Он протянул ей серебряный поднос – ненужная церемония для одинокой карточки: такие подносы нужны там, куда приглашения приносят пачками.

Хотя, возможно, и не в такое холодное утро, как сегодня, да еще в воскресенье. Все добропорядочные горожане сейчас в церкви, кроме Джейн: она не считала себя особо набожной.

Она нетерпеливо взяла визитку.

– Леди Одрина Брэдли?

Не это имя она надеялась увидеть, но встретиться с подругой тоже неплохо. Для Джейн Лондон в последнее время сузился до двух особняков: Хавьера и Эдмунда. Так что компания сейчас не помешает.

– Пожалуйста, пригласите леди Одрину, буду очень рада ее увидеть, и распорядитесь насчет чая.

Дворецкий поклонился и исчез, а спустя несколько минут появилась Одрина, румяная от холода, в розово-сером льняном платье, богато отделанном красным бархатом. Отметив про себя изысканность сочетания, Джейн взяла подругу за руку.

– Рада вас видеть. Мы обе сегодня безбожницы, не так ли?

– Все не настолько плохо. Моя мать посещает церковь не для того, чтобы молиться: ей нужно посмотреть на чужие шляпки и показать свою.

Именно поэтому сегодня Джейн и осталась дома: не хотела терпеть чужие взгляды и осуждающие реплики им вслед. Высшее общество ходит в церковь не молиться, а сплетничать.

– Мне хотелось пойти с Луизой и Хавьером, но я плохо себя чувствовала, – извинилась Джейн.

– Я тоже – так сказала матушке. У меня получается очень убедительно кашлять, вот домашние и сбежали от меня, опасаясь подхватить заразу. – Одрина удобно расположилась на диване. – Хочу извиниться за мою мать: она ужасно поступила, не приняв вас тогда. Мне жаль. Я пыталась сказать, что вы пришли ко мне, а не к ней, но она лишь усмехнулась и занялась гостями, как будто я вообще ничего не говорила.

– Ну, матушка заботится о вашей репутации и хочет как лучше, – рассудительно проговорила Джейн.

– Да, как лучше, только для себя: в мужья дочерям только герцогов, а дочери должны до той поры вести себя идеально. – Одрина наклонилась вперед и понизила голос. – Я должна спросить вас, Джейн. Как вы набрались храбрости покинуть лорда Киркпатрика? И сколько денег, по-вашему, нужно женщине, чтобы… сбежать?

Джейн горько рассмеялась.

– Вы не можете себе представить, сколько раз я успела подсчитать сумму еще до свадьбы.

Одрина нахмурилась.

– Но ведь вы впервые сбежали от брака, разве нет? Я думала…

Вошел лакей с чайным подносом, и подруги замолчали, но как только снова остались одни, Джейн села в кресло рядом с Одриной и, грея руки о чашку, задумалась.

– Мне кажется, я всегда хотела сбежать: от чего-то или кого-то, – так что последний – лишь один из многих.

– Расскажите же! – Одрина вся обратилась в слух. – Может, вы были пиратом? Или хуже того, актрисой?

Джейн рассмеялась.

– Да нет, в моей жизни не было ничего интересного. Просто я никогда не чувствовала себя счастливой там, где была.

Едва эти слова были произнесены, Джейн нахмурилась. До сих пор ей и в голову не приходило задуматься над тем, как много раз она убегала.

– Что теперь? – спросила Одрина – Вот вырвались вы из брачного плена – вам лучше?

– Нет, не так: это не был плен, – и не от брака я сбежала, а лишь от мужа.

Одрина ответила ей скептическим взглядом, и Джейн пояснила:

– Это не одно и то же. Я не могу сказать, в чем разница, но знаю, уверена, что это не одно и то же.

Одрина хмыкнула:

– Вам лучше знать.

– Да нет же. – Джейн вымученно улыбнулась. – Мне не стало лучше от того, что я живу в другом доме. Можно убежать от семьи, от мужа, но от себя-то не убежишь. Вот мне всегда хотелось сбежать на край света, посмотреть мир, отправиться путешествовать, но… В общем, не получилось и не хватило денег.

– А сколько все-таки нужно? Вот, допустим, чтобы сбежать, скажем, в Шотландию и исчезнуть. Сколько?

Джейн стало неуютно от заинтересованного взгляда подруги, и она тут же представила себе, как объясняется с леди Аллингем: «Может, я и не знаю, как правильно приветствовать графинь и маркиз, зато я рассказала вашей младшей дочери, как сбежать в Шотландию! Веселого Рождества!»

– Вас что-то беспокоит? Я готова помочь вам…

– Нет-нет. Все хорошо. – Одрина подняла подбородок. – Мне просто интересно.

Джейн не стала возвращаться к вопросу о Шотландии и предпочла ответить на совсем другой.

– Вы спросили, как у меня хватило храбрости сбежать от Киркпатрика. Вообще-то никакой храбрости не требовалось.

Одрина моргнула.

– Вы для всех стали персоной нон грата, но тем не менее не сломались. Что же это, если не храбрость?

Джейн махнула рукой.

– Я не думала о реакции общества, так что это не считается. Честно говоря, просто взяла и сбежала. Мне бы понадобилось гораздо больше храбрости, чтобы попытаться заслужить доверие мужа, вместо того чтобы предполагать, что я должна получить все и сразу. И почему это не приходило мне в голову раньше?

Их брак не выдержал первой же бури, потому что с самого начала не очень крепко был выстроен, будто на время, не навсегда. По сути, он стал для них обоих бегством.

– Но ведь нельзя оставаться там, где несчастлива. Разве не так? – неуверенно проговорила Одрина.

Джейн в задумчивости наблюдала за кружившимися в лучах света, проникавшими в комнату через высокие окна пылинками.

Была ли она несчастна? Нет, скорее охотилась за счастьем, истинным счастьем: ярким и чистым. Но где же его найти? Если этого не знает она сама, то как можно было надеяться, что это знает Эдмунд?

– Что вы сказали? – услышала Джейн голос Одрины и поняла, что произнесла то, о чем думала, вслух.

– Счастье – вот куда нужно бежать.

– Да уж, было бы неплохо. – Одрина поудобнее устроилась на диване с мечтательным выражением лица.

Подруги еще немного посидели задумавшись в тишине, потом графиня поднялась.

– Лучше мне вернуться домой, пока семья не пришла из церкви. Спасибо, что приняли и уделили мне время, Джейн.

– Взаимно. – Джейн пожала на прощание подруге руку. – Вы первая, кто переступил порог этого дома за последнее время, не считая родственников и слуг.

– Если честно, лорд Хавьер дал мне пять фунтов и попросил вас проведать.

– М-да…

Одрина широко улыбнулась.

– Попытаюсь в ближайшее время еще раз нанести вам визит.

Внезапно наступившая после ее ухода тишина казалась тяжелой и холодной. Джейн решила чем-нибудь себя занять, чтобы отогнать мрачные мысли, и для начала разворошила угли в камине, собрала на поднос чайную посуду. Из головы не выходили вопросы подруги про деньги и Шотландию. Не хочет ли Одрина сбежать? И от чего или к чему?

Сама Джейн и не думала бы о побеге, если бы ей не на кого было опереться. Мать. Алекс и Луиза. Они были частью ее жизни, ее опорой, она никогда не сомневалась, что, если уйдет, они всегда примут ее обратно, поэтому и не чувствовала никакой опасности. У нее всегда были защитники и помощники, что бы ни задумала… в отличие от Эдмунда.

Он покинул Корнуолл мальчиком и никогда больше туда не возвращался. Ему не на кого было полагаться, кроме себя. Он сделался сильным и покорил ее сердце, даже не желая того.

И за это Джейн его оставила.

Ну почему раньше ей не приходило в голову, что не вина Эдмунда в том, что она влюбилась и хотела, чтобы он сделал ее счастливой. Он не может нести ответственность за ее чувства, и ей не следовало взваливать на него эту ношу.

Но как же тяжело признавать свою неправоту! Если хочешь любить и быть любимой, нельзя сдаваться. Джейн Тиндалл никогда не сдавалась, так почему сдалась Джейн Киркпатрик?

Она опустилась на ковер перед камином и протянула руки к огню.

Два дня назад они с Эдмундом наконец-то откровенно поговорили. И потому, как ранили друг друга, злились друг на друга, Джейн поняла, что больше не может любить его как чистого сердцем белого рыцаря. Он такой же эгоистичный и ревнивый, как другие мужчины, а значит, его можно любить за что-то еще, что-то реальное. Что бы он ни чувствовал, миру он давал лучшее, что мог, поэтому у нее, такой эгоистичной и ревнивой, было множество причин еще больше любить его. Да, доводов более чем достаточно, но все они не могли скрыть главное – то, чего хотела она. А она хотела, чтобы Эдмунд любил ее…

Джейн встала. Достаточно. Достаточно пока. Она должна помнить о том, что у нее есть, а есть у нее любовь. И пусть когда-то она думала, что, будучи бесприданницей, у него в долгу, тем не менее привнесла в этот брак что-то очень важное.

С одной стороны комнаты стоял ореховый шахматный столик. Черная королева стояла в углу доски.

Джейн подошла к шахматному столику орехового дерева, на котором лежали письменные принадлежности, взяла лист бумаги, окунула перо в чернила и начала писать: «Дорогая мама, – написала она, – приближается Рождество, и я желаю тебе счастья. Поскольку ты не любишь ездить в Лондон, посылаю Рождество тебе. Мы с Киркпатриком выбрали это кружево для тебя…» Как приятно даже просто написать его имя в письме к матери, которую очень порадует редкая весточка. Джейн представила себе, как осветится лицо миссис Тиндалл, когда она получит послание от единственной дочери.