Тереза Ромейн - Играя в любовь

Джейн молниеносно нырнула под стол.

– Неужели? Какой именно цвет?

Он опешил. Вот уж отвлекся так отвлекся.

– Э-э-э… Джейн? Джейн!

– Вот интересно, удосужился ли ты на меня хотя бы взглянуть, прежде чем сообщить, что я прекрасно выгляжу, – раздалось из-под стола.

– Очень смешно. Ха-ха-ха. По-моему, тебе тоже не помешает подкрепиться.

– Ты ведь даже не заметил, какое на мне платье, правда? Просто ляпнул дежурную любезность.

Ну ляпнул… Что в этом такого? Почему она так странно реагирует на комплименты? Может, потому, что не привыкла их получать?

– На тебе зеленое платье, – сказал Эдмунд наугад.

Джейн вылезла из-под стола со слегка помятой прической и таким же помятым выражением лица, но – да! – в платье яблочного, то есть зеленого, цвета.

– Убедилась? Прекрасно!

– Случайно угадал, – недовольно буркнула Джейн.

Пропустив мимо ушей эту реплику, он окинул Джейн беглым взглядом. Нежно-зеленое платье ей в самом деле шло и выгодно отличалось от аляповатых нарядов с рюшами, которые она носила раньше.

– По-моему, очень удачный фасон, – осторожно заметил Эдмунд, надеясь, что на сей раз комплимент будет воспринят более благосклонно.

– По-моему, тоже, – оживилась Джейн. – Я рада, что теперь могу следовать собственному вкусу. Матушка вечно одевала меня в жуткие цветастые платья с чудовищным количеством оборок.

Он улыбнулся, а она нахмурилась и отвернулась к окну.

– В Лондоне дома стоят так близко друг к другу. Мне кажется, я могу разглядеть обстановку в гостиной твоих соседей.

– Наших соседей, – поправил Эдмунд.

– Да, наших соседей.

Итак, о нарядах и соседях они побеседовали. О том, хорошо ли она спала, тоже. Что дальше? Эдмунд принялся резать говядину: сначала на кубики, затем каждый кубик пополам, потом каждую половинку еще раз пополам…

Погода! Они еще не затрагивали эту богатую тему.

Посмотрев на Джейн, он увидел, что и она с необыкновенным усердием режет ветчину на мельчайшие кусочки и с таким же усердием избегает на него смотреть.

Эдмунд передумал говорить о погоде и машинально поднес вилку ко рту. Говядина, будь она трижды неладна! Его чуть не вывернуло наизнанку.

В этот момент Джейн решила прервать затянувшееся молчание.

– Киркпатрик, я знаю, что некоторые новобрачные после свадьбы отправляются в путешествие.

– Да, – кивнул Эдмунд и сделал изрядный глоток кофе, чтобы успокоить взбунтовавшийся желудок. – Кто-то отправляется, а кто-то – нет.

Джейн оставила в покое ветчину и принялась с ожесточением стучать ложкой по вареному яйцу.

– Некоторые едут в Италию или во Францию. Франция совсем близко.

– Ты уже разбила скорлупу в мелкие дребезги, – заметил Эдмунд.

– Положим, не такие уж мелкие, если сравнить с твоей говядиной.

Он взглянул на свою тарелку, поморщился и положил нож и вилку.

– Джейн, насколько я понимаю, тебе хотелось бы поехать в свадебное путешествие?

– Я бы не возражала, – решилась она наконец на него посмотреть.

– Да я бы и сам не против, но… – Эдмунд скользнул взглядом по гравировке на столовом серебре родового герба Киркпатриков. – Дела не позволяют мне сейчас уехать из Лондона.

– А когда позволят?

– Возможно… – Он замялся. – Возможно, через некоторое время.

– Через некоторое время? – Джейн взяла нож и рассекла яйцо едва ли не до основания. – Если у человека не возникает желания отправиться в свадебное путешествие в медовый месяц, откуда ему взяться потом?

Эдмунд вдруг понял, что пока у него возникло лишь одно желание: запустить в нее чем-нибудь тяжелым, чтобы прекратить назойливые расспросы, – и резко заявил:

– Джейн, помимо желаний существуют обязанности!

Затем, глубоко вздохнув и немного успокоившись, он добавил:

– Я должен пока оставаться в Лондоне, чтобы разобраться с делами, от которых зависит благополучие моей семьи.

– Разумеется, ты очень ответственный. Занятой. Незаменимый. – Каждое свое слово она сопровождала ударом ножа по многострадальному яйцу. – Но теперь я тоже член твоей семьи и, в отличие от всех остальных, нахожусь в Лондоне. Может быть, вместе мы быстрее справимся с делами? Или ты мне не доверяешь?

Ему нечего было ответить. Посвятить Джейн в хитросплетения давних предательств? Нет, исключено. Особенно если она любит его. Или думает, что любит. В любом случае исключено.

Она часто-часто заморгала и вновь отвернулась к окну, Эдмунд мягко сказал:

– Джейн, я тебе доверяю, но это конфиденциальные дела: мне приходится заботиться об интересах других людей.

– Короче говоря, ты не нуждаешься в моей помощи, и мы никуда не поедем, пока ты не уладишь свои секретные дела.

– Не бог весть какие секретные, но… В конце концов, у тебя, наверное, тоже есть секреты?

Джейн посмотрела ему в глаза:

– Нет, больше нет.

«Эдмунд, я люблю тебя».

Они оба покраснели, и он торопливо произнес:

– Я постараюсь уладить все поскорее. Как только появится возможность, мы поедем куда захочешь.

– Может быть, на Рождество?

Эдмунд покачал головой:

– Вряд ли. До Рождества осталось всего семь недель, и к тому же…

– К тому же ты не думал жениться этой осенью.

– И что из этого следует?

– Ровным счетом ничего.

Джейн резко отодвинула стул, вскочила, едва не сбив с ног лакея, наступила на подол платья и чуть не упала.

Эдмунд быстро встал, удержал ее за локоть и кивком отпустил растерянного лакея, бормотавшего извинения.

Джейн попыталась было вырваться, но он не позволил – лишь крепче сжал ее локоть.

– Поскольку теперь ты баронесса, будь любезна, не устраивай семейные сцены в присутствии слуг.

– Почему? Пойдут сплетни? Разразится скандал? – Джейн прищурилась. – Меня это не волнует.

– Нет, скандал не разразится, но нашим слугам легче и приятнее работать, когда в доме покой и гармония.

Она перестала вырываться.

– То есть ты заботишься о слугах. И что, по-твоему, я могу на это возразить?

– По-моему, ничего. – Киркпатрик переждал приступ боли в желудке и добавил: – Я обещал, что постараюсь сделать тебя счастливой. Может, дашь мне шанс?

Эдмунд заглянул ей в глаза: сколько же в них горечи, сколько разочарования! Она словно знала, чувствовала, что он предаст и ее, как предал остальных.

Киркпатрик на мгновение зажмурился, а когда вновь посмотрел на Джейн, она ответила ему чистым, светлым взглядом.

– Разумеется, я дам тебе шанс. И, в свою очередь, постараюсь стать для тебя достойной женой.

Эдмунду не хотелось думать, какой именно жены он достоин, поэтому он предпочел сказать, как обычно:

– Благодарю тебя.

– Вежливость и еще раз вежливость, вежливость превыше всего! – усмехнулась Джейн. – Итак, милорд, чем вы намерены меня порадовать?

Чем можно порадовать молодую женщину, баронессу? Уж конечно, не сладостями и не поездкой в Королевский зверинец.

– А не отправиться ли нам на бал, чтобы представить леди Киркпатрик светскому обществу?

Джейн лучезарно улыбнулась.

– О, чудесно! Это будет первый бал в моей жизни.

План перемирия, призванного стать первым шагом на пути к семейному счастью, был беспроигрышным, но даже барону Киркпатрику не удалось бы устроить бал для Джейн в такие короткие сроки. Тихая пора раннего ноября была тем временем года, когда высший свет Лондона только-только начинал возвращаться в город на внеочередную сессию парламента. Киркпатрик уже получил приглашения на раут у известной в высших кругах дамы, графини Аллингем. Первый бал сезона должен был состояться без малого через две недели.

Джейн не знала, чем себя занять. У нее было больше десяти дней и совершенно никаких дел. Надо отдать должное Киркпатрику: он сдержал все свои обещания, и она могла делать все, что ей вздумается. Такое положение вещей было для нее в диковинку.

Теперь в ее распоряжении имелась личная горничная Хилл, такая мастерица, что могла не только уложить прекрасные русые волосы Джейн в изящную прическу, но и заставить их виться.

На туалетном столике появились украшения с изумрудами, а в шкафу – красивые модные платья на все случаи жизни, а для прохладной пасмурной погоды – отороченные мехом плащи и теплые накидки. К услугам новоиспеченной баронессы теперь всегда был личный экипаж, что облегчало поездки при непогоде.

Киркпатрик подарил ей Флоренс – лошадь гнедой масти с белой отметиной, которая до сих пор стояла в конюшне без дела. Джейн поручила ее заботам конюха, потому что не умела ездить верхом, но приходила проведать свое сокровище каждый день, чтобы погладить по морде или покормить хлебом.

«Когда-нибудь, – шептала Джейн лошади, тепло дышавшей ей в руки, – мы с тобой поскачем далеко-далеко».

Флоренс встряхивала гривой и принималась жевать сено, а Джейн улыбалась, убедившись, что лошадь довольна своим ужином.

Наверное, стоило попросить Киркпатрика подыскать для нее тренера по верховой езде, хотя лучше бы он догадался об этом сам.

Эдмунд сдержал все обещания, данные в тот вечер в маленькой гостиной лорда Шерингбрука. Джейн прекрасно отдавала себе отчет в том, что муж готов положить к ее ногам все, чего бы она ни попросила, но ни на йоту больше.

Когда барон делал предложение, ей и в голову не могло прийти просить его о совместном времяпрепровождении. Любовь не была условием их брачного договора. Такая мелочь, как чувства, не играла роли. Он обещал попытаться сделать ее счастливой, всего лишь попытаться, а не преуспеть. Она же не настояла. Какой глупый просчет.

Каждый день после завтрака Киркпатрик скрывался в своем кабинете, маленькой комнате, куда Джейн еще ни разу не входила. Строго говоря, он ей не запрещал, но она сама не решалась переступать порог его владений: чего доброго, еще выдворит в коридор. Стоило ли подвергать себя унижению?

Таким образом, первые дни семейной жизни Джейн проводила в одиночестве. Вместо того чтобы ближе узнавать супруга или придумывать смешные нежные прозвища, как это делают все новобрачные, она знакомилась с домом и запоминала имена слуг.

Потом юная баронесса увлеклась продумыванием меню и выбором блюд. Еда здесь всегда и выглядела, и была приготовлена великолепно, но, к сожалению, никто в доме не отличался хорошим аппетитом.

Дни сменяли друг друга, и Джейн все чаще ощущала, как превращается в леди Киркпатрик – спокойную элегантную даму, какой никогда себя прежде не представляла. Перемены не были неприятными, просто неожиданными, как часть сделки, заключенной в день помолвки. И если ее муж педантичен в исполнении всех своих обещаний, то ей оставалось лишь следовать его примеру.

Дни были похожи один на другой, но стоило солнцу скрыться за горизонтом, уступая время ночи, как царившая в доме тишина становилась глубокой и безмятежной, слуги исчезали в своих комнатах, и дом погружался в молчание. Только в это время Киркпатрик мог позволить себе отбросить приличия и наконец не думать о правилах этикета.

Каждую ночь раздавался стук в дверь, соединяющую их спальни, он входил в комнату Джейн и, не тратя времени на разговоры, раздевался и садился подле нее на постель.

Каждый раз она пыталась сгладить впечатление от первой брачной ночи, хотела быть грубой и непристойной, всеми силами стараясь доказать ему свое безразличие. Пускай его сердце закрыто, довольно и близости их тел. Ей хотелось прижать его к кровати и быстро завершить начатое, чтобы скорее погрузиться в блаженное забытье, но Киркпатрик не позволял. Ночь за ночью он был столь безупречно вежлив, что в конце концов его ласки стали пресными и обыденными.

– Позволь мне, – говорил Киркпатрик мягко, но уверенно сжимая ее руки, не позволяя обнимать его или притягивать к себе ближе.

Все происходило по отточенному до мелочей сценарию: сначала он руками доводил ее до пика наслаждения, затем, не переставая гладить нежную кожу, погружался в нее и медленно начинал двигаться, а как только достигал цели, сразу же отстранялся.

Процесс был довольно приятным, но потом Джейн всегда испытывала глубокое чувство вины, словно навеки запятнала себя признанием в любви, чем нарушила их контракт и теперь Эдмунд не мог и не хотел иметь дел с ней, такой ненадежной.

Джейн начинала жалеть, что согласилась выйти за него замуж, что села за карточный стол в гостиной лорда Шерингбрука, поставив на кон свою независимость.

Иногда… Но разве может человек, никогда по-настоящему не принадлежавший себе, жалеть об утраченной свободе? Независимость была лишь мечтой, такой же заветной, как и сам Киркпатрик. Хотя Джейн часто корила себя за слабость, но в глубине души знала, что вышла бы за Киркпатрика на любых условиях, лишь бы делить с ним эти короткие мгновения ночи.