Кресли Коул - Игрок

Он сжал кулаки. Тоже вспомнил?

На костяшках его правой руки я заметила рваные порезы. Но прежде чем успела его об этом спросить, он произнёс: — Всё, о чём я могу думать — это представлять, как ты снова кончаешь, а теперь ты ещё и такое платье надела? Наверное, тебе нравится надо мной издеваться. Я молил о пощаде, но ты просто безжалостна.

— Это платье я надела, потому что мне нравится, как я себя в нём ощущаю.

— Той, перед кем нельзя устоять? — прохрипел он.

Боже, этот мужчина меня заводит. Наверное, мне нравится играть с огнём. — Но ты ведь… можешь устоять.

Он так смотрел на меня исподлобья, что я вся покрылась гусиной кожей. Казалось, он едва сдерживался, чтобы не притянуть меня к себе. — По телефону ты сказала, что не хочешь заниматься со мной сексом.

Но… но это было до того, как я увидела тебя в костюме. Встряхнись! — Ты прав. Если мы переспим, у тебя сложится обо мне неверное представление. Я чувствую давление, а я этого терпеть не могу. Так оно и было.

— Тогда я прямо сейчас пообещаю тебе одну вещь. Клянусь, что не стану соблазнять тебя на секс до тех пор, пока мы оба не согласимся на этот шаг.

Я покачала головой. — Этого недостаточно. С тобой я могу перевозбудиться и начать умолять о сексе под влиянием момента. Когда я увидела тебя сегодня на пороге, то чуть не взмолилась, чтобы ты меня трахнул.

— Виктория… — От его грубоватого голоса по телу пробежала волна жара. Он продолжил, взяв себя в руки, — клянусь, что не буду спать с тобой, пока мы оба не согласимся на этот шаг — согласимся вне интимной ситуации.

— Что это означает конкретно?

— Это означает, что мы сядем и обсудим наши — он сделал жест от меня к себе — отношения и их развитие. Это означает, что ты можешь хорошо проводить со мной время, не чувствуя давления.

Он только что сам подписался на дойку.

Я словно бы в нерешительности прикусила губу. Конечно же, я буду играть по его правилам. Потому что это моя работа. Неважно, чего я хочу на самом деле.

Да-да, Вайс, повторяй это себе.

— Ладно. Договорились.

— Хотя это, скорее всего, будет означать мою смерть. — Издав болезненный стон, он поправил в брюках член.

Я резко вздохнула, желая, чтобы он продолжал себя трогать… как тогда в лимузине два дня назад. Я представила, как он трёт свой огромный проколотый член, извергаясь прямо в кулак…

Лимузин мягко остановился у входа в ресторан.

— Готова, moy ángel? — спросил Дмитрий.

Словно очнувшись от сна, я молча кивнула.

Старски поспешил открыть дверь. Когда Дмитрий помогал мне выбраться из машины, мои соски явственно торчали сквозь шёлк.

Парковщик пялился на мои сиськи, и швейцар пялился. Всякий раз, когда кто-нибудь бросал взгляд на мою грудь с выступающими вершинками, по телу пробегала запретная дрожь.

Тёплая ладонь Дмитрия продолжала по-хозяйски лежать на моей пояснице. Я взглянула на него. Он неотрывно смотрел на меня, будто так пытался скрыть от чужого внимания.

Он говорил правду. Дмитрий Севастьянов был ревнив — и, к несчастью, очарован склонностью своей спутницы к эксгибиционизму.

Попозже я признаюсь ему, что именно он делает меня такой влажной. То, как он поправил свой член — и моя фантазия о нём — возбудили меня не меньше, чем демонстрация груди.

Он пробормотал мне на ухо: — Я собираюсь насытить твоё тело, Вика, а потом ты станешь моим десертом.

Из лёгких вырвался судорожных выдох.

В неприятностях, Вайс. По уши.

К такому можно привыкнуть.

Пламя свечей на столе подрагивало от порывов задувающего в нашу кабинку тёплого ветерка. Отражающиеся от глаз Дмитрия огни превращали его радужку в светящийся янтарь.

С трудом оторвав взгляд от его лица, заставляющего замирать моё сердце, я оглядела окружающую обстановку. Места под открытым небом располагались вокруг элегантного бассейна, причём каждый столик находился в отдельной кабинке.

Мне всегда хотелось здесь побывать, но цены в этом заведении были заоблачными. Морепродукты в Муранос ежедневно доставляли самолётами из разных уголков Италии.

Когда несколько минут назад облачённый в смокинг рыжеволосый официант возрастом слегка за сорок принимал наш заказ, я восхищённо изучила меню и остановилась на средиземноморском синем омаре. Дмитрий выбрал равиоли по-венециански с крабами и артишоками.

Я вновь повернулась к нему. — Ты всё время на меня смотришь.

— От тебя невозможно отвести глаз.

Всякий раз, когда я чувствовала на себе его взгляд, мои щёки розовели. Чтобы расслабиться, я снова пила, маленькими глотками смакуя выбранное им бесподобное вино. К тому же, его обещание сделать меня десертом здорово нервировало.

Неужели он планировал оральные ласки?

Когда он, подняв свой бокал, сделал крошечный глоток, мой взгляд упал на повреждённую кожу его костяшек. — Что случилось?

Он поставил бокал на стол. — Ничего.

Потянувшись через стол, я взяла его ладонь обеими руками. Провела пальцем по коже рядом с порезом, отчего Дмитрий сразу напрягся и издал длинный выдох.

Неужели даже невинное прикосновение дает такой сильный эффект? Это… впечатляет.

Интересно, как он будет реагировать, если я сделаю ему минет? Я сразу же представила, как ласкаю его губами. Сосу и дразню его член. Глажу кончиком языка серебряный пирсинг, вызывая дрожь во всем теле. Заставляя его так отчаянно желать разрядки… что он начнёт просто беспомощно трахать мой рот…

— Ну вот, — вдруг сказал он. — Ты покраснела. О чём ты только что думала?

Я отпустила его руку. — О том, о сём. Мои трусики можно будет выжимать.

— Готов убить за то, чтобы узнать твои мысли, когда ты краснеешь. Не хочешь рассказывать?

— Хм-м. Может, попозже я тебе покажу.

— Дразнишь.

Примерно всегда. Я вновь подняла свой бокал. — А ты почти не пьёшь, да?

Он покачал головой. — Не люблю терять контроль. Если не считать игр с тобой во время секса. В этом случае я предпочитаю сохранять контроль, пока ты полностью меня его не лишишь.

Я чуть не начала обмахивать себя ладонью, заметив этот голодный взгляд, который вряд ли смогу забыть. При свете свечей он просто завораживал.

Причём так казалось не только мне. Мимо нашей кабинки продефилировали, отчётливо вздыхая, две куколки (уже в третий раз).

— Ты везде это чувствуешь, да?

— Чувствую что? — Он ничего не замечал.

— Женское внимание. — Мой палец скользил по краю бокала. — Какими были твои последние отношения?

— У меня никогда не было отношений.

Я подождала ощущения скребущих по доске ногтей, но он говорил правду. — Значит, ты просто играешь с женщинами.

— Нет.

— Но либо одно, либо другое. — С подсчётами я справлялась. Если бы всякий раз он спал с новой женщиной, зарубки на его поясе приумножались.

— Какими были твои последние отношения? — спросил он.

Я не стала обращать внимание на то, что сам он мне не ответил. — Примерно год назад я рассталась с парнем, с которым встречалась почти два года. Мы собирались пожениться. — Бретт был таким нормальным, с простой и понятной жизнью. В то время нормальность и простоту я приравнивала к честности. — Свадьба должна была состояться через несколько недель. — Я только-только получила паспорт для медового месяца на Карибах, и как раз заканчивала шить свадебное платье, с которым промучилась уже кучу времени. То, с каким трудом мне это давалось, уже само по себе могло послужить сигналом.

— И он позволил тебе уйти?

Позволил?

— Что он мог поделать?

Дмитрий выдержал мой взгляд. — Будь я на его месте, я бы боролся.

Эти слова отозвались во мне дрожью. — Кто сказал, что Бретт не делал ничего подобного?

Каждое воскресенье я представляла, как он сочиняет очередное письмо, пытаясь достучаться до моих воспоминаний о счастливых днях и добраться до тех уголков сердца, которые ещё не успели окаменеть после его измены.

— И всё равно ты к нему не вернулась.

Я вздёрнула подбородок. — Он мне изменил.

— Мне очень жаль, Вика, — искренне произнёс он. — Тебе, наверное, было очень тяжело.

— Было. — Посчитав, что теперь моё подвенечное платье проклято, я, вместо того, чтобы продать, разрезала его на лоскуты. — Знаешь, все ставили против нас, но я была непоколебима. — Отношения с Бреттом заставляли меня впервые задуматься о некоторых вещах.

А что, если бы я не была аферисткой? Что если бы я могла представляться своим настоящим именем — всё время? Что если зарабатывать на жизнь шитьём?

— Я действительно считала, что у нас был шанс.

— Ты бы хотела снова быть с ним?

Раньше всё было неплохо. Я к нему переехала, а он оплачивал мне машину. Я сократила участие в розыгрышах и записалась на дизайнерские курсы. Он готовил, я делала уборку. Мы жили скромно.

Конечно, скрывать аферы было непросто, но и близко не столь тяжело, как нынешние обстоятельства. Даже после выплаты семейного долга меня всё равно должны выселить, а в моём распоряжении имеется лишь дышащий на ладан пикап. Разумеется, теперь у меня был Порше. Правда, ненадолго. Боже, столько всего навалилось. — Я не знаю, — рассеянно пробормотала я.

У Севастьянова выступили желваки. — Вот почему ты так осторожна.

Отчасти.

— Давай больше не будем о нём говорить.

Поколебавшись, он согласился: — Давай. Расскажи о себе.

— С чего же начать? — Я была близка с Дмитрием (дважды), и всё равно мы почти ничего друг о друге не знали.

— От чего Викторию Валентайн бросает в дрожь? — Его волосы развевал игривый ветерок.

Вот прямо сейчас мой пульс ускорялся благодаря золотоглазому русскому.

— По сравнению с твоими подругами моя жизнь довольно скучна.

Он никак на это не отреагировал. — Где ты училась?

— Я была на домашнем обучении. Родители хотели, чтобы я присоединилась к семейному бизнесу. Никто лучше них не справился бы с моим обучением.

— Расскажи о своей семье.

— После тридцати лет брака родители по-прежнему друг от друга без ума. Старшая сестра, Кэрин, моя лучшая подруга. Брат — мой герой. У меня большая любимая семья. Которая по отношению ко мне порой проявляет гипер-опеку. Но мне кажется… — я замолчала.

— Тебе кажется что?

Что они меня недооценивают.

— Ничего. А твоя семья? Ты сказал, что Максим тебя практически вырастил.

Очарование Максима, должно быть, частично перешло и на младшего брата. Возможно, именно поэтому в Дмитрии чувствовалась смесь лоска и неуверенности.

— Мама умерла, когда мне было пять лет, отец — когда мне было семь.

— Соболезную. — Я уже собиралась спросить о причинах, но его изменившееся выражение лица заставило меня передумать. Вместо грусти на его лице я увидела… гнев.

На руке, держащей стакан, побелели исцарапанные костяшки. Потом он, пытаясь успокоиться, вздохнул.

Я попыталась сменить тему. — Вы с Люсией вроде бы хорошо ладите.

— Да. Она мне очень нравится. — Он нахмурился и потом добавил: — Сначала всё было наоборот. Мне была неприятна сама мысль о ней. Не нравилось, как стал вести себя брат. О чём я не постеснялся ему сообщить, — по его тону было понятно, что он приуменьшил обстоятельства.

— В смысле?

— Он был убеждённым холостяком, который имел дело только с девушками из эскорта. Его самые длинные «отношения» длились не более часа. А потом я узнал, что он стал одержим какой-то женщиной — после одного-единственного свидания, и начал с ней жить — после второго. То, что после стольких лет он так резко переменился, заставило меня гадать, не вступил ли он в кризис среднего возраста.

— Почему ты изменил мнение?

— Это не очень приятная история.

Я махнула ему продолжать. — Пожалуйста.

— Из-за денег её начал преследовать мужчина, сначала собрав о ней полную информацию, а затем соблазнив. — Ой. Блин. Похоже на мошенника, возможно, многожёнца. Но настоящие аферисты никогда не выбирают хороших людей.

Но разве я сейчас занимаюсь не тем же самым?

— Он вынудил её выйти за него замуж, — продолжал Дмитрий, — намереваясь убить, как только она перепишет на него всё имущество.

— Господи. — Не аферист. Убийца, позаимствовавший наши методы. Девятый пункт в списке многоходовки накладывал запрет на убийство клиента. — Похоже, это был какой-то психопат.

— Именно. Она скрывалась от него годами, но он всё равно её нашёл и нанёс ножевое ранение прежде, чем мой брат успел ей помочь.