Тем временем эти двое решив мою проблему, вообще чуть ли не друзьями выглядели, горячо обсуждая рыбалку и что-то о машинах, пока я молча охреневала от происходящего. Договорились даже вместе на следующих выходных к какому-то знакомому Антона съездить. У того был частный то ли пруд, то ли озеро. Судья ушел, вежливо попрощавшись со мной, и вполне себе по дружески с довольным Антоном.

Он, попросив у официанта еще алкоголя, пересел на стул судьи и вперил в меня насмешливый взгляд, цедя остатки коньяка.

— Терпеть не могу рыбалку. — Хохотнул он, отставляя бокал. — Но ради тебя готов на такие великие жертвы.

Я прыснула, недоверчиво глядя на него. Антон опрокинул в себя еще два бокала, пробуя провернуть со мной ту же штуку, что и с судьей, но я была настороже.

— Хватит уже, Грановский. — Приподняла бровь я потягивая остывший зеленый чай. — Я не куплюсь теперь.

— Ты и раньше не велась. — Усмехнулся он, откидываясь на спинку кресла и окидывая меня тлеющим взглядом.

— Разве? Я теперь понимаю, почему у меня с тобой крыша протекает. — Холодно отрезала я. — Ты же неплохой психолог, да?

— Ужасный, честно говоря. И да, я все еще утверждаю, что все мои пробные попытки… забросить удочку и повертеть твоим нравом заканчивались выброшенными на трассу деньгами, вызывающим согласием на мой рассказ о твоей деятельности в деканате, и бесконечной пассивной агрессии.

Я, прикусив губу, оценивающе оглядывала его расслабленное, чуть улыбающееся лицо. В приглушенном освящении зала его глаза казались почти черными, затягивающими, честными. Пальцы его правой руки медленно оглаживали ножку бокала с коньяком, расположенного на широком подлокотнике его кресла. Бросило в жар. Захотелось выпить.

— Поехали домой. — В негромком голосе поднимающегося с кресла Антона, послышался налет томления.

Он положил несколько купюр на стол и протянул мне руку. И это был очень двоякий жест. В нем был хороший такой подтекст. Протяни руку и согласись. Встань сама — откажи. Краткий миг борьбы с собой. Встала сама.

Усмехнулся и перехватил меня за руку. Настаивает. Разозлилась, резко выдернула кисть из его пальцев. Но сегодня он определенно моей гордости и принципам уступать не собирался. Развернул к себе лицом и впился в губы, раздвинув их обжигающим языком с привкусом дорогого алкоголя, выбивая из меня мою злость и возмущение одним махом. Ноги едва не подкосились, удержал. Я отстранилась хрипло выдохнув, и, стремясь избежать фатальной ошибки, отвела взгляд, деланно возмутившись:

— Люди смотрят!..

— Поехали туда, где зрителей не будет. — Парировал он, мягко толкая меня к выходу и уже понимая, что я снова сдаю свои позиции.

Приставать он начал ко мне еще в машине. Ну как, приставать. Просто сжал рукой мое колено, и придурочная я, всегда неадекватно реагирующая на его прикосновения, едва не въехала в зад тормозившей впереди меня машины.

— Пардон! — Засмеялся Антон тут же отстраняя свою руку. — Забыл о твоих порочных влечениях за рулем!

Я мрачно посмотрела на сдавленно фыркающего Антона, задымившего в окно и промолчала.

Он терпел до квартиры, покорно убрав загребущие руки в лифте когда я возмутилась. А как только мы перешагнули порог то были немедленно атакованы восторженной любовью щенка, будто не видевшего нас целый год, а не пару часов. Антон как-то растерял свой распутный настрой увлеченно почесывая подставленное пузико и с сожалением вздохнул, заставив Гармошку обеспокоенно вскочить и пытаться вылизать ему лицо, чтобы тот не расстраивался.

— Ладно-ладно, доходяга. — Расслабленно рассмеялся Антон, отстраняя сгусток счастья и любви. — Дай хоть разуюсь… Гармошка… Гармошка еб твою мать, верни ботинок!

Но озорной щенок, подхвативший сброшенную Антоном обувь, похрюкивая от радости, поскакал в спальню Антона, торопливо побежавшего за ним. Я рассмеялась, скидывая туфли и пончо и пошла за ними. Но Антон уже выходил из спальни держа в вытянутой руке обслюнявленную лаковую туфлю и с осуждением глядя на меня.

— А я тут при чем? Не разбрасывай свои вещи. — Ехидно похихикала я, присаживаясь на корточки и оглаживая ластящуюся вороватую морду.

Антон принес из своего бара бутылку хорошего вина, когда я наливала себе чай, листая новости по телевизору.

— Есть повод. — Усмехнулся он на мой вопросительный взгляд.

Пожав плечами я взяла фужер с барной стойки и опустилась в кресло за обеденный стол, пока он штопором вскрывал бутылку. Наполнив мой фужер, он плеснул себе в бокал виски и сел в кресло по правую руку округлого стола. Я безразлично пялилась в телевизор на стене напротив, старательно не замечая его раздевающего взгляда. Он только разомкнул губы, собираясь что-то сказать когда мой телефон, оставленный рядом с фужером, зазвонил. Гелька. Меня будто в прорубь окунули. Сжав челюсть и стараясь не выдавать эмоций, я подняла трубку, глядя в телевизор. Гелькина тирада была прежней. Только теперь она еще и злорадствовала, что в четверг по суду комнату дадут еще и Вадику и я «со своим блядюшником» оттуда съеду. Я молчала, придав себе безразличный вид, и листая пультом каналы. Надо дослушать, а то она так и будет трезвонить. Надо просто потерпеть. Пусть выскажется. Я ничего нового не услышу, а она… хоть душу отведет.

— Ты воду и свет подключила? — совершила я стратегическую ошибку.

Гелька странно всхрапнув, разразилась воплями о моих «проститутских» деньгах и о том, что… главное, чтобы я жила. Хоть и проституткой. И разрыдалась. Видимо, я где-то дала осечку с выражением лица, потому что Антон ледяным тоном приказал:

— Положи трубку.

Я оцепенело слушала ее рваные всхлипы и заторможенные слова о том, что она сама во всем виновата. Что она так передо мной виновата… Гелька, милая, что же с тобой синька сотворила?.. Ты же мне вместо матери и отца была. А я, сука, тебя бросила…

— Положи трубку, я сказал. — И что-то было в этом тоне.

Я перевела на него взгляд, Антон резко побледнел и выхватив у меня телефон с силой и ненавистью швырнул его о дубовый паркет. Я, с трудом сглотнув, тупо смотрела на разбитый телефон на полу, не осознавая, что Антон присел на корточки у моего стула и пальцами сжимает мои отчего-то подрагивающие руки.

— Тихо, маленькая… — столько нежности в этом сильном мужском голосе. Меня так никто не называл. Никто и никогда. Кроме Гельки.

Я почувствовала как слезы скатились по лицу и всхлипнула от стыда. Попыталась утереть, но он не отпустил мои руки, протянув ладонь и едва касаясь моего лица, стер мокрые дорожки. И эта осторожность, эта покровительственная ласка покачнула мой мир. Сжалась, отвернула лицо к плечу, зажмурилась. Нельзя плакать. Нельзя. Гармошка обеспокоенно ткнулся мокрым носом мне в ногу.

— Иди ко мне. — Антон рывком сдернул меня с кресла поднимая на ноги и вжал меня в свое такое сильное, такое упрямое тело. — Все хорошо, я рядом… Тебя больше никто и никогда не обидит… Веришь мне, маленькая?..

Слезы хлынули из глаз безудержным потоком. Я вцепилась в ткань его рубашки на груди чтобы оттолкнуть, запретить себя касаться, оскалиться в предупреждении, но он обнял меня крепче, целуя в макушку. И я снова почувствовала, как знакомый мне агрессивный мир содрогнулся.

Еще чуть-чуть и я останусь на куче обломков…. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я пришла в себя, расцепила скрюченные пальцы на его груди и задышала ровнее. Антон отдал свой виски. Махом выпила, обожгла горло и закашлялась.

Рухнула в свое кресло, подобрав под себя ноги и оглаживая доверчивую Гармошкину мордочку, требовательно тыкающую меня в колено. Лицо Антона севшего на свое место было непроницаемо. Он смотрел в одну точку, куда-то мимо меня, поджав губы, сдерживая звериный оскал. Что ему за дело до меня? Ему? И до меня?

Мы вообще с разных планет, с разных вселенных. Я старательно гасила мысли о своей реакции на его тело и поцелуи. Не нужно. Не сейчас. Потревоженная стрессом внутренняя агрессия неосмотрительно подняла глупую голову и избрала себе жертву. Я не отдавала себе отчета когда подняла страшный, но такой правдивый вопрос:

— Сестра алкашка, брат наркоман, я стриптизерша, ты хитрожопый адвокат. Что вообще может нас связывать? Зачем тебе такие проблемы?

Давясь слезами, почти со страхом. Долгое мгновение напряженного молчания и он вперил в меня взгляд. Дикий, неопределенный, злой и сожалеющий.

- Знаешь, что я вижу на самом деле? — негромко спросил он. — Упорную девочку, рвущую себе жилы поднимаясь со дна. Нет людей более сильных, более… прекрасных в своем неистовстве. Нет, маленькая. Поэтому я и запал на тебя. Поэтому я восхищаюсь тобой и отчаянно боюсь, что ты узнаешь… меня. Все что до тебя, как бредовый сон, где я балансировал на грани. Где, как тупой и слепой щенок тыкался по чужим углам, в поисках своего. И теперь я нашел свое, и отчаянно боюсь это потерять. Не переживу, блять. Просто тупо сломаюсь.

Онемели кончики пальцев. Я скривившись, отпила из его бокала ибо мне было необходимо, чтобы было покрепче. Я не понимала, что таится за тяжелыми акцентами его слов. Знала, что есть что-то, но никак не могла распознать что так пугает этого сильного, продуманного мужчину едва не порешившего моего брата отверткой за словесное оскорбление, сыгравшего юридическую аферу, обойдя закон, чтобы оставить мне комнату. Защищающего и покровительствующего мне, которой все это было совсем ненужно. Зачем и почему все это?

Он говорил правду, это чувствовалось, но говорил не всю. Знала, что ответ мне не понравится, но я и не хочу слышать сегодня и сейчас. Мне не хотелось больше ничего этого тяжелого и жуткого, заставляющего думать и сомневаться. Пошло все к черту. Хватит. Устала. И подалась унизительной надежде перевести разговор в другую плоскость:

— Ты алкаш? — пьяно хихикнула я.

— Чего? — удивленно хлопнул ресницами Антон.

— Ну, ты херачишь хороший алкоголь литрами, а пьянею одна я, по сравнению с тобой, нюхающая только крышечку. А тебя пьяным я не видела, хотя глотаешь ты в разы больше и в разы крепче. У алкашей такое есть. Толерантность называется, им периодически надо повышать дозы бухла, чтобы опьянеть.

Антон странно усмехнулся, отведя взгляд и породив во мне тревогу. Но спустя мгновение снова посмотрел мне в глаза с привычной насмешкой.

— Может, мой организм просто не усваивает алкоголь?

— Это по каким таким причинам? — усмехнулась я, ожидая речи про быстрый обмен веществ, но тень, едва проскользнувшая по его лицу, снова зародила стертое чувство тревоги в душе.

— Мне нужно покурить. — Пробормотала я, стряхивая непонятные липкие подозрения.

— Не нужно. — Негромко, но твердо возразил он, подаваясь вперед и скрещивая кисти на моих коленях — Не надо. Мне это не нравится. Очень не нравится. — И прежде чем я начала вдохновленную тираду про свою жизнь и свою ответственность за поступки, негромко но крайне веско добавил, — я прошу тебя.

Я растерянно на него посмотрела. Антон как-то вымученно улыбнулся, и, протянув руку с нежностью огладил пальцем мою скулу. Его губы раскрылись, собираясь выдать сокровенное. И сомкнулись, похоронив тайну. Сердце резануло глухой болью. Причина неясна. Как сказали бы в медицинских кругах — идиопатическая этиология. Неясной причины. Думать об этом не хотелось.

Почему то хотелось плакать. Навзрыд, с всхлипами. Так по-женски. Чтобы он меня утешал, шепча в ухо что-то нежное, ласковое, совершенно неважное, но успокаивающее и такое, по мужски непроницательное для женского горя, но при этом так парадоксально необходимое…

Стряхнула с себя налет истерики. Еще чего не хватало. И так много увидел. Взгляд упал на его пальцы на моих коленях. Длинные и красивые. Как у пианиста. Играющего очень нужные и просто необходимые мелодии. Щеки вспыхнули при воспоминании о том, что умеют эти пальцы. Антон фыркнул, и сжал мою кожу. Подняла взгляд. И утонула. В этих льдистых морских водах его глаз. Рванула к нему сама. Впилась в усмехнувшиеся губы. Оседлала его на кресле, впервые с такой охотой поддаваясь огню, танцующим в крови и так старательно сжигавшем все доводы разума. Антон ответил с жаром и силой, обвивая меня за талию и откидывая голову, делая поцелуй глубже, а мой напор мягче. Пощекотал небо языком, вызвав непроизвольную улыбку. Его пальцы сжали мои ягодицы с силой, а потом отпустили, поднялись выше и мягко пробежались по ребрам на спину. Антон отстранился внимательно глядя в мои глаза.

— Маленькая. — От его проникновенного обращения мурашки побежали по рукам и позвоночнику. — Я не хочу чтобы наш первый раз прошел вот так, на пьяную голову…

— Да я с тобой и трезвая, как пьяная. — Хрипло возразила я, целуя улыбающиеся губы.

— Я говорю не о тебе, — тихо выдохнул он, обхватывая ладонями мое лицо. — Так вышло, что я касаюсь тебя, только в изрядно… опьяненном состоянии.