Два часа тренировки прошли незаметно. Но Гармошка, отчаянно стараясь услужить, почти выучил элементарные команды послушания. И сожрал полкило сыра. Василий Михайлович, улыбаясь, следил за резвым Гармошкой, радостно носящимся по пустой сейчас площадке, и негромко инструктировал меня о правилах обращения с доберманами. Я сухо кивала, тревожно наблюдая, как Гармошка иногда останавливается и начинает косолапить. Хотела взять его на поводок, чтобы не напрягал задние ноги, но кинолог сказал, что активность необходима для его психики, учитывая отношение его предыдущей хозяйки.

По окончанию дрессировки, я снова позвонила мужу Оксаны Владимировны, который пообещал забрать нас через полчаса. Он снова не возьмет денег — мрачно думала я, сидя на корточках в укромном уголке возле кинологического центра и дымя сигаретой. Гармошка, сидевший рядом, без команды подавал мне лапу, проникновенно заглядывая в глаза в поисках подобрения. Кинолог запрещал мне в инструкциях хвалить подобные поступки, если я пса о них не просила. Но глядя в преданные карие глаза, ищущие такую нужную ему поддержку, не сдерживалась и хвалила. Гармошка радостно скалился и продолжал без просьб выполнять другие команды, которые успел выучить сегодня, радостно хрюкая при моей улыбке.

Муж Оксаны Владимировны чуть опоздал, приехав за нами ни через полчаса, как обещал, а через сорок минут, за что искренне извинялся. Я, чувствуя себя вообще не в своей тарелке (он за бесплатно отвозит меня и собаку за город, а потом забирает и еще при этом извиняется за жалкие десять минут опоздания), отчаянно смущаясь и стыдясь своего вынужденного положения, попросила не извиняться, думая о том, как же теперь добираться до клуба кинологов. Ну не могу я попрошайничать. Не могу. А курс оплачен полностью. Все шестнадцать занятий. И Гармошке, упокоившему сейчас слюнявую голову на моих коленях, это остро необходимо.

Я с тоской подумала о своей разбитой машине. Там двигатель поврежден, и ремонт встанет в собственную стоимость машины, как сказал мне вызванный на днях слесарь. А мне нужны колеса. Через неделю начнется семестр, там нужно ездить между корпусами по паре раз в день, плюс ночные смены, плюс Гармошкины оплачиваемые тренировки. Времени вообще не будет, если я стану передвигаться на автобусах и буду везде просто катастрофически опаздывать. Господи, я же так и не возьму ипотеку, если куплю себе машину. Причмокнувший во сне Гармошка сломил последние сомнения. Хер с ним. Я попросила отвезти меня с псом на авторынок.

Продам свою разбитую старушку через интернет. Денег за нее, конечно, много не выручишь, только на запчасти и уйдет, с таким-то двигателем, но хоть что-то…

Бродили мы с Гармошкой по стоянке с продаваемыми машинами недолго. Выбрала отечественный автомобиль еще древнее, чем моя старушка, но с виду крепкий и надёжный. И доступный по цене, что самое важное. Администратор авторынка созвонился с владельцем видавшей виды десятки, и тот, спустя пятнадцать минут, примчался с договором купли-продажи. Переведя на его счет требуемую сумму и получив комплекты ключей с документами, я запустила Гармошку на заднее сидение и села за руль.

Машинка достаточно бодро шла по дороге, пусть и несколько запоздало в отличии от моего прежнего автоконя, выполняя команды. Да и скрип при переключении передач мне не нравился. Но все же, это лучше, чем ничего. Гармошке вообще немного надо было для счастья. Высунув язык из жаркой пасти он жадно ловил порывы ветра из распахнутого окна и восторженно поскуливал, утверждая меня в мысли, что поступок это правильный и значительно экономивший время. А деньги… еще заработаю. Этим я тешила себя, переводя нехилую сумму за обучение в институт и глядя на жалкие остатки на своем счету. Бог с ним. Так нужно.

Вечером мы с Гармошкой и соседской девочкой с пуделем мирно гуляли по району, когда мне позвонил Антон. Я, испытывая некоторое замешательство, отклонила его вызов. Но он позвонил снова. А потом еще раз. Чертыхнувшись, я взяла трубку. Антон заявил, что минут через пятнадцать заедет за мной и Гармошкой, чтобы отправиться на культурно-просветительную программу по набережной. И возразить он мне не дал, снова первым отключившись.

Закрываться в комнате и вырубать телефон было как-то по детски. Я все еще угрюмо размышляла над тем, как красиво выйти из ситуации, не заметив, как ноги принесли меня к подъезду к назначенному времени. Во двор как раз заезжала белая БМВ Антона, и я совсем пригорюнилась, ощутив учащение сердцебиения, при виде его паркующийся машины. Придурочная я, одним словом.

Антон вышел с букетом насыщенно алых голландских роз и вручил мне, воспитанно клюнув в щеку не успевшую увернуться меня. Гармошка, уже признающий людей, радостно завертелся у ног присевшего на корточки Антона обнюхивая и облизывая его руки. Я с тоской осмотрела роскошный веник, запрещая сердцу восторженно сжаться. Антон, кинув на мое собственное противоборство быстрый взгляд, добродушно рассмеялся, ввергнув в еще большее уныние.

Дождался, пока я отнесу цветы в общагу, играясь с Гармошкой и по джентельменски распахнул передо мной дверь, предварительно загрузив восторженную тушку щенка, стремящегося зализать Антона до смерти, на заднее сидение. Я почувствовала укол ревности, когда щенок опустил морду на плечо Антону, севшему за руль. Тот, не обратив на мое вытянувшееся лицо внимания, стал выезжать со двора.

Спустя несколько минут мы заезжали припарковались у набережной, сейчас очень немноголюдной из-за прохладного буднего вечера. Выйдя из машины и выпустив из салона радостного Гармошку, я, не дожидаясь Антона, пошла к прогулочной пешеходной зоне, чувствуя себя ужасно глупо.

Угрюмо шагая по асфальтированной дорожке под сенью плакучих ив, я периодически одергивая поводок щенка, излишне увлекающегося обнюхиванием клумб. Антон шел чуть позади, консультируя кого-то по телефону непривычным деловым тоном.

— Нет… нет… Это я понял, кассацию подавай, пока время есть… Сколько? Ирин, вы где вообще были в этот момент? Тогда нет… Кто ведет? А судья? Нет, бесполезно… Ты бы мне еще позвонила когда его конвоировать будут на этап … Ирин, суши ему сухари, прохлопала ты дело… Да ладно, чего реветь-то теперь?.. И снова нет, надо было на досудебном про заключение отписать… Потому что сроки вышли. Ты вообще в академии уголовное право изучала?.. Просто уходи из уголовки, не твое это…

Я невесело усмехнулась, соболезнуя неведомому преступнику, дело которого прохлопала некая Ирина, ревя теперь в трубку Антону. Он еще некоторое время поговорил с ней и отключился, несколько раздраженно бросив телефон в карман куртки.

Я остановилась у кованного забора, отгораживающего пустующий сейчас пляж на берегу реки и асфальтированную пешеходную зону. Антон встал рядом, задумчиво глядя в темные воды. Гармошка просунул голову между резных элементов ограждения и застрял. Антон, вздохнув, присел прежде чем я, и вытащил часть Гармошки, которой щенок должен был думать, но не умел. Освободившийся пес немедленно атаковал своего спасителя серией поцелуев. Антон рассмеялся, удерживая Гармошку и потрепав его по голове. Бросил на меня взгляд и чуть нахмурившись, спросил:

— Что-то случилось? Ты напряжена.

— Ты случился. У меня — Грановский. Звучит, как диагноз. — С вызывающим сарказмом непонятно зачем выдала я.

— Так что произошло? — не обратив внимания на мой выпад, снова спросил он, поднимаясь с корточек и подходя к забору.

Я скривила губы и не ответила. Антон хмыкнул, оперевшись о парапет локтями и свесив кисти, задумчиво посмотрел вдаль. Из под рукава его легкой кожаной куртки показались золотые часы. А вчера были другие, на кожаном ремне, и тоже выглядевшие недешевыми. Нехило он поднимается на людских проступках.

Прохладный порыв ветра заставил меня поежиться. Антон все так же смотрел на неторопливо текущие темные волны, когда снял куртку, оставшись в одной темной приталенной рубашке, а в следующий момент накинул кожанку на мои плечи, обтянутые лишь тонкой тканью пиджака. На меня дохнуло вкусным ароматом его парфюма. Я хотела было возразить, но он рук не убрал и придвинул меня спиной к своей груди, как-то хитро блокировав мои плечи своими руками.

— Будешь сопротивляться, еще и поцелую. — Предупредил он, положив подбородок на мою макушку.

— Да не холодно мне! — Чисто из вредности сказала я, понимая, что выглядит это по детски и глупо.

Антон два раза не повторял. Развернул меня к себе лицом, толкнул назад, вынудив прижаться поясницей к забору, и затянув рукава своей куртки на моей груди, сковав тем самым руки, припал к губам. Насмешливо и нежно. Как умел только он. В голове почти снова вспыхнуло безумие, заставляющее меня ему отвечать, когда нас прервали:

— Развратники! — возмущенно возвестил голос пожилой женщины, почти прошедшей мимо и грозно зыркнувшей на нас водянистыми глазками. — Хоть бы постыдились детей! Позорники! А ты, бугай бритый, еще и бандюган наверное! Вон морда какая криминальная! Развелось вас, ни совести ни чести… У-у-у! Бесы проклятые!

— Бабуль, угомонись, я адвокат. — Усмехнулся отстранившийся Антон, скептично глядя на вдохновленную старушку, остановившуюся в шаге от нас и исподлобья смотревшую на него

— По гражданским делам? — мигом сменив гнев на милость, заинтересовалась предприимчивая бабуля, видимо, решив не упускать такое выгодное знакомство.

— Уголовным.

— Тьфу. — Старушка снова презрительно на него посмотрела. — Бандюган ты, а не адвокат. — Ее взгляд упал на меня, и она добавила. — И насильник! Вон деточка какая испуганная!

«Деточка» в моем лице была не испугана, а злорадна. Я охотно ей покивала, утвердив ее в мысли о бесчестности Антона, и изобразила на лице муки истязаемой жертвы. Бабуля, проникшаяся моим спектаклем, снова строго зыркнула на Антона, оценив его рост и ширину плеч, заключила, что сама не справится, и участливо предложила мне вызвать милицию. Я, горестно вздохнув, сказала, что у него есть связи, и это не поможет. Антон, приподняв бровь, поинтересовался, не мешает ли он нам, и может, ему отойти, чтобы мы посовещались. Бабуля согласилась, а я засомневалась, ибо настроена она была решительно. Горестно вздохнув, я призналась, что я стриптизерша, а он мой сутенер. Побледневшая бабуля трижды меня перекрестила и отвернувшись, недовольно пробурчала слов сорок, из которых были цензурными только междометия, торопливо пошла прочь.

Я злорадно загоготала, глядя на чуть усмехнувшийся профиль Антона, смотрящего вслед торопливо семенившей старушке. Он перевел на меня взгляд и покачал головой, приподняв бровь и улыбаясь. Я хотела ему сказать, чтобы отпустил, но раздался звонок моего мобильника, и он сделал это сам.

Я достала телефон и не сдержала тяжелого вздоха. Гелька. Бросив быстрый взгляд на непроницаемого Антона, присевшего на корточки и игравшего с заскучавшим Гармошкой, я передала ему поводок и отошла, ответив на звонок.

Как можно было догадаться, Гелька была не трезва. Я молча слушала ее вдохновленную тираду посвященную избитой, но такой любимой ею теме — какая же я тварь. Теперь еще и бросившая родного брата на произвол судьбы. А он, бедный и несчастный, шатается где-то в холодной ночи, пока я жирую в нашей общей комнате. Нашей. Общей.

Я сдержала гневный порыв, только с силой пнув камешек, слетевший с тротуара на песчаный пляж. Гелька снова разрыдалась, икая и запинаясь произнесла то, что меня заставило напрячься:

— … и… подписала, чтобы ты, мразь, в себя пришла. — Она икнула особенно громко и прервалась, очевидно, выпивая стакан дешевого бухла. — Чтобы над землей не летала больше… он наш брат! Понимаешь?! Ему помогать нужно!

— Что ты подписала? — с нехорошим предчувствием уточнила я, замирая и глядя в одну точку.

— Заявление… на тебя суку… в суд! Что не пускаешь… Вадика как можно не пустить?! Он только из тюрьмы вышел… А ты…Сука, я же тебе сколько помогала!.. А ты-ы-ы-ы! Тварь ты неблагодарная!

— Ты нахера подписала, дура?! — полностью потеряв самообладание, рявкнула я.

— Пошла ты на хуй, проститутка! Он тоже имеет право жить в маминой комнате! Лучше он! Ему и так по жизни досталось!

— Блядь, какая же ты дура, Гелька! Какая дура! — убито простонала я, чувствуя как сердце сковало холодом. — А если он дело выиграет, он же продаст комнату, тупой твой мозг!.. А деньги просрет! Или в этой же комнате стравится… Или порешает кого… — забывшись, я растерянно и негромко добавила, — а мне сейчас идти некуда….

К моему счастью, взвившаяся Гелька этих слов не услышала. И слава богу.

— Вадик наш брат! И он только вышел! А ты кто такая, чтобы гнать его с порога! Он же наш родной брат! Ты, грязная шлюха, даже не предложила ему переночевать!

— Заканчивай. — Холодный голос Антона над ухом резанул по моей ярости остро заточенным лезвием.

Я потерянно обернулась. Антон требовательно протянул руку за моим телефоном. И что-то такое было в его взгляде, что пошатнуло мой горящий от злости мир. Умеет он по особому смотреть, тут не возразишь. Сглотнув я отключила звонок и, несколько помешкавшись, и разозлившись за это на себя, дрожащими пальцами сунула телефон в карман пиджака, а не в его все еще протянутую ладонь. Мрачно посмотрев в непроницаемые глаза Антона, попросила отвезти меня с беспокойно вертящимся у ног Гармошкой домой. Антон, чуть помедлив, и прищурено глядя в мои глаза, кивнул и пошёл к машине, ведя на поводке собаку, постоянно на меня оглядывающуюся.