А потом они смеялись, потому что трусики Ларисы уплыли или утонули, и она, прикрываясь руками, вынуждена была долго брести по мелководью к берегу почти обнаженной. Виктор кричал, чтобы она перестала сжиматься в комок, поскольку на берегу, кроме него, никого нет, и хохотал так по-мальчишески заливисто, будто несколько часов назад не было никакой безобразной сцены с подсвечниками и битыми зеркалами. Но она тут же вспомнилась Ларисе, и ночь из нежно-жемчужной сразу вдруг превратилась в черно-белую, контрасно-жесткую. Почти белое небо и черная вода. Светлое чувство и черные поступки. Любовь и страдания. Счастье и беда.

Ночевать на даче, где всего одна комната, оскверненная случившимся, Ларисе не хотелось, и она предложила Виктору вернуться в город.

– Ночь же, – буркнул он, допивая прямо из бутылки остатки вина.

– Тем лучше. Не будет пробок. А завтра еще один выходной… Выспимся… Только…

– Что «только»? – Виктор оторвался от бутылки и очень внимательно на нее посмотрел, будто почувствовал, что она сейчас скажет нечто важное.

И она сказала:

– Только… давай поедем ко мне… ты же еще ни разу у меня не был…

Виктор задумался. Лариса ждала его решения. Похоже, он понял, что она хочет как-то переломить ситуацию. На своем поле играть легче. Дома и стены помогают. Видимо, ему надо понять, сможет ли он держать оборону на ее территории. И нужно ли ее держать. Только что, на заливе, им было вдвоем хорошо, как никогда. Оба смогли раскрепоститься и полностью отдаться друг другу и водной стихии. Ларисе казалось, что Юсупов размышляет, нужно ли ему это, стоит ли так раскрываться, отдаваться женщине. Ведь стоит только начать, и потом не заметишь, как предашься ей весь со всеми своими болевыми точками и станешь перед ней голым и беззащитным. Скорее всего, такое с ним уже было, а потом его предали, и он не хочет повторения. Иначе трудно объяснить сегодняшнее превращение из бесчувственного автомата в страстного мужчину, потерявшего голову из-за понравившейся женщины, а потом – в беззаботного мальчишку, во все горло хохочущего на берегу ночного залива. Похоже, Виктор не так безнадежен, каким кажется. И все будет зависеть от того, что он сейчас скажет. Обострившимся чутьем Лариса понимала, что подстегивать ситуацию бессмысленно, а потому продолжала молчать. Юсупов должен все решить сам.

Виктор походил вокруг стола, на котором так и стояли грязные тарелки и стаканы, несколько раз переставил с места на место бутылки и наконец сказал:

– Ну… мы же не можем все так оставить… Дача чужая… И так дом изгадили…

– В доме все нормально. Половик высохнет. Все кровавые пятна я замыла. Стекло, конечно, придется потом вставить, а пока окно чем-то закрыть… За зеркало надо будет заплатить или купить новое… Скажешь, что один из друзей перепил… Бывает… – Лариса намеренно говорила бесстрастно, самым будничным тоном, чтобы он не подумал, будто она его уговаривает. Просто констатирует.

– Я нетрезв… Не могу за руль… – проронил он, как бы выпустив еще один пробный шар.

– Мы пили часа три назад, если не четыре… – ловко приняла его она. – И всего лишь вино. Думаю, что ты сильно опьянел просто от… волнения… А то, что сейчас допил, – вообще ерунда…

Юсупов на это ничего не ответил, но и не возражал, а потому она уже более решительно продолжила:

– Иди приведи в порядок мангал, а я уберу со стола… Все можно сделать быстро, благо посуда разовая…

И, не давая ему одуматься и что-то сказать наперекор, Лариса принялась складывать тарелки и недоеденные куски в пластиковый мешок для мусора. Юсупов молча постоял около нее, а потом пошел к мангалу. Лариса обрадовалась так, что к горлу опять подступили слезы. Да что ж это такое? И чего ее так разобрало? Подумаешь, согласился разобраться с мангалом! Не замуж же позвал! Стоп! Стоп! А разве она хочет за него замуж?

Вопрос, который вдруг возник в мозгу, так обескуражил, что Лариса плюхнулась на скамейку возле стола и уронила голову в тарелку с размазанным кетчупом. Неужели она хочет за Юсупова замуж? Она же никогда о замужестве не мечтала и была уверена, что ни при каких обстоятельствах не наденет на себя брачное ярмо. А Виктор – вовсе не тот человек, с которым будет сладко сосуществовать. Неужели она действительно хочет за него замуж? Лариса вспомнила поцелуи в воде и окончательно уверилась в том, что хочет. Замуж. Именно за Виктора Юсупова. Но то, что он согласился привести в порядок мангал, еще вовсе ничего не значит.

После мангала Виктор занялся машиной, и Лариса поняла, что они все же возвратятся в Петербург. Она боялась второй раз пригласить его к себе. Как бы не спугнуть… В конце концов, память у него хорошая, а значит, спросит, куда повернуть, если что… А если не спросит и привезет к себе – это тоже неплохой вариант. Все-таки они будут не на даче, где разворачивались отвратительные кровавые события.


На одном из перекрестков Юсупов действительно спросил:

– Теперь куда?

Лариса, старательно сдерживая рвущееся из груди ликование, показала направление. И он повернул туда, куда нужно, а значит, согласился ночевать у нее. Как хорошо, что она пару дней назад поменяла постельное белье не просто на чистое, а еще и на самое нарядное! Как чувствовала, что именно это и понадобится. Сегодня на этом белоснежном белье с красными розами на подушках и кайме пододеяльника им будет хорошо. Очень хорошо. Не хуже, чем в водах залива. Она уж постарается, чтобы было не хуже.

И когда они зашли в ее квартиру, Лариса, проводив Юсупова в душ, бросилась раскладывать диван и устилать его бельем с розами. Окна она прикрыла шторами, чтобы белая ночь, уже намеревающаяся перейти в нежное перламутровое утро, не слишком мешала интиму.

Все, что Лариса задумала, произошло именно так, как она хотела. Она старалась для этого мужчины, как ни для кого и никогда. Он был в эту ночь главным, а она всего лишь одалиской, прислужницей. Она, блистательная Лариса, перед которой послушливо стелились все бывшие любовники, стала рабыней этого мужчины, которого, видимо, и ждала всю жизнь. В ответ на ее ласки и Виктор повел себя совершенно по-другому. Он был нежен и страстен одновременно. Ларисе казалось, что он даже хочет что-то сказать ей, но сдерживается. И она не торопила его. Эту ночь по своему качеству можно было считать первой у них, а потому – впереди будет еще много таких ночей. Впереди необозримо расстилается длинная счастливая жизнь.

Виктор заснул первым. Лицо его разгладилось, а потому казалось умиротворенным, даже несмотря на безобразившую рану. Лариса смотрела на любимого мужчину и опять роняла слезы. Она их не утирала. Он спит. Не видит. Это хорошо. Для него она будет только улыбаться. Ей есть чему радоваться. Он такой красивый, когда с лица уходит жесткость! Оно, его лицо, делается кротким и наивным, как у ребенка. Он сейчас и похож на спокойно заснувшего мальчика. Аллегорического… Мальчика как такового…

Вот какой Юсупов на самом деле: беззащитный, ранимый. Это и есть его естество, а вовсе не безразличие и цинизм. Как же она раньше не замечала, что его равнодушие и даже некоторая жестокость – всего лишь щит, которым он прикрывается, чтобы никто не разглядел тонкости и, возможно, сентиментальности его натуры! Может быть, она вообще первая разгадала его сущность после… После кого? После чего? Что ужасного случилось с этим человеком, после чего он утратил веру в добро и любовь? Кто так надругался над ним? Видно же, что он рожден совсем для другого…

Лариса вздохнула, вытерла рукой слезы, а потом легко, чтобы не разбудить, поцеловала Виктора в щеку и улеглась рядом. Она уткнулась в его плечо, чем, видимо, все же побеспокоила, потому что Юсупов завозился, чуть приоткрыл глаза, потом уткнулся в ее шею носом и мгновенно уснул снова. Лариса боялась пошевелиться, чтобы не помешать ему, и очень скоро заснула сама. День у них был трудный и затянулся… почти до утра.


Был уже полдень, когда Лариса открыла глаза. Через щели между шторами пробивались яркие солнечные лучи. День, похоже, опять жаркий. Молодая женщина осторожно, чтобы не разбудить спящего мужчину, выскользнула из постели и после душа отправилась на кухню. Да, похоже, придется пересматривать приоритеты и начать серьезно изучать кулинарную книгу. Вот ведь ничего она не умеет из того, что бы доставило гастрономическую радость проснувшемуся Юсупову. Блины у нее вообще не получаются, оладьи выходят резиновыми, как подошвы. Кашу же варить возлюбленному просто смешно…

А! Вот что можно сделать! У нее есть старинный тостер. Эти электрические новомодные штучки хлеб просто подсушивают да подрумянивают. Старый тостер сделан совершенно по другому принципу. Он представляет собой две толстые стальные «ладошки» на длинных ручках, за которые их нужно держать, чтобы не обжечься. Между этими «ладошками» помещаются два кусочка хлеба, обильно смазанные маслом с какой-нибудь начинкой внутри, и жарятся на огне. Когда «ладошки» открываешь, из них вываливаются закрытые горячие бутерброды, очень похожие на настоящие пирожки. Она, Лариса, сейчас и «напечет» их для Виктора. С сыром, колбасой и малиновым вареньем. У нее еще осталось полбаночки.

На дивный запах, который источали готовые «пирожки», Юсупов никак не мог не вылезти из постели.

– Чем так вкусно пахнет? – спросил он, пришлепав на кухню босиком и в одних трусах.

– А вот иди умывайся и тогда попробуешь, – сказала она, ясно улыбаясь, и спросила: – Тебе чай или кофе?

– Кофе, – ответил Виктор и удалился в ванную.

Уж что-что, а кофе Лариса варить умела. Этого у нее не отнимешь. Он у нее всегда получался густым и насыщенным. Всегда все хвалили.


Когда с завтраком было покончено, Юсупов, откинувшись на спинку мягкого диванчика и смешно отдуваясь, протянул:

– Ну-у-у-у о-о-очень вкусно! Спаси-и-ибо! – и добавил: – Только я так и не понял, что ел.

– Наверное, это тосты, поскольку утварь, в которой это роскошество готовилось, называется тостером, но я предпочитаю называть горячими бутербродами, – ответила Лариса.

– То есть это всего лишь жареная булка, что ли?!

– Именно! – И она показала ему стальные «ладошки». Виктор с удивлением и даже некоторым уважением покрутил их в руках и сказал:

– Да-а-а… Видать, старая штуковина. Сейчас таких не делают.

– Точно, старая. Когда отделялась от родителей, у них выпросила. Кажется, еще от бабушки осталось. Но у меня… – Лариса посмотрела на Виктора с многообещающей улыбкой, – есть еще кое-что… даже более старинное, чем этот тостер. Когда мы с тобой приехали, было не до этого, а сейчас я тебе покажу свою маленькую коллекцию. Конечно, ты мужчина, но, может быть, все же оценишь… – И она потащила его в комнату.

Там она раздвинула в стороны тяжелые шторы, чтобы дневное солнце лучше осветило комнату, и подвела его к полке, на которой сидели любимые куклы. Первой сняла Лизи и подала Виктору со словами:

– Ты только посмотри, как она хороша! Настоящая барышня! Сделана аж в девятнадцатом веке! Веришь? А ведь будто новая!

Лариса посмотрела на Юсупова, и улыбка ее стала гаснуть. Его лицо выражало нечто, похожее на брезгливость. Он держал куклу так неприятно-осторожно, будто боялся об нее испачкаться или прилипнуть. Лариса взяла из его рук красавицу Лизи и торопливо посадила на место. Похоже, Бэтти и Кэтти лучше и не демонстрировать. Видимо, куклы увлекают все же редких мужчин, хотя по выставкам этого не скажешь. Там полно людей обоего пола. Но Юсупов, похоже, к любителям кукол не относится. Судя по странному выражению лица, он, видимо, даже не понимает, на что они нужны. И все же не показать свое последнее приобретение Лариса не смогла. Он потащила почти упирающегося Виктора к компьютерному столу и взяла из ниши куклу в соломенной шляпке с цветами, в пышном платье и панталончиках, многоярусные кружева которых чуть-чуть закрывали красные туфельки.

– А эту куклу, хотя она немка, я назвала Варварой. С ней у меня связаны воспоминания детства, – сказала она и посмотрела на Юсупова. Его лицо было неестественно бледным. Нос заострился, а глаза подернулись потусторонней дымкой. Казалось, что он сейчас грохнется в обморок.

– Откуда… – еле ворочая языком, проговорил он. – Откуда у тебя эта кукла?

– Купила на выставке… – растерянно сказала она. – Но она не настоящая… Так называемый репликант…

– Что? – не понял Виктор.

– Ну… реплика, репродукция… клон… Подделка, в общем…

– Как же подделка, если у нее даже… – Он замолчал, нервно сглотнув. Потом вырвал у Ларисы куклу, поднес одну ее ручку к глазам, внимательно осмотрел и продолжил: – Если у нее нет мизинца… Он отбился, когда я…

– Не может быть… – задушенно произнесла Лариса, мгновенно прозрев. Она вдруг поняла, почему спокойное лицо спящего Юсупова показалось ей аллегорией мальчиковости. На самом деле Виктор был вовсе не аллегорией, а тем самым мальчиком, который… Она громко охнула и спросила, хотя это было уже и так очевидным: – Ты… ты Вика?