Дана откинула одеяло и опять испугалась. Она же не брала никакого одеяла! Это уж она точно помнит. В чужом ведь доме… Да и не одеяло это. Плед. Красивый такой, пушистый… А цвет будто у мороженого крем-брюле… И подушка в изголовье… Никаких подушек она тоже не брала. Да и вообще, разве она укладывалась спать на этой кухне?!

Дана напрягла память и вспомнила, что последний раз смотрела на часы поздним вечером и что ноги ее тогда отказывались слушаться… потому… потому что она… напилась чужого вина… А весь день был на нервах, вот ее и развезло… Но тогда выходит, что пледом ее накрыл… Артур… Больше некому. Значит, все же вернулся. Дана отметила, что обрадовалась. Неужели из-за денег? Конечно, из-за денег… ей же совершенно не на что жить…

Она встала с диванчика, одернула платье и в сотый раз порадовалась, что в прошлом году купила стоящую вещь: легко стирается, быстро сохнет, не мнется, хоть ты что в нем делай… А Артур, наверное, еще спит. Поздно же пришел… Глянуть, что ли, одним глазком?

Новый Данин знакомец действительно спал. Он лежал на боку, подложив обе ладони под щеку, как ребенок. Профиль был красив и даже, пожалуй, нежен. Дана удивилась. Днем Артур производил впечатление волевого сильного мужчины, а во сне – прямо как дитя… А что, если напечь ему блинчиков? Впрочем, у него, скорее всего, нет ни молока, ни муки… Живет-то на одних полуфабрикатах…

Дана отправилась на кухню точно таким же образом, каким пришла в комнату, – на цыпочках. Пусть усталый человек еще поспит. Она не станет мешать.

Муку она все же обнаружила в одном из многочисленных шкафчиков, а вместо молока решила использовать кефир, который нашла в бездонном нутре холодильника. Блины у нее всегда хорошо получались. Вовка в хорошие их времена даже шутил, что она может напечь их из опилок.


– Какой за-а-апах! – услышала Дана, когда на тарелке у плиты высилась уже приличная горка блинов. Она вздрогнула, обернулась и почувствовала, что краснеет. Перед ней стоял чужой мужчина в одних трусах. Ну… не совсем, конечно, чужой, но знакомы-то они едва-едва.

– Умывайтесь, – сказала она дрожащим голосом. – Сейчас все будет готово. Теста уже осталось блинчика на три…

– Слушаюсь! – громко отрапортовал Артур, рассмеялся и добавил: – Я не ел домашних блинов уже лет сто, честное слово!

Дана, смутившись окончательно, ничего не ответила, решив вернуться к блинам. А уж он пусть шутит, как хочет. Она и так тут расхозяйничалась без всякого спросу.

Артур вернулся на кухню минут через десять – свежим, душистым, одетым в белую футболку и темно-синие шорты. Одежда делала его похожим на мальчишку. Дана попыталась прикинуть, сколько же ему лет, но так и не определилась. Он все время был каким-то разным.

На блины Артур накинулся с такой жадностью, что пришлось поверить: не едал он домашних и впрямь давно. Дана улыбалась, глядя на это, и подкладывала ему блины один за другим.

– О-о-о-о! – протянул вдруг хозяин квартиры, оторвавшись от еды и подняв вверх указательный палец. – У меня ж есть сырок… упаковочка такая… С блинцами будет просто супер… Ну-ка, где он тут у меня… – Сунул голову в холодильник, порылся на полках и, вынырнув, недоуменно проронил в пространство: – Странно… Позавчера ж купил… даже не открывал еще…

Дана вдруг сообразила, что именно он ищет.

– Ах, сыр… – отозвалась она. – Так он испортился! Стал прямо весь такой… – Молодая женщина неприязненно скривилась. – В черно-синей плесени!

– В плесени… – повторил за ней Артур.

– Ну да! Я и выбросила… Нельзя же такое есть! Отравиться можно… наверное, вам просроченный продали.

Мужчина помолчал немного, потом сказал:

– Ну, вообще-то… он и должен быть в плесени…

– В каком смысле?

– В том смысле… что это сорт такой… с плесенью… Вы что, никогда не ели, например, «Рокфор»? Очень распространенный сыр… Или «Стилтон»?

Дана растерялась. Она вдруг поняла, что сделала что-то непоправимое и Артур прямо сейчас выбросит ее за дверь вместе с недоеденными блинами. Она вспомнила про сыры с плесенью. Конечно же, она про такие слышала и читала, только никогда не ела. И в магазинах не видела. Да и где ж ей их увидеть, если она ходит только в гастроном возле своего дома. Там таких сыров не продают. Все больше «Российский», «Голландский» или, например, «Атлет»… И надо ж ей было взять и без спроса выбросить сыр… особый… деликатесный… Дорогой, наверное… Ха! Вот и попросила денег! Теперь за этот сыр рассчитываться придется…

– Я… я вам куплю другой… или деньги за сыр отдам… только попозже… У меня как раз сейчас нет, но потом будут… Я же работаю. И как только получу зарплату, так сразу и… куплю… – зачастила Дана, потом отвернулась к раковине, чтобы не смотреть ему в глаза, и продолжила: – Вы… вы просто так блины доешьте… без сыра. А я сейчас посуду вымою и быстро уйду… А потом сыр принесу или… лучше все-таки деньги вам отдам, а то вдруг не тот куплю… Я же понимаю, что не должна была выбрасывать, а выбросила…

Она замолчала, не зная, что еще сказать в оправдание, а потому взяла губку для посуды и принялась отмывать от жидкого теста глубокую миску, которую нашла в навесной полке. Теперь казалось, что она и эту миску брать не имела никакого права. И блины не надо было печь. Конечно, Артур, как воспитанный человек, не мог отказаться их есть, но когда выяснилось, что она выбросила его любимый сыр, ему, конечно же, никакие блины в рот не полезут.

Молодая женщина успела только как следует намылить губку, когда почувствовала на своих плечах руки Артура. Она вздрогнула так сильно, что он вынужден был сказать, сжав ее плечи еще сильнее:

– Ничего не бойся… И… и брось ты эту посуду… Есть же посудомоечная машина…

– Я не умею с ней… – пробормотала Дана.

– Ну и не надо, – ответил Артур и развернул ее к себе.

– А как же сыр? – спросила она.

– Да наплевать на этот сыр! Ерунда какая! Другой потом куплю!

– Я вам обязательно отдам деньги… – начала Дана, – и осеклась. Его лицо было так близко, что она зажмурилась, и именно в это время он поцеловал ее прямо в губы своими мягкими губами, еще пахнувшими блинами. Она сжалась от страха в комок, а он продолжал целовать ее лицо, потом шею, потом спустил с одного плеча платье и продолжил свои поцелуи. Дана знала, что с другого плеча спустить платье не удастся, потому что оно очень узенькое, и не могла понять, радуется этому или огорчается. Она вообще не могла определиться, как относиться к его поцелуям. Одно было ясно, как день: денег взаймы у него теперь не попросишь. И даже за выброшенный сыр с плесенью не отдашь…

Через пару минут Дана забыла о деньгах и сыре напрочь, сама обняла Артура за шею и стала отвечать на поцелуи мужчины, которого до вчерашнего дня не видела. Потом и платье как-то все-таки спустилось со второго плеча. Дана не успела этому удивиться, потому что все ее белье тоже каким-то чудным образом съехало с привычных мест, а потом и вовсе куда-то запропало. Незнакомый до вчерашнего дня мужчина тоже вдруг оказался без белой футболки и синих шорт, под которыми, похоже, ничего и не было. А может, и было, но Дана не заметила, куда делось. Зато она четко осознала момент, когда начала прижиматься своим обнаженным телом к такому же обнаженному и горячему телу Артура. Возникла мысль, что поступает она не слишком правильно, но тут же истончилась и растаяла дымкой. Кому какое дело, правильно она поступает или нет! Как хочет, так и будет поступать! А она хочет именно так! Пусть этот человек обнимает ее как можно дольше, а она будет изгибаться в его руках самой податливой лозой, ловить его прикосновения и дарить ему свои. И он будет рад ее ласкам не меньше, чем блинам. А может быть, и больше! Что блины? Их раз – и напек, хоть на кефире, хоть на чем! А так целовать его может только она одна, ведь другой такой Даны не существует в природе. Конечно, есть еще всякие медноволосые женщины, но на них надежда плохая. Если уж они не могут накормить своего мужчину как следует, значит, и ласки у них такие же суррогатные. А она, Дана, знает, что делает. Когда она еще надеялась удержать Вовку возле себя, изо всех сил старалась доставить ему удовольствие в постели. Ну… не получаются дети – пусть любовь будет жаркой, сладкой и неповторимой. Паразит Вовка не оценил и все равно слинял, но Дана изучила мужское тело так, что могла играть на нем, как на музыкальном инструменте. Ох, как давно не было у нее этого инструмента! Какое же ей удовольствие доставляет прикасаться к нему, извлекать звуки. Ага! Вот дыхание Артура уже участилось, а вот и стон… И еще… и еще… Будете, уважаемый, теперь всегда помнить ее, Дану…

Вы хотите отблагодарить? Ну что ж… Она не против… Она сейчас ляжет поудобнее, чтобы тоже сполна насладиться мужскими прикосновениями, такими медовыми, такими пряными… такими жгучими, такими неистовыми… И вот она уже сама вся превратилась в мед, в сладкую патоку, которая закручивается винтом и несется куда-то в поднебесье, подобно торнадо, чтобы там, высоко-высоко, взорваться и раствориться в раскаленном тягучем воздухе. Вот-вот…Сейчас… Еще миг – и ее, Даны, не станет…


– Ну, я, пожалуй, пойду, – проговорила Дана, придя в себя.

– Это с какой же стати? – спросил Артур, приподнявшись на локте и глядя ей в глаза.

– Ну… я и так вам навязалась… – ответила Дана и свои глаза отвела.

– А что, мы разве до сих пор на «вы»?

Она промолчала, слегка пожав плечами. Откуда ей знать, что теперь будет дальше.

– Больше никаких «вы», слышишь! И никуда ты не пойдешь! Мы только-только… можно сказать… познакомились… и вдруг уходить… Нет! Так дело не пойдет! И вообще! Я снова есть хочу! Там есть еще блины?

– Нет, вы… то есть… ты… ты все съел… но… – Дана замолчала.

– И что же мне обещает твое «но»? – смеясь, спросил Артур.

– Ну… вообще-то… я вчера картошки нажарила и котлет еще… только невкусных…

– Вот интересно, и зачем же ты нажарила невкусных?

– Так они ж покупные!

– И что?

– Как это что?! Да их же есть нельзя!

– Ну почему? Я часто ем, и ничего… все еще жив-здоров, как видишь!

– Ну… я вообще-то тоже вчера их ела… и все же… Все же надо покупать мясо, перекручивать на мясорубке и жарить! Это совсем другое дело!

– Так, может, ты мне нажаришь… этих твоих… из мяса…

– Мяса ж нет!

– А я схожу и куплю.

– А эти куда?

– В помойку!

– Ну как же… нельзя же… Деньги же…

– А я еще заработаю!

Именно тут Дана вспомнила про свои финансовые проблемы. Да, котлет она ему, конечно, сможет новых нажарить, из настоящего мяса, а вот денег попросить – никогда!

* * *

Лариса никак не могла понять, почему ее так тянет к Виктору Юсупову. Она заметила, что стала все реже и реже висеть в Интернете. Электронный ящик был полон приглашений на выставки и писем от таких же, как она, любителей кукол, но она не спешила никому отвечать, даже художнице Жене, к которой сама же напрашивалась в ученицы. И на выставки почему-то совсем не тянуло. Все ее мысли занял Юсупов, хотя он совершенно этого не заслуживал. Он был неласков, немногословен и чрезмерно углублен в себя. Она даже не могла назвать его Витей. Вити – они простые, домашние рубахи-парни, а этот – словно сгусток жесткости, квинтэссенция отрицания всего и вся. Ларисе было неуютно в его ауре, но в постели с ним – хорошо. Последний ее любовник, его приятель Артур, был слишком мягок, податлив. Он любил долгие прелюдии, нескончаемые ласки, и Лариса всегда вынуждена была, закусив губу, молить провидение, чтобы этот мужчина поскорей переходил к делу, ради которого они, собственно, и ложились в постель. Виктор времени понапрасну не терял. Он налетал на Ларису вихрем, распинал ее на двуспальной тахте, и все происходило с той стремительностью, которая именно и была ей необходима. В Виктора будто был встроен таймер, настроенный на Ларису. В интимные моменты они совпадали во всем, даже в оргазмический штопор входили одновременно. Такого Лариса не испытывала ни с одним из своих многочисленных любовников.

Все остальное было сложно. Виктор мог, например, забыть о назначенной встрече или прийти на нее мрачнее осенней тучи. В такие моменты все попытки Ларисы разговорить его и настроить на позитивный лад кончались неудачей. Он односложно просил ее помолчать.

– Может, мне вообще уйти? – каждый раз обиженно спрашивала она, когда, привезя ее в свою квартиру, Виктор так и не терял дурного расположения духа.

– Брось, – все так же кратко отвечал он. – Все же хорошо!

– Что-то по тебе не видно! От одного твоего лица кисло делается!

– Ничего. Сейчас тебе будет сладко, – без всякой улыбки отвечал он, заключал ее в свои железные объятия, и ей действительно делалось то ли сладко, то ли больно, а может, и то и другое одновременно. А потом они в унисон вылетали в астрал, а когда возвращались, Виктор засыпал мертвым сном. Лариса тоже дремала рядом, уткнувшись лицом в его железный бицепс, и, несмотря на все, почему-то ощущала себя счастливой.