Виктор никогда о себе не рассказывал и пресекал все ее попытки как-то влезть в его душу. Лариса хитростью пыталась перевести разговор будто бы на Артура. Раз они школьные друзья, то, рассказывая про ее бывшего любовника, Виктор мог чем-то выдать себя, но тот ни на какие ее придумки не велся. Она часто размышляла, что за жизненная драма превратила его в такой бесчувственный кремень. Люди рождаются открытыми миру, готовыми любить все и всех. Что же такое произошло с ее новым любовником, что он ни от кого не ждет и не желает ни любви, ни нежности. Ларисе иногда хотелось приласкать его и назвать каким-нибудь ласковым именем, но она всегда натыкалась на свирепый взгляд – Виктор будто предчувствовал, что она намеревается растопить его сердце, а этого он ни под каким предлогом допустить не может.

А еще Виктор никогда не притворялся. Промолчать мог, но чтобы притворяться – никогда. И это не всегда было хорошо. Да что там говорить, часто это выходило Ларисе таким боком, что она тут же давала себе клятву бросить этого странного человека и забыть его, как страшный сон. Но потом все равно возвращалась к нему. Он никогда не звал ее обратно, будто знал, что она придет и так, принимал ее уходы-приходы как должное. И всегда, возвращаясь к Виктору, Лариса боялась, что непременно застанет его в постели с другой, поскольку ею он, казалось, абсолютно не дорожит. Но этого никогда не случалось.

Однажды, например, Лариса решила порадовать Виктора и сварила ему свежие щи. Готовить она вообще-то не любила, но подумала, что вкусная домашняя еда может как-то смягчить его суровый нрав. Она красиво сервировала стол принесенными из дома салфетками и специально купленными по такому случаю глубокими тарелками знаменитого Ломоносовского фарфорового завода, с маками по ободкам. Сервировку Виктор заметил, но, похоже, не одобрил. Только хмыкнул и все.

Разлив по тарелкам щи аккурат по маки на ободках, Лариса стала ждать хоть каких-то особенных слов в ее адрес – и дождалась.

– Не умеешь – не берись, – сказал он, вылил содержимое тарелки в раковину, с самым невозмутимым видом достал из холодильника колбасу, сделал бутерброд и принялся его есть, запивая чаем, который тоже налил себе сам.

– Какого черта… – дрожащим голосом проговорила Лариса.

– Брось, – спокойно начал он со своего любимого слова и продолжил: – Не умеешь готовить, так хоть бы с кулинарной книгой сверилась. Твой суп есть невозможно.

Лариса опустила ложку в свою тарелку, набрала супу и с осторожностью понесла ко рту. Она же пробовала, когда варила. Вроде было вполне прилично. Может, от усердия два раза посолила?

Щи показались ей абсолютно нормальными. Не как в ресторане, но вполне съедобные.

– Суп достаточно хорош, – произнесла она. – Ты просто очередной раз не в духе, а потому решил сделать мне больно!

– Себе можешь такой варить, никто не мешает. Вкусы у всех разные. А меня этим кормить не надо.

Виктор говорил совершенно спокойно, и именно это стало последней каплей. Лариса подняла со стола свою тарелку и, не выливая капустно-мясной жидкости, запустила ею в стену. Тарелка раскололась на три сектора, а щи художественно заляпали стену, выкрашенную светлой акриловой краской.

Виктор посмотрел на Ларису глазами, в которых закипало бешенство, но сказал все еще спокойно:

– Этой китчевой тарелке туда и дорога. Можешь еще и мою кокнуть. А вот стену тебе придется перекрасить.

– И не подумаю! – крикнула она, схватила его пустую тарелку и грохнула об стену и ее.

Виктор не пошевелился, глядя в пол. Лариса обошла его, как неживой предмет, схватила с журнального столика в комнате свою сумку и выбежала на лестницу, разумеется, смачно хлопнув дверью. Она не плакала, потому что не плакала никогда и ни при каких условиях с нежного детского возраста.


…Ларисе было лет шесть, когда она принесла домой удивительной красоты куклу с розовым фарфоровым личиком, в соломенной шляпке, пышном платье и в кружевных панталончиках. Родители сначала требовали, чтобы она отнесла ее обратно туда, где взяла, потом пытались ее отнять, но только слегка распороли по шву кукольное платьице. А потом Ларису впервые в жизни отлупили ремнем. Во время экзекуции она не плакала, потому что была сосредоточена только на том, чтобы как можно крепче прижимать с трудом добытое сокровище к себе. Потом вместе с куклой она долго стояла в углу. И только тогда, когда она, измученная борьбой со взрослыми, впала в забытье, чужую куклу изъяли и отнесли хозяевам. С тех пор Лариса разучилась плакать.

Родители, очень неплохие люди, явно чувствовали свою вину перед дочерью. Они долго пытались как-то исправить положение. Первым делом Ларисе купили дорогую куклу, чем-то похожую на ту, в соломенной шляпке. Но она была резиновой, все с теми же дырочками на голове, из которых торчали пряди искусственных серебристых волос. Лариса ненавидела эти дырочки. Она хотела куклу, которая была бы во всем похожа на маленькую барышню из старых сказок, и эту, новую, только повертела в руках, потом бросила в кукольный уголок к остальным игрушкам и больше к ней не прикасалась. После этого Ларисе купили кукольный чайный сервиз с удивительно изящными чашечками, расписанными голубыми нежными цветочками. Внимательно рассмотрев маленький пузатый чайничек, девочка и его оставила своим куклам, почти сразу потеряв к нему интерес. После сервиза был куплен велосипед, на чем, собственно, процесс замирения с родителями, наконец, завершился. Лариса с удовольствием гоняла на своем велике, а куклами больше не интересовалась.

Родители успокоились, но теплых, близких отношений с ними Лариса больше никогда не захотела иметь. Закончив школу, она поступила в институт и сразу съехала от них в общежитие. Навещала родителей редко: по праздникам и в дни рождения. У себя, даже купив приличную однокомнатную квартиру, принимала их и того реже. Они стали друг другу почти чужими людьми. По этому поводу Лариса никогда не горевала. Родители ей были не нужны. Ей вообще мало кто нужен. Подруга у нее только одна, Танька, да и та сама прилепилась к Ларисе и отлепляться никак не желала.

И только заимев собственное жилье, Лариса вернулась к куклам. Двух первых красавиц из своей небольшой коллекции она купила в ломбарде, в отделе антиквариата, куда завернула случайно. На улице стоял страшный мороз, и Лариса зашла в первое попавшееся по дороге «присутственное» место, чтобы просто погреться. Две маленькие барышни в кисейных платьицах, кремовом и розовом, сидели рядышком в витрине и глядели на мир ярко-голубыми глазами. Лариса поняла, что они непременно должны переселиться в ее дом. Она отдала за них чуть ли не двухмесячную зарплату, но Бэтти и Кэтти (как она их назвала) теперь так же рядышком сидели в специально освобожденном для них уголке навесной книжной полки. Уже много времени спустя, роясь в интернет-материалах, Лариса определила, что Бэтти и Кэтти достаточно дорогие куклы и она заплатила за них просто смешные деньги по сравнению с теми, каких они действительно стоили. Видимо, ни их прежние хозяева, ни оценщики обычного ломбарда спального района Питера в куклах не разбирались. На фарфоровых затылках барышень оказалась одинаковая выдавленная надпись, говорящая о том, что они изготовлены в Германии на кукольной фабрике Арманда Марселя. Если принять во внимание, что куклы фирмы Марселя были в коллекции игрушек детей Николая II, то становилось ясно, что Бэтти и Кэтти относятся к настоящему антиквариату и стоить должны очень дорого. Но Лариса любила их вовсе не за принадлежность к антикварной кукольной элите. Они были очень милыми, эти две голубоглазые барышни.

После Бэтти и Кэтти в Ларисиной коллекции тоже совершенно случайно появилась любимица Лизи. Соседка, возможно, не продала бы ей куклу, если бы ее непутевый сын как раз в это время не вляпался в какую-то некрасивую историю, из которой его срочно пришлось выкупать.

Четвертая кукла принадлежала французской фирме Готье. Она была наряжена в васильковое шелковое платье и ажурную шапочку, сплетенную из такого же цвета шелковых шнуров. Эту куклу по имени Мари Лариса не очень любила. Она имела странное мягкое тело, как потом выяснилось, сделанное из натуральной белой кожи козленка. Пальчики рук были поверху прошиты нитками, и казалось, что их изуродовал какой-то маньяк-вивисектор. Мари Ларисе подарил Игорь, один из бывших любовников, наотрез отказавшись говорить, где куклу взял и сколько она стоит. Когда они расставались, Лариса хотела вернуть Игорю дорогой подарок, но тот благородно отказался.

И вот теперь в коллекции Ларисы должна была наконец появиться та самая кукла ее детства, из-за которой она практически рассталась с родителями. Нет, конечно же, не та самая… Всего лишь репликант, но дела это не меняло. Порывшись в Интернете, Лариса определила, что настоящая кукла была, скорее всего, немецкой фирмы Бергмана, а изготовлена в начале двадцатого века. Дорогая, а потому даже хорошо, что она будет покупать именно репродукцию: все дешевле…


После истории со щами и битыми тарелками Лариса решила, что никогда больше Виктора не простит и спешить заводить нового любовника ни за что не станет. Ну их, любовников! Одна морока и растерзанная нервная система. Пусть ее любовью останутся одни лишь куклы! Впрочем, что значит «лишь»? Разве кто-то, кроме кукол, смог завоевать ее сердце? Нет! В нем всегда и жили только куклы! Лишь они вызывали трепет и восторг. Разве она любила Виктора? Вряд ли… А Артура? Тоже нет. А того Игоря, который подарил ей Мари? И его – нет! Никого! Родителей и тех особо не жаловала. Подруг не заводила. С единственной Танькой не церемонилась. Неужели она, Лариса, любить не умеет? Неужели вся любовь выплеснулась из нее в ранней юности?


…В выпускном классе к ним пришел новый парень, неуловимо похожий на странного мальчика Ларисиного детства, которому не разрешали играть в их дворовой компании. У нового одноклассника по имени Кирилл были такие же темные волосы до плеч. Они мягко вились в разные стороны, и потому парень всегда казался слегка взлохмаченным. Яркие карие глаза украшали длинные девичьи ресницы, только, в отличие от волос, они были жесткими и не загибались.

Кирилл Смирнов понравился сразу всем девчонкам Ларисиного класса, а ему почему-то приглянулась самая неприметная – Люся Королева. С точки зрения Ларисы, Люся была похожа на бледную поганку: такая же тощая, бесцветно-прозрачная и совершенно невыразительная. Люся никогда не ходила на школьные дискотеки, а только и делала, что одержимо училась, чтобы не провалиться в медицинский институт. И вот такое ничтожество почему-то произвело неизгладимое впечатление на новенького Кирилла. Он сел с ней за одну парту, провожал домой и, похоже, даже в библиотеку за новыми пособиями, насущно необходимыми будущему участковому терапевту.

Лариса страдала долго, а потом решила действовать. Однажды она дождалась Кирилла в подъезде его дома, на подоконнике. От квартиры одноклассника ее отделял один лестничный марш.

– Подожди! – крикнула она Кириллу со своего подоконника, когда он уже хотел вставить ключ в скважину замка. Молодой человек молча уставился на нее в состоянии крайнего удивления. Ларисе даже показалось, что он ее не сразу узнал. Это очень больно задело ее самолюбие. До какой же степени будущая терапевтиха Люська смогла замазать парню глаза, что он, похоже, больше никого в их классе, кроме нее, и не замечает! В таких условиях пришлось действовать самым экстремальным образом. Глядя Кириллу в самые зрачки, Лариса сказала: – Я тебя люблю.

Одноклассник помолчал с минуту, а потом спросил:

– Чем докажешь?

– Ну… я могу, например, тебе поставить градусник… или горчичники… могу – банки… Не кашляешь?

– Не понял… – проговорил Кирилл, но явно заинтересовался.

– Еще можно измерить давление, – продолжила в том же духе Лариса. – У вас дома есть тонометр?

– У меня нормальное давление.

– Сейчас повысится, – пообещала она, обняла за шею и приникла к его губам. Сначала они были холодны и неподвижны, но Лариса целовала их до тех пор, пока они не потеплели и не раскрылись в ответ. У девушки к тому времени не было никакого целовального опыта, но она интуитивно поняла, что надо делать, и молодой человек не смог не откликнуться.

Они целовались и целовались на лестничной площадке до тех пор, пока не дернулся с места лифт. Кирилл оторвался от Ларисы и быстро вставил в скважину ключ, который так и держал в руке. В квартире никого не было, и молодые люди продолжили целоваться в темном коридоре. Скоро Лариса почувствовала руку парня на своей груди, потом вторая его рука стала пытаться приподнять сзади юбку. Эти попытки успехом не увенчались, поскольку юбка оказалась узкой, из плотной джинсовой ткани. Лариса была очень недовольна юбкой. Она понимала, что, сказав «а», просто необходимо сказать «б». Коли призналась в любви, изображать из себя неприступную крепость смысла не имеет, а потому она сама расстегнула молнию и стащила юбку вниз. Переступив через нее и отшвырнув ногой в сторону, сбросила легкую куртку-ветровку и принялась расстегивать мелкие пуговки нарядной блузочки. При этом она старалась не отводить своих глаз от глаз Кирилла, как бы держать его взглядом на привязи. Потом поняла, что не стоит тратить напрасных усилий, ибо парень и так оторваться от нее не может. Тогда она, сбросив блузку, сама стащила с него спортивную куртку и начала расстегивать ему рубашку.