Разворачиваю к себе за плечи и впиваюсь в глаза взглядом, не даю отвернуться.

— Ни в какие, — и губа слегка дрожит. — Зачем?

— Спать иди. Поздно уже. Хотя… Подожди, — разворачиваюсь уже почти у двери. Может, все эта хрень с психикой — реально правда. — Ты как? До сих пор людей боишься? Выйти там куда-то?

— Уже нет, — улыбается. Просто. Я тебя ждала.


* * *

И снова во сне кричит. Вхожу и смотрю, как мечется беспокойно.

Как идиот до рассвета на руках ношу и по волосам глажу, пока не успокаивается.

Глава 10


* * *

— Света, тебе незачем здесь быть, — хрен знает, когда успела, но, пока я выхожу из душа, она уже порхает над плитой, готовя завтрак. На двоих.

Может, не поняла, что дорогу ей вчера открыл, — так хрен с ним, прямым текстом скажу.

— Хочешь, в клинику поедь к Але, она к психологу тебя отведет. Хочешь… На пляж, куда там еще… На вот, — выкладываю пачку купюр на стол. — Змею скажу, он пропустит и отвезет. Куда скажешь.

Черт! Чего ж она дергается, как от пощечины? Свободу ей же даю! Сам не думал, что на такую щедрость способен!

Молчит, глаза отводит, ковыряется в тарелке.

— Все, я пошел. Буду поздно. Под утро, скорее всего.

И чувствую, как прожигает меня взглядом, провожает. Спиной, всей кожей чувствую. Аж горит.

Что, — вздохнула с облегчением, птичка? Или все еще не верит, что так просто выпускаю?

Возвращаюсь с рассветом. На целый день Змея из дома убрал. Денег ей оставил. Даже думать не нужно, — идиоту ясно, что уехала.

А все равно с какой-то судорогой внутри вскидываю глаза на дом.

И сердце вдруг срывается, — сидит. Сидит, мать его, на подоконнике и смотрит на меня. Улыбается.

И замираю, так и оставшись стоять у распахнутой дверцы машины. Чувствуя этот безумный пульс и будто вдохнуть не могу.

Срывается, исчезает из окна, — и почти тут же выбегает.

А я еще, как дурак, стою. И на окно впечатываюсь глазами.

— Ты что так тяжело дышишь? Что-то случилось? Рана? Опять? — не добегает до меня, как в прошлый раз, замирает в шаге.

А я только смотрю, — и сказать даже ничего не могу. Пронзает в груди, — пульсацией, ножом пронзает, — но это точно не рана.

— Спать тебе нужно в это время, — отмираю, провожу руками по волосам. — И не сиди больше на подоконнике. Высоко. Свалиться еще не хватало.

— Артур… Ну, — почему ты такой? — и глазами, взглядом этим, полным лучиков по лицу моему скользит. Счастливым таким хрен знает от чего взглядом.

— Какой? Злющий? Так я такой и есть, Света.

Твою мать! А вот теперь я уже — действительно злюсь! И кулаки сжимаются! Какого хера?

— Почему не уехала? Я ж тебе денег дал. Домой добраться хватит! Ну? Чего по дому слоняешься, чего ждешь? Пока придушу тебя ждешь, да? Жить тебе надоело?

Отскакивает и смотрит на меня, — с болью, блядь, смотрит.

— Зачем ты так? — еле слышно, одним дыханием. — Со мной…

— Потому что — так. Потому что — такой я.

И, блядь, — потому что один Бог или черт знает, чего мне стоило решить тебя отпустить, мать твою!

— И ничего хорошего тебе здесь, со мной, ждать нечего.

Вспыхивает и убегает, только топот ног по ступеням.

Правильно. Пока я еще даю шанс, — убегай. Убегай, девочка. Уже сегодня. Навсегда. И дай Бог тебе больше не появляться на моей дороге.


* * *

Меня никогда никто не ждал.

Нигде.

Не выпархивал вот так навстречу, не улыбался радостно, как будто мое появление действительно что-то внутри меняет.

Меня ждали со страхом, с расчетом, с вопросами, которые нужно решить.

Мое появление, конечно, многое меняет для других. Чаще всего, обрывая жизни.

Ужас. Злость. Скрежет челюстей. Вот, к чему я привык, когда меня встречают. Бегающие взгляды и опасение.

Но это, блядь, — это что-то просто запредельное!

Она выбежала мне навстречу, — и будто солнце внутри засветило. Настоящее солнце, то, которое совсем иначе гонит кровь по венам. Которое жизнью их наполняет.

Блядь!

Она — дочь врага, Тигр, она — сама враг, — и хрен его знает, помнит обо всем или нет.

Я же убить ее должен.

А вместо этого дал шанс сбежать и радуюсь, что не сбежала.

И сердце трепыхается от одного взгляда на нее, как рыбка на крючке.

Поймал, называется, добычу, да, Тигр?

А получается, что душу свою на крючок подвесил и машу перед добычей этой, ожидая, когда заглотнет.

А ведь заглотнет, — уже заглотнула, уже власть вся у нее, в глазах этих солнечных, в улыбке этой, которая все вокруг освещает.

Когда? Когда впервые в спальню ее зашел и на руки взял?

Когда лежала на плече моем так доверчиво и по щеке пальчиками водила?

Или — сейчас, когда увидел ее, высматривающую мою машину?

Тогда… Раньше. Даже не определю, когда именно. Но окончательно, — вот сейчас. Вот в этот миг, когда увидел ее, издалека у окна увидел. Вот сейчас, — окончательно. Бесповоротно. До донышка.

Заканчивать это надо, Тигр. Заканчивать. Уже плохо. А будет еще хуже, если сейчас все не прекратить.


* * *

И сна нет. Только глаза закрою, — и ее улыбка перед глазами, лицо это ее радостное.

Обидел я девочку. Хлестнул по свечению этому. И самому херово. Но нельзя иначе. Нельзя. Иначе только хуже будет. Для всех. Пока отпустить решил, лучше бы шла. Шла бы и сердце мне своими лапками не царапала. И меня бы вспоминать не заставляла, кто она и зачем здесь. Уже слабость проявил, — пока проявил. А дальше что будет?

Закрадывается в спальню.

Тихонько ползет, на цыпочках.

Дверь так смешно прикрывает, — будто дышит на нее, чтобы не скрипнула.

Мостится.

Смешно так вздыхает и устраивается на плече.

Глупая! Лучше бы жизнь свои мелкую спасала, лучше бы пролезла и застрелить меня бы попыталась, — так нет, — по щеке гладит и губами шевелит, хоть слов и не слышно. А я хоть и не вижу, но чувствую. Каждый жест ее чувствую и перед закрытыми глазами вижу. И сердечко маленькое так часто бьется, что даже жарко от него становится. И запах этот ее — одуряющий. Так бы и впитал ее всю в себя.

— Ты чего пришла? — сжимаю руку и получаю в шею рваный всхлип. — Не договорили с тобой разве? Я все тебе уже сказал.

— Спать не могу, — и все равно по лицу моему ладошкой водит. — Кошмары снятся.

Ох, девочка, да я — твой самый жуткий здесь кошмар!

— А я, значит, такой страшный, что их от тебя отгоняю, да? Даже твои кошмары меня боятся?

— Не страшный, — вот же упрямая, и ручонками своими за шею обнимает. — Ты… С тобой мне хорошо. С тобой я сплю спокойно. И тепло мне, когда ты рядом. Здесь, — прижимает руку мою к груди, а меня в жар и холод ледяной бросает одновременно.

— Дурочка, — убираю руку и кулаки сжимаю до хруста. Чего стоит заставить себя не прикоснуться к ней! К ее коже — такой нежной, бархатной, к губам ее — мягким, сладким… Но я не прикоснусь. Нельзя. Не-воз-мож-но!

— Не бывает рядом со мной спокойно, Света. Как угодно, — но только не спокойно. Не то ты ищешь. И не там.

— Угу…. Мммммм….. — и рука ее уже по груди ползет. Узоры какие-то свои пальчиками выплетает. А у меня сердце колотится как бешенное, разбить ребра и выпрыгнуть готово.

— Ладно, спи, что с тобой делать? — но она уже и не слышит. Сопит себе сладко.

И сам не замечаю, как проваливаюсь рядом с ней в сон. Убаюкивает, как котенок своим урчанием на груди. Это — мне с тобой спокойно, маленький ты светлячок. Так спокойно, как в жизни не было. И уже не будет. Все инстинкты мои звериные куда-то пропадают, когда она на моей груди. Сейчас бы встала и висок выстрелила, — а я бы и не дернулся, наверно.


* * *

— Ты уезжаешь, — даже не жду, когда откроет глаза, — знаю, чувствую, что уже не спит. — Сегодня, Света. Возвращайся домой. Лечение, все, что тебе нужно, я оплачу. Найду самого лучшего психотератевта. Дорогу тоже. И бабушку твою в хорошую клинику переведу, документами уже занимаются. Не нужно тебе пока выступлениями заниматься. Отдохнешь.

— Неееет, Артур! — потягивается и улыбается. Как будто вот то, что я говорю — несерьезно. Как будто вот со мной спорить можно. Это — уже беспредел!

— Света, я сказал. Тема закрыта. Собираешь вещи и едешь домой. Все.

— Ну, — нееееет! — и снова глаза эти, умоляющие.

— Что — нет? Чего тебе еще надо? — нависаю уже и в глаза ее взглядом впиваюсь. Почти касаясь лицом ее кожи… Почти утонув в этом ее запахе… Блядь! — Света, я же тебя отпускаю. Да кто бы мечтал о такой роскоши!

— Только не я, — и взгляда даже не отводит, — вот же пигалица! Мой взгляд вообще мало кто выдерживает, а эта — еще и улыбается. У кого-то из нас — явное размягчение мозга!

— Остаться здесь хочешь? На курорте еще побыть? Так не вопрос, — я тебе гостиницу организую. Плавай, загорай, отдыхай и на сеансы ходи. Что-то еще?

— Да. Еще, — ты что на завтрак хочешь?

Блядь! Нет, это все уже совсем за гранью!

Встряхиваю, схватив за плечи. Ну, — раз не понимает.

— Мне не нужно завтраки готовить. И ждать меня не нужно. Хватит. Я сказал, — домой, — значит, — домой. Все, Света, наигрались. Прощай.

Хлопаю дверью и уезжаю, не оборачиваясь на дом.

Что она там делает? Радуется своей свободе? Тому, что уже не намеками, а прямым текстом отпускаю? Этого же, по идее, должны была добиваться? Не могу, — вот не могу я до конца поверить в эту ее потерянную память! И ни один ведь аппарат этого не покажет! Обижается? Грустит?

Знать не хочу. И видеть.

И даже не знаю, чего не хочу больше, — увидеть ее, глядящую мне вслед у окна, или увидеть, что нет ее там.

Черт! Луплю кулаком по рулю и с визгом трогаюсь с места.

Глава 11

— Контейнеры выходят из этой точки, — Морок тыкает маркером в карту. Мой товар здесь еще весь чистый. Конечная точка — здесь. По дороге в них появляются стволы и где-то сразу после таможни их выгружают.

— Кто заказчик, знаешь?

— Если бы. Все так чисто и аккуратно, что и не догадался бы. Считай, — случайно узнал.

— Бойня будет, когда стволы до адресата не доедут. Бабло огромное. У тебя ж там составы!

— Будет, Тигр. Я бы иначе сам решил.

— Тааааак….Ты выясняй, кто из твоих людей с Альбиносом и его отребьем связан. Без крысы тут точно не обошлось. Точку разгрузки мне дай, я своих подтягивать начну.

— Уверен, Тигр? Ты тут, в общем-то, без меня справился. А людей потерять можешь много. Откажешься, — пойму.

— Я своих слов не меняю, Морок. Никогда.

Прикидываем что-то, рассчитываем, — а я будто и не здесь.

Мозг здесь только и тело, — будто робот.

А внутри такой шторм бушует, что тому, который за окнами — за ним не угнаться.

Бросаю взгляд на часы, — часа три прошло, как уехал. Рейсы с острова каждый час ходят, проблем с билетами нет ни разу. Сколько ей времени надо чтобы собраться? Да там и собирать, в общем-то, нечего. Змей ей купальник купил, шорты и футболку, босоножки какие-то. Белье, кажется, еще Аля привезла, сразу. Так что — кулечка не наберется.

— Морок, а ты никогда не думал, чтобы все бросить? Островок какой-нибудь, как Маниз, прикупить и туризмом заняться? Нам, блядь, бабла на десять жизней хватит. Гостиннички построить так, чтоб не скучно было и вискарь себе на бережку спокойно попивать?

— Покоя, Тигр захотел?

— Да так. Подумалось вдруг.

— Ты ж знаешь, — нам покой не светит. Завалят нас, как только от дел отойдем, — так сразу и завалят. Карма у нас такая. Прошлое уже не выпустит. Ни за какое бабло покоя нам уже не выкупить.

— Это — да.

И что в груди у меня так щемит? Покой, что ли, призрачный, запахом поманил? Да ну на хрен, — я ж в нем просто сдохну. Я — как эта сумасшедшая стихия за окном.

Все дни солнце пекло, — и ни ветерка. Жара чертова стояла такая, что кости плавились. А сегодня — серое все, мрачное, и ветер носится, как очумелый, и волны бешенные.

— 7 баллов пока, — Морок смотрит за мной на панорамное окно, выходящее на море. — Судам моим возвращаться приходится. А ты свои, наверное, и не выводил.

— С чего ты взял, — оторваться не могу от моря бушующего. Вот так и в душе у меня сейчас, — мрачно и хлещет что-то больное. Так теперь всегда будет. Прикоснулся к ней дурацкий лучик, посветил, — и вот меня уже разрывает на части. И мраком все наполнено, — так ведь и раньше было, — только теперь мрак этот ощущается живым. Больным. Кожу с меня сдирающим.