Геннадий Иванович улыбается, но настолько фальшиво, что его раскусила бы любая пятилетняя девочка с периметра — он взял бы меня, даже будь я самой худшей партией из возможных.

— Разумеется. Но сейчас я хотел поговорить с тобой о другом. Как ты знаешь, мы очень статусная семья — возможно, даже статуснее всех остальных, учитывая мою должность — и это требует соблюдения определённых правил и обладание некоторыми… навыками, если ты понимаешь, о чём я.

— Разве не поэтому мы в школах учим этикет и усиленно изучаем два языка вместо одного?

— Всё верно, но я был бы искренне рад, если бы ты помимо всего прочего выучила ещё несколько вещей.

Его фразу можно было дословно перевести как «У тебя нет выбора, дорогая, но притворимся, что это не так».

— И что же это?

— Игра на фортепьяно, например, — улыбается, а я стараюсь удержать на месте так и норовящую отвалиться челюсть: неужели это так необходимо? — И я хочу, чтобы ты научилась танцевать вальс — в нашем доме нередко бывают светские рауты, которые любит устраивать супруга, и тебе будет нужно сопровождать на них Ярослава.

«Может, сразу мне клоунский костюм выдадите?»

— Я всё поняла, — тихо роняю в ответ.

Мужчина некоторое время пристально разглядывает меня, а потом вздыхает.

— Ты гораздо благоразумнее моего сына… — Мне кажется или в его словах я слышу горечь? — Возможно, ему понадобиться твоя помощь, потому что я чувствую, что он слегка… запутался. И если тебе вдруг понадобится моя помощь — что угодно — только скажи. Мы здесь не звери, Варя, что бы ты о нас ни думала.

Ну о’кей, вот это было неожиданно.

Наблюдаю, как он поднимается на ноги, параллельно оставляя результаты на моём столе, и направляется к двери.

— Простите меня за мою прямолинейность, — слетает с языка прежде, чем успеваю подумать; Геннадий Иванович разворачивается на полпути и выжидающе смотрит. — Вы сказали, что у нас с Ярославом сто процентная совместимость — этого не может быть.

— Что заставляет тебя так думать? — задумчиво хмурится.

Краснею, стискивая ладони.

— Я должна была попасть в семью к своему лучшему другу по договорённости, но этого не случилось из-за вашего сына. Мой друг сказал, что я подхожу ему по результатам теста на сто процентов, но ведь я не могу подходить сразу обоим?..

Из-за неуверенности моё утверждение звучит как вопрос.

Но Поляков-старший не злится; вместо этого он весело фыркает, и я застываю в ожидании ответа, чтобы понять, что его так насмешило.

— Нет, не можешь. Правда в том, что твои результаты были готовы через неделю после твоего последнего посещения «Утопии»; и доступ к ним может получить лишь тот, кто является твоим сибаритом — а ты была вписана в личное дело Ярослава. Мне жаль тебя разочаровывать, но на твоём месте я бы не называл своим другом лжеца.

Внутри всё холодеет и обрывается; это кажется не так уж и страшно — маленькая ложь — но я не могу понять, зачем Вадиму вообще было говорить мне об этом.

Чтобы я заранее ненавидела Полякова?

Вздыхаю и падаю на кровать.

Есть ли в моей жизни хоть капля правды?

Когда отец Ярослава уходит, я беру в руки телефон: теперь, когда он у меня есть, неплохо было бы обзавестись номером Вадика — никто ведь не говорил о том, что мне запрещено общаться с семьёй и друзьями.

А мне к тому же хочется знать, зачем он мне всё-таки соврал.

Покидаю комнату и выхожу в коридор, потому что вопли голодного желудка с каждой минутой становятся всё громче и не утихнут, пока я не поем. Топаю на запахи еды — вкусно пахнет, вообще-то — и вспоминаю «блюда», которые мы с мамой обычно готовим дома: небо и земля. И это не потому, что у нас еда хуже — хотя пока не знаю, сравнивать было не с чем — а потому, что у нас особо не из чего выбирать. Мы готовим то, на что хватает средств, и ингредиенты не всегда бывают качественными; конечно, если у тебя миллионный счёт в банке, стоит только щёлкнуть пальцами, и на твоём столе будут самые свежие и качественные продукты, а всем остальным приходится есть лишь то, что доступно.

Ещё одна «справедливость» мира.

Столовая встречает меня тишиной и пустотой; только из кухни доносится возня, звон посуды, и, кажется, кто-то напевал песню. Вхожу туда и вижу огромную кухню — у меня весь дом меньше; на ней активно управлялись две женщины: одна полненькая, с волосами цвета воронова крыла — она активно вытирала тарелку и дёргала головой в такт песне, которую напевала — при этом её карие глаза блестели, а щёки светились румянцем. Вторая — худая, высокая, седовласая, с сухим лицом и крючковатым носом; взгляд пронзал насквозь даже тарелку нарезанного сыра, которую она держала в руках. На ум почему-то пришла книга «Королевство кривых зеркал» и один из её персонажей — тот, который был Коршуном.

Эта женщина не понравилась мне с первого взгляда.

— Здравствуйте, — роняю, робко выглядывая из-за двери.

Может, я уже всё пропустила, а без расписания здесь не кормят?

— Здравствуй, детка, — улыбается полненькая дама. — Ты, должно быть, Варя? А мы тебя ждали! Меня зовут Валентина, но Яр зовёт меня тётя Валя — ты тоже можешь.

Судя по тому, как Коршун поджала губы, ждали меня здесь далеко не все; но на предложение Валентины отзываюсь улыбкой.

— Простите, если не вовремя, мне просто захотелось есть…

— Да о чём ты говоришь… — всплеснула было руками тётя Валя, но вторая её перебила.

— На сегодня мы закроем глаза, — её властный голос так и просил склонить голову, но я только шире раскрыла глаза от удивления. — Ты пока не знакома с правилами этого дома, так что на первый раз я прощаю твоё невежество, но с завтрашнего дня будешь приходить в столовую в положенное время.

— А где взять расписание?

Должно быть, я спросила что-то не то, потому что тётя Валя прикусила губы, чтобы не рассмеяться, а седовласая нахмурилась.

— Об этом ты должна была спросить Ярослава сразу, как только переступила порог. У меня полно своей работы, что бы ещё учить некультурных девочек правилам поведения.

Тарелка сыров с громким стуком опускается на стол, а женщина удаляется из кухни; с её уходом сразу становится легче дышать, но, в общем и целом, по крови всё ещё плещется страх.

— Не обращай внимания, девочка, — подмигивает Валентина, и я подхожу к ней ближе — теперь нас разделял только островок кофейного цвета. — Антонина Вячеславовна старой закалки, привыкла всегда и во всём поддерживать порядок и иногда немного перегибает палку.

Киваю, косясь в сторону сыров, и женщина замечает мой взгляд.

— О Божечки мои, ты ведь голодная! — спохватывается. — Сейчас мы тебя покормим.

На столе тут же появляется салат из зелени, сыра, помидор и чего-то ещё; горячий омлет; тушёная рыба… Когда Валентина пытается поставить ещё и жареные куски мяса — стейки — я поднимаю бунт.

— Эй, я ведь не тихоокеанский кит! В меня столько не влезет!

— Прости, детка, я привыкла, что у Ярослава хороший аппетит.

Несколько минут я ем в тишине, наслаждаясь вкусом еды и понимая, что прежде я по-настоящему ни разу не ела.

— Послушайте, тёть Валь, — начинаю осторожно и тихо, чтоб никто не услышал. — А… между Ярославом и его отцом всегда такие конфликтные отношения?

Женщина тяжело вздыхает.

— Этот дом никогда не видел покоя, дочка… Я работаю здесь уже пятнадцать лет и ни разу не видела, чтобы эта семья проводила время вместе. Да, здесь часто устраиваются вечера и званые ужины, но между собой они все словно змеи — только и думают о том, как бы побольнее укусить друг друга. Когда мой Ярослав был маленьким, они ещё как-то ладили, но потом господин Поляков бросил и жену, и сына. Дело уже почти дошло до развода, но они почему-то снова сошлись — не знаю причины; вот только Яр так и не смог простить отца за тот уход, и с тех пор они оба как кошка с собакой.

Услышанное навевает на меня грусть, ведь я росла в других условиях; да, мы не были обеспечены, но зато мы были семьёй, а это дорогого стоит.

После обеда возвращаюсь в свою комнату; Ярослав не возвращается домой ни в пять, ни в девять вечера, и, в конце концов, я перестаю ждать, что дверь моей комнаты откроется, и я услышу очередную порцию оскорблений. Во всяком случае теперь, когда Геннадий Иванович пообещал мне помощь, было не так страшно: мне есть, к кому обратиться.

Засыпала я почти три часа: с непривычки подушки казались слишком мягкими, а одеяло — слишком тяжёлым и неудобным — в общем, я чувствовала себя принцессой на горошине. Плюс незнакомые запахи и полное отсутствие света — в моей прежней комнате всегда пахло красками, и было окно, в которое частенько заглядывала луна, а если нет, то никто не отменял уличные фонари.

Эта комната была одновременно и райским садом, и глухим склепом, заколоченным снаружи.

Ближе к часу ночи всё-таки проваливаюсь в спасительный сон, надеясь, что следующий день будет легче предыдущего.

29 августа 2019 года, четверг

Я устала.

Нет, не так — я чертовски устала.

И да, «чертовски» — это любимое слово Ярослава.

Эти несчастные три недели, что я прожила в доме Полякова, вымотали меня настолько, что я даже на оскорбления Яра перестала обращать внимание. Правда, из-за этого он стал злиться ещё больше — говорил что-то про то, что мне от него не спрятаться…

Как будто было, где.

Он вообще себя очень странно ведёт в последние дни: без причины срывается на рык и практически постоянно торчит в моей комнате — будто у него собственной нет. Я пытаюсь выучить ноты или репетирую движения вальса, а он смотрит на меня и без конца вставляет свои пять копеек по поводу того, что у меня нет таланта ни к чему.

Словно меня волнует его мнение.

А ещё я научилась ему отвечать — правда, Ярослава это на удивление веселит.

Заваливаюсь на пол на разбросанные в беспорядке цветные подушки: сегодня учитель танцев прошёлся по мне, не жалея ни своего голоса, ни моих бедных ног. Я думала, что уже неплохо справляюсь, но, как оказалось, моё «неплохо» и «неплохо» Натальи Станиславовны — это две разные вещи.

Прикрываю глаза и пытаюсь восстановить дыхание.

— Ты совсем не стараешься, — доносится откуда-то сверху голос Ярослава, но у меня нет сил даже глаза открыть, не то, что спорить с ним.

Не стараюсь, так не стараюсь.

— Ммм, — неопределённо мычу в ответ, слабо махнув рукой.

— Вставай, я покажу, как надо.

Его предложение настолько неожиданное, что от удивления мои глаза распахиваются сами собой. Перевожу шокированный взгляд на Полякова.

— С каких это пор тебя волнуют мои успехи в… да хоть в чём-нибудь?!

— Они меня и не волнуют, — снова рычит. — Но ещё один вечер в компании Натальи Станиславовны я не выдержу — у меня уже крышу срывает от её «раз-два-три»! Не дом, а чёртов плацдарм для учений…

Тут я была с ним согласна — этот её счёт шагов уже снился мне в кошмарах.

Но сил и правда нет ни на что.

— Давай в другой раз.

Ярослав хватает меня за руки и ставит на ноги раньше, чем успеваю сообразить, и я подавляю желание рухнуть обратно — не отцепится ведь. Парень тянет меня на себя так резко, что я буквально падаю ему в руки; и пока он сжимает мою талию ладонями — сильнее, чем надо — пытаюсь вспомнить, зачем он сюда вообще пришёл.

— Просто повторяй за мной, — тут же примеряет на себя роль учителя, тряхнув головой. — Если собьёшься — начнём сначала, поняла?

Он достаёт из заднего кармана телефон и включает на нём классическую музыку — лёгкую и плавную; киваю с недовольным лицом, но раздражение уступает место другому чувству, когда ладонь Ярослава уверенно опускается на мою поясницу и притягивает меня ближе к своему хозяину. Вторая ладонь сжимает правую руку — так же твёрдо и уверенно — и я не могу вдохнуть: мы впервые так близко, и при этом я не слышу от парня оскорблений.

— Да не стой ты как бревно! — Поляков не упускает возможности испортить момент. — Смотри за моими ногами и запоминай движения.

Желание огрызнуться застревает в груди, и, подавив тяжёлый вздох, перевожу взгляд вниз.

Это был не тот вальс, который показывают по телевизору, и уроки которого я смотрела в Ютубе — очень полезная штука, кстати; это что-то среднее между вальсом и обычным медленным танцем: ни наклонов, ни поворотов, ни раскручиваний — просто плавные движения по небольшому квадрату на полу. Ярослав не ругает меня, но и не хвалит, и я пытаюсь понять, что происходит в его голове; он просто танцует, стараясь не смотреть в моё лицо, и чуть крепче и надёжнее, чем нужно, держит меня в своих руках. Расстояние между нами плавно сокращается, но я, кажется, поймала ритм парня и могла двигаться без подсказок. После всех наших споров и ссор его молчание заставляет меня чувствовать растерянность, и я тоже молчу, чтобы ничего не испортить.