Как бы заставить его признаться в том, что происходит на самом деле?

10 октября 2019 года, четверг

— Какого чёрта ты здесь делаешь?!

Секунду назад я ещё видела сон, а теперь резко сажусь и пытаюсь понять, где я. Ярослав буквально выпрыгивает из-под одеяла — наверно, целую вечность пытался выпустить меня из рук — и раздражённо ерошит волосы.

— И тебе доброе утро, — хмуро отвечаю, заваливаясь обратно на подушку. — Ночью ты не был против, чтобы я спала рядом.

— Если бы ты меня спросила, я вышвырнул бы тебя в окно.

— Да неужели? Тогда почему обнял меня, когда я легла? Знаешь, обычно люди не обнимают тех, кого ненавидят.

— Мне плевать, что ты об этом думаешь, ясно? Проваливай уже отсюда к чёртовой матери!

Я чувствую усталость; не физическую, а моральную, потому что эти эмоциональные качели уже вытрепали все нервы. То ненавижу тебя, то люблю, то снова ненавижу, но при этом не прочь потискать тебя, прикрывшись бессознательным рефлексом.

— Мне надоело, что ты корчишь из себя Билли Миллигана, понял! — Откидываю одеяло и встаю с постели, старясь, чтобы мой взгляд в сторону Полякова был как можно более холодным. — Я даю тебе последний шанс, чтобы рассказать мне всё, когда вернусь из универа. Если сегодня вечером не объяснишь, почему ведёшь себя как законченный придурок, можешь забыть о моём обещании!

Такие родные зелёные глаза напротив были полны раскаяния, но я не узнавала сегодня их хозяина. Конечно, его характер всегда был не сахар, но мне казалось, что мы научились быть друг для друга надёжной опорой и поддержкой, когда весь мир ополчился против нас. Другие сибариты из ближнего круга Ярослава смотрели на меня с презрением, но он смог заглянуть глубже — так же, как и я. Я влюбилась в человека, в которого не должна была влюбляться — об этом говорил каждый шелест листвы и дуновение ветра; влюбилась, потому что верила — мои чувства взаимны.

А сегодня он впервые сделал мне по-настоящему больно.

Нет, он и раньше пытался меня задеть, унизить, оскорбить — одним словом, сделать что угодно, чтобы указать на мой низкий социальный статус и моё место в его жизни. Но это было до того поцелуя на крыше и его ночного признания в том, что без меня у него ничего не получается, которые изменили буквально всё. Я поверила, хотя родители и лучший друг уверяли, что он сделает мне больно; я поверила, когда другие сибариты смеялись, утверждая, что Ярик «поиграет и бросит»; поверила, невзирая на убеждения лучшей подруги о том, что рано или поздно Поляков разобьёт моё сердце.

Поверила!

И неужели ошиблась?

Вылетаю из его комнаты, чтобы быстро вернуться в свою и привести себя в порядок; на кухне прошу тётю Валю приготовить мне что-нибудь с собой и уношусь из дома до того, как спустится Ярослав.

Не хочу снова видеть его недовольное лицо.

По выражению моего собственного лица Карина с лёгкостью догадывается о причинах, и её глаза буквально выкрикивают фразу «Я же тебе говорила!». Но я не в настроении препираться, поэтому просто иду рядом и слушаю её болтовню о том, что «Утопию» пора разнести в щепки. Ярослав снова пропускает пары, и я облегчённо вздыхаю: нам обоим нужно остыть перед разговором.

Если он вообще собирается мне что-то рассказывать.

Дурацкая математика со своими линейными уравнениями доводит до инфаркта, потому что меня вызывают к доске решать пример. Я слышу эти любимые многими преподавателями фразы о том, что таких, как я, «надо было выпускать из школы со справками, а не аттестатами» и «Ноль — это ваши знания по данному предмету, а не ответ». На своё место возвращаюсь красная, как рак, и одновременно в край раздражённая, потому что не обязана была рождаться с учебником по алгебре вместо мозгов.

К концу учебного дня я выжата, словно лимон; Карина ловит меня в коридоре и тащит в столовую, чтобы немного перевести дух — ну и потому, что нам обеим не особо хотелось возвращаться домой к своим самовлюблённым тиранам. Она пытается растормошить меня смешными рассказами из своей жизни, и за это я ей искренне благодарна, но когда у тебя в собственной жизни сплошная неопределённость и страх перед будущим, ничто не способно отвлечь.

— Как насчёт провести выходные в доме моих родителей? — неожиданно предлагает.

Предложение выбивает из колеи, но, может, это то, что мне сейчас нужно?

— Я должна подумать, — улыбаюсь одними уголками губ.

— Ну, или мы можем забросать яйцами машину Полякова.

Теперь я искренне смеюсь, потому что эта идея нравится мне больше.

После обеда мы обе расходимся в разные стороны, и я снова чувствую сожаление и какую-то безотчётную тоску, будто у меня что-то отобрали, а я даже не в курсе. Раньше я была полна надежд, вечно витала в облаках и любила свою жизнь, но Ярослав умудрился всё это разрушить. К слову сказать, стоило только подумать о нём, как я слышу за спиной скрип покрышек по асфальту и не успеваю пикнуть, как меня взваливают на плечо и тащат к машине.

— Поляков, ты совсем мозги растерял?! — верещу, отбивая кулаками ритм на его спине. — Сейчас же поставь меня на землю!

— Молчи, — рычит в ответ, оставляя отпечаток своей ладони на моей заднице, и я притихаю. — У меня выдался чертовски тяжёлый день, так что не доставай.

Меня бережно усаживают на пассажирское сиденье и даже ремень безопасности пристёгивают, а после Ярослав везёт меня по неизвестной мне дороге.

— Куда мы едем? — мрачно интересуюсь.

— Скоро сама узнаешь.

Больше он не сказал ни слова и на мои вопросы не отвечал, поэтому пришлось пока попридержать своё неуёмное любопытство и глухое раздражение. Поляков подъезжает к неприметному дому на самой границе центра и периметра и глушит мотор.

— На выход, — командует парень и к моему удивлению выходит сам.

Я следую его примеру и с растерянностью озираюсь по сторонам — никогда прежде не была в этой части города. Ярослав уверенно идёт прямо к дому и без стука распахивает входную дверь, пропуская меня вперёд. Внутри дом был полной противоположностью своему внешнему облику — дорогая мебель и всевозможная техника. А когда нам на встречу выходит Марк, я вообще перестаю что-либо понимать.

Может, Ярослав привёз меня сюда, чтобы убить, а Марк потом поможет ему избавиться от тела?

Не успеваю испугаться, потому что парень притягивает меня к себе и зарывается лицом в макушку — совсем как раньше.

— Ты хотела знать, что происходит, — бубнит в мои волосы. — А это единственное безопасное место для разговоров.

Выпутываюсь из его рук и отхожу на шаг.

Пусть сначала объяснит всё, а уж потом лапает — если ответы меня устроят.

— Тогда говори, в чём дело, или я ухожу.

— Не знаю, с чего начать, — потирает ладонью шею и косится в сторону Марка.

— Как насчёт начать с начала? И объясни, что он здесь делает.

Киваю в сторону его друга, который выразительно покашливает.

— Скажем так — я тут выступаю в роли феи-крёстной, — скалится во все тридцать два, будто и правда что-то хорошее сделал.

Ярослав хмыкает и усаживается на подлокотник дивана.

— Помнишь тот день, когда отец поддержал мою мать в том, что мы с тобой не пара? — Киваю: такое забудешь… — Так вот, тем же вечером он позвал меня к себе и пригрозил испортить жизнь твоим родителям, если я не сделаю так, как он хочет. Это сбивало с толку, потому что раньше его мало волновало то, где я, и с кем провожу время — особенно, если дело касается девушек. Он никогда не лез в мою личную жизнь, а тут выдвинул такой ультиматум, что мне стало интересно, с чего вдруг такие перемены.

— И тогда мы оба решили копнуть, — встревает Марк. — Его отец позвонил мне на следующий день и попросил убедить его послушаться и кинуть тебя, и я сказал об этом Ярославу. Он примчался после учёбы в мой дом, но мы мало что могли сделать, не зная всех переменных. И тогда нам всё объяснил Калугин — в грубой форме, разумеется, но два подбитых глаза дали ему понять, что так себя в приличном обществе не ведут.

Прыскаю со смеху: это они-то оба приличные люди?

— И что он сказал?

— Он намекнул, что моего отца ждёт полная задница, когда его отец обнародует данные о том, что твоё аккомодантство в моём доме сфабриковано.

— А разве это так важно? — Не понимаю… — Я ведь всё равно подхожу тебе на сто процентов.

— Да, но ты была распределена в мою семью до того, как стали известны результаты.

— Это что, так страшно?

— Ты реально не понимаешь? — вскидывает Яр брови, и я качаю головой. — Мы хоть и имеем определённые привилегии в этом мире, всё же «Утопия» играет роль Швейцарии, которая никому не даёт поблажек. А если людям станет известно, что один из директоров компании смухлевал, они начнут сомневаться в том, что это единичный случай. Вдруг руководители-самодуры наобум назначали аккомодантов в богатые семьи, и отсюда все проблемы? И именно поэтому в первые годы работы «Утопии» погибло несколько подростков с периметра — потому что её директора просто играли с чужими жизнями? Это будет подобно разорвавшейся бомбе, и все города ждёт хаос — в лучшем случае. В худшем — они потребуют провести результаты заново и в открытую — это значит, что данные всех аккомодантов и сибаритов будут обнародованы, а это никому не нужно.

— Вы вообще представляете, что тогда начнётся? — ерошит волосы Марк. — Нас ждёт полный абзац.

— Но при чём здесь я?

Мне всё ещё не понятно, почему я должна расплачиваться за всё это своими отношениями с Ярославом.

— Калугины заткнуться, если мы с Вадимом поменяемся аккомодантами, — безэмоционально отвечает Ярослав, но я вижу, что на самом деле ему больно.

И я его понимаю: он не хочет терять меня и при этом разрушать жизнь и карьеру отца. Так некстати вспоминаю Вадима, нашу с ним дружбу и надежды на будущее… А в итоге его сущность ужасала меня похлеще кровавых деяний Джека Потрошителя.

— И что же нам делать? Я не хочу жить под одной крышей с этим эгоистом!

— Боюсь, мы мало что можем, — качает головой Марк. — Пока что твой переход — единственный безопасный вариант.

— Должен быть другой выход, — не соглашаюсь. — Должно быть что-то, что сможет заткнуть Вадима, что-то такое…

Замолкаю на середине фразы, потому что в голове вспыхивает ещё одно воспоминание — слова Вадима о том, что я подхожу ему на сто процентов по результатам тестов. И то, что он планировал уговорить отца принять меня в его семью — сейчас он сам мог бы оказаться на месте Ярослава, если бы у нас всё получилось, и это вскрылось. И я не испытываю никаких угрызений совести, когда решаю поделиться этими знаниями со своей компанией.

— Ты ведь помнишь, что я собиралась перейти под крышу Вадима? — спрашиваю Ярослава.

Он кивает, а Марк наоборот хмурится.

— В каком это смысле «собиралась»?

— Мы с Вадимом дружили шесть лет и думали, что это неплохая идея — остаться вместе и после окончания школы, но тут вмешался Ярослав, и всё пошло наперекосяк. А после, когда Вадим приехал оповестить меня о том, что я не буду жить под его крышей, он сказал, что у нас сто процентная совместимость — но я видела свои результаты, и там было не его имя, а один аккомодант не может подходить сразу двум сибаритам.

Марк вскакивает на ноги и начинает нарезать по гостиной круги.

— Выходит, что Калугины тоже пытались подделать результаты — возможно, даже подделали — отсюда его уверенность в вашей совместимости. Если мы сможем это доказать, они не станут выдвигать официальных обвинений, потому что последствия заденут и их семью тоже.

— И как же нам это сделать? — спрашиваю, в основном, Ярослава, потому что он как-то подозрительно притих.

— Если они пытались подстроить это в стенах «Утопии», то там должен был остаться файл с подделанными результатами.

— Да, вот только для того, чтобы найти этот файл, нам придётся проникнуть в кабинет Калугина, — стискивает челюсть Марк.

— Вы серьёзно думаете, что от него не избавились? — фыркаю. — Это же прямая улика для обвинения!

— Он может удалить его хоть тысячу раз, — улыбается Яр. — Но в «Утопии» есть программа, которая фиксирует все действия — в том числе и удалённые. Нам нужно всего лишь найти в программе этот файл и восстановить его.

— Так чего мы ждём? — поднимаюсь на ноги.

Ярослав подходит ближе и осторожно обнимает за талию — боится, что снова оттолкну.

— Полегче на поворотах, Пуаро. — На губах парня растягивается моя любимая кривая улыбка. — Мы сами с этим разберёмся. Твоя задача ходить с несчастным видом и ненавидеть весь дом Поляковых.

— Почему ты раньше мне всё не рассказал?

— Потому что обида и разочарование на твоём лице должны были быть настоящими.