Мэри Дехейм - Игрушка судьбы

– Ты ничего не чувствуешь? – усмехнулся Френсис, видя, как исказились черты ее лица.

– Нет! – выкрикнула Морган. – Ничего, кроме отвращения!

Она дернулась изо всех сил, и ей удалось вырваться. Правда, убежать она не смогла, поскольку ноги запутались в обрывках одежды. Морган споткнулась, и Френсис успел подняться и схватить ее. Крепко обхватив ее за талию, он бросил ее в глубокое кресло.

– Тебе стоит немалых усилий изображать равнодушие, даже отвращение, в то время как каждый дюйм твоего тела умоляет, чтобы я взял его. Что произошло с тех пор, как мы наслаждались друг другом?

– Я уже сказала тебе! Я люблю Тома, а наверху умирает твой брат!

Морган готова была разрыдаться от ярости и унижения, сидя перед Френсисом в разорванном белье, почти обнаженная.

Он отпустил ее руки и выпрямился.

– Вечный самообман, – бросил он. – И желание. – Френсис вздохнул и пожал плечами. – Ну как хочешь. – И, ехидно улыбнувшись, направился к дверям.

Однако Морган не удалось совладать со своим желанием, она жаждала удовлетворения. И все же радовалась, что одержала верх над Френсисом.

Френсис между тем подхватил одежду Морган, еще раз улыбнулся, приветственно махнул ей рукой и вышел из библиотеки.

Морган застыла с открытым ртом. С невероятной остротой она чувствовала собственное бессилие. Френсис Синклер не только не джентльмен – он чудовище, грубиян, бандит, невежа, самый растленный тип на свете. Он должен немедленно убраться из Белфорда и никогда больше не возвращаться. Она даже разговаривать с ним не будет.

Но сначала надо выбраться из библиотеки так, чтобы никому не попасться на глаза. Морган оглядела комнату; в качестве накидки можно было использовать только старые занавески. Все равно их нужно заменить.

Но занавески не поддавались. Как и все прочее в Белфорде, они были закреплены на совесть. Морган тихо чертыхнулась, подтянула тяжеленное кресло поближе к окну, взобралась на него и попыталась дотянуться до того места, где были прикреплены занавески.

Ничего не получалось. Тут Морган, не и силах сдержаться, принялась громко ругаться, вспоминая все когда-либо слышанные ею крепкие выражения. Она проклинала занавески. Френсиса, холод и ветер, как вдруг до нее донесся тихий смешок.

– Хочешь, чтобы Мэтью обнаружил тебя в таком виде?

Френсис стоял в дверях, держа в руках ее одежду.

– Ну и вид у тебя, – сухо заметил он, подходя ближе и останавливаясь прямо перед Морган. – Кажется, я еще ни разу не видел женщины – не говоря уж о графинях – в таком положении.

– Ненавижу тебя! Ненавижу! – Она потянулась с намерением схватить его за волосы.

Он уронил на пол ее одежду и засмеялся:

– Это в самом деле увлекательное зрелище. Так редко предоставляется возможность посмотреть на кого-нибудь снизу вверх.

Будь у Морган оружие, она убила бы Френсиса на месте.

Голова Френсиса оказалась как раз на уровне ее груди. Он медленно обнял ее за талию и коснулся губами сосков. Опустив ладони ей на ягодицы, зубами стянул белье. Морган была слишком измучена, чтобы бороться или определить, кто все-таки одержал победу в их схватке. Она позволила опустить себя и оставалась неподвижной, пока он стягивал свои бриджи.

– Знаешь, я ведь собирался оставить тебя здесь прямо так, – тихо сказал он. – Думал, это послужит тебе хорошим уроком. Но потом решил, что так не совсем справедливо и, возможно, ты уже чему-нибудь научилась.

Морган замерзла и хотела только согреться, пусть даже с помощью этого несносного человека. Она обняла его, а он втиснулся между ее бедер. Прижатая к жесткой спинке кресла, Морган сильнее, чем обычно, ощущала его проникновение. Она вздохнула, впиваясь ногтями в его плечи. Они двигались в едином ритме, пока их крик, разорвав тишину ночи, не растворился в ней.

Море утихло, и мягкий снег крупными хлопьями падал на крыши и стены замка. Морган лежала в своей постели рядом с Френсисом, прислушиваясь к его глубокому ровному дыханию.

Насладившись любовью, они поспешно выбрались из библиотеки, пока слуги не хватились своей хозяйки. Френсис собирался уйти к себе, но, видя, в каком состоянии Морган, уложил ее в постель, согрел вина, чтобы Морган не подхватила простуду, – и тут выяснилось, что он ужасно проголодался. Несмотря на протесты Морган, он позвал Полли и потребовал принести ему хлеба, мяса и сыра.

– Френсис! Что подумает бедняжка Полли? – Морган натянула одеяло до подбородка.

– То же самое, что она думает обо мне последние тридцать лет.

– Ну Френсис, мы же не хотим, чтобы слуги, и жители деревни, и добрая половина Нортумберленда узнали о наших с тобой отношениях!

Он сел рядом с ней на кровать и погладил по голове.

– Я много раз тебе говорил, что наши слуги верны и молчаливы. А ты завоевала симпатии всего Белфорда. Мне рассказывали, что когда тебя увезли в Лондон на суд, даже самые рьяные протестанты плакали. Да и кто станет осуждать родственника, который утешает несчастную одинокую страдалицу? – Он провел рукой по линии груди, вырисовывавшейся под одеялом. – И, насколько я могу судить, ты слегка утешилась. Не знаю только, зачем сопротивлялась?

Морган уже хотела дать резкий ответ, но тут появилась Полли с едой.

Морган почувствовала, что тоже проголодалась, и присоединилась к Френсису. Она ела и размышляла о странности их отношений с Френсисом. В объятия друг друга их, несомненно, толкала страсть. Но как объяснить, что за последние два часа Морган ненавидела Френсиса и даже хотела прибить, а сейчас сидит рядом с ним на кровати и как ни в чем не бывало ужинает?

Они поболтали некоторое время о хозяйстве, припоминая забавные случаи из жизни местных крестьян, посмеялись над их суеверием и множеством дурацких обычаев. И тут Морган вдруг вспомнила, как серьезно, без тени юмора Джеймс относился к хозяйственным обязанностям.

– Послушай, – обратилась она к Френсису, – помнишь девушку, в которую был влюблен Джеймс?

– А, да, Джоан. Милое создание с темными волосами и абсолютно плоской грудью.

– Знаешь, Джеймс не переставал ее любить.

– Хм… – Сладко зевнув, Френсис принялся раздеваться. – Подходящее объяснение, чтобы больше никого не любить.

Он задул свечи и забрался в постель.

– Не считай меня бездушным, Морган. Я изо всех сил пытался быть снисходительным к брату. И не могу понять, лишился он разума из-за невероятных поворотов судьбы или это для него выход?

– Никто не хочет быть сумасшедшим, – сказала Морган.

– Это верно. Но мы сами делаем выбор. И я часто думаю, что именно выбрал для себя Джеймс.

Морган была слишком измучена, чтобы спорить с Френсисом. Наконец он уснул, а она все еще продолжала размышлять. И не их физическая близость беспокоила ее, а время, которое они потом провели вместе – его заботы о ней, их совместный ужин и веселая болтовня.

Она повернулась, разглядывая его. Как молодо он выглядит, когда спит, подумала Морган, а ведь ему уже далеко за тридцать. Какой-то он странный, ни на кого не похожий.

С наступлением Нового года снегопад наконец прекратился, и Френсис решил вернуться домой, пока погода вновь не испортилась. Они с Морган больше не спали вместе.

– Думаю, это слишком рискованно, – заявил он на следующее утро после сцены в библиотеке. – Ты можешь забеременеть, а при нынешнем положении дел никто бы не поверил, что зто от Джеймса.

Почему он все решает сам, нисколько не считаясь с ее мнением? Возможно, она уже беременна. Но Морган решила не спорить. В то утро она испытывала необыкновенный подъем и легкость во всем теле. Морган объяснила это себе тем, что получила чисто физическое удовлетворение. Кроме того, наконец-то рядом был человек, знавший Белфорд так же хорошо, как она сама, и разделявший ее заботы. И наконец, рядом с Робби был его отец. И не важно, что Робби понятия не имел о том, кем на самом деле ему доводится Френсис.

Но вот пришло время расставаться. Детишки, укутанные до самых глаз, усажены в повозку. Френсис, окинув взглядом двор на прощание, улыбнулся:

– К Пасхе или, быть может, к лету мы вернемся.

Он любезно поцеловал руку Мэри Перси, и маленький караван тронулся в путь.

Морган с детьми долго махали им вслед, пока повозки не скрылись из виду. Обернувшись, Морган увидела, что трое ее ребятишек тихо плачут, шмыгая носами. Морган хотела было отчитать их за неуместные слезы, но вдруг обнаружила, что сама тоже плачет.

Екатерина Говард отправилась на эшафот 13 февраля 1542 года. Умирала она с большим достоинством, чем жила, и, как ее кузина Анна Болейн, обратилась к народу с просьбой молиться за упокой ее души.

Морган узнала об этом из письма Нэн. Ее взволновала не столько трагическая судьба юной королевы, сколько судьба ее собственности, Фокс-Холла. Что теперь будет с ним? Разумеется, он будет возвращен короне – согласится ли Генрих передать поместье законным владельцам?

Морган принялась за письмо к Нэн, сообщая, что намерена приехать в Лондон к концу апреля.

– Но, Морган, – возразила Мэри, услышав о предполагаемом путешествии, – вы ведь пригласили Френсиса с детьми на Пасху! – И тут же добавила: – Впрочем, я с удовольствием возьму на себя роль хозяйки в ваше отсутствие.

– Чепуха, Мэри! Вы поедете со мной!

Мэри выглядела совершенно потрясенной:

– О, придворная жизнь пугает меня! Лучше я останусь здесь!

Морган попыталась скрыть свои истинные чувства под маской дружелюбия и участия:

– Мэри, прошу вас, поедемте вместе, у меня есть план. Вы должны встретиться с королем и попросить его вернуть вам хотя бы часть земель. Мы обе обратимся к нему с просьбой. Вы ведь не утратили воли к борьбе?

Мэри давно утратила даже остатки воли, но не решилась признаться в этом Морган. В конце концов она уступила.

Тюльпаны, гиацинты, нарциссы, фиалки, пионы ознаменовали приход весны в Гринвич-Палас. Цветущий ковер вокруг, пьянящий аромат влажной земли, тепло весеннего солнца придавали храбрости Морган, когда она шла по дорожке парка навстречу королю.

Конечно же, она нервничала, и ей не придавали уверенности причитания Мэри Перси, семенившей позади.

– Он нам откажет, – повторяла та, – а может, вообще не станет разговаривать с нами. О, лучше бы я осталась в Белфорде.

Морган хотела грубо оборвать Мэри, но тут увидела короля в сопровождении придворных. Что-то, впрочем, было не так. Подойдя ближе, она поняла, что именно: сам Генрих. Огромный, грузный, он опирался на палку и выглядел много старше своих лет. Казалось, силы постепенно покидают его.

Мэри Перси тихонько воскликнула:

– Его величество такой… старый! Ему ведь не больше пятидесяти!

– Знаю, – шепотом ответила Морган. – Я слышала, он очень тяжело пережил смерть Екатерины, но не представляла, что настолько.

Морган подумала, что, возможно, сейчас не самое удачное время для просьб; и сам король, и его окружение выглядели слишком торжественными и печальными.

Но один из придворных показался ей знакомым. Ричард Гриффин. Как раз в тот момент, когда Морган уже решила было потихоньку улизнуть, он обернулся, узнал Морган, и торжественное выражение на его лице сменилось радостной улыбкой.

– Пути назад нет, – тихо сказала Морган. – Король нас тоже заметил.

Она взяла Мэри за руку и чуть ли не потащила вперед.

Оказавшись перед королем, Мэри немедленно рухнула на колени, молитвенно сложив руки.

– Ваше величество, – начала она дрожащим голосом, – прошу вашей милости. Я вдова графа Нортумберленда, осталась без средств к существованию. Молю вас вернуть хотя бы часть бывших владений моего покойного супруга, дабы я могла обеспечить свое будущее и…

Она замолчала, явно намереваясь разрыдаться. Морган уже собралась ринуться на помощь подруге, но тут король глухо произнес:

– Полагаю, вашу проблему можно решить, леди.

– Вы так добры, ваше величество, – пробормотала графиня, целуя руку короля.

Он кивнул и повернулся к Морган:

– А вы, мадам, тоже о чем-то просите или же помогаете графине?

Морган тоже опустилась на колени:

– У меня есть одна небольшая просьба к вашему величеству. Молю вас ради моих детей вернуть мне Фокс-Холл. Это единственное, что у меня есть.

– Фокс-Холл? – Генрих задумчиво потер подбородок. Но почти тут же взгляд его просветлел. – Ах да! Неподалеку от Эйлсбери! А что вы можете предложить за него, мадам?

Глаза Морган блеснули.

– Предложить? Но это мое законное имущество, ваше величество, конфискованное моим бывшим дядей. Я жизнь готова отдать за Фокс-Холл.

Она осеклась, едва сдерживая негодование. Не зашла ли она слишком далеко? Но тут Морган заметила Ричарда, который, стоя позади Генриха, одобрительно улыбался ей.

И Генрих тоже улыбнулся, а затем протянул ей руку: