– Чего-то не заметил коллапс во Франции, – не удержался я.

– Погоди еще, заметишь. Если социалистов не отодвинут. Так что на самом деле действительно все несложно. Просто любая модель управления должна соответствовать параметрам управляемого объекта. Например, у нашей вполне демократично избранной власти нет ни привычки быть прозрачной, ни привычки отчитываться перед гражданами. Зато есть манера сидеть прочно и оставаться надолго. Отсюда такое неистовое воровство и коррупция.

– Так мы-то в итоге кто? – снова спросил Стас.

– Мы, несомненно, муравейник, – растолковал ему профессор. – Но не как Восток. Потому что в среднем мы не вполне муравьи. А значит, мы должны понемножку пестовать свободных граждан. Но не так наотмашь, как в 90-е. Потому что мы – не Запад.

– А сейчас что с нами происходит? – решила уточнить Танечка. Любит она полную ясность во всем. И это мне в ней нравится.

– Типа – «усиления властной вертикали»? – спросил Береславский.

Мне даже интересно стало – неужели поддержит?

И ведь поддержал! Хотя не полностью.

– Когда уходили от «лишней» на тот момент свободы – было оправданно. Вообще неуправляемая ядерная держава – это уже опасность вселенского масштаба.

Ну а сегодня – это повторение прошлого. Остановиться-то сложно, хочется уж всех конкурентов додавить.

А вот как последнего додавят, тогда снова – в задницу, – на этот раз он произнес это слово. – Но уже не так глубоко и не так надолго, – напоследок утешил собравшихся профессор Береславский.

Что ж, не утопически, но достаточно оптимистично.

А мы тем временем порядочно отъехали от Хабаровска. Начинались мои родные места.

Дорога была неплохой – военные, которых тут немерено было, всегда поддерживали ее в отменном порядке.

Иногда – вот как сейчас – на прямых кусках трасса вдруг резко расширялась. Это остатки мышления времен тотальных войн: такие широкие и прямые отрезки должны были стать временными аэродромами, если постоянные разбомбят.

Сколько здесь закопано денег, подозреваю, никто не знает. Закопано бездумно и бесполезно.

– А что о нашем движении скажете? – усмехнулся Стас. – Для меня-то царь – не просто должность.

– Понимаю, – согласился Ефим. – Хотя и не разделяю вашей точки зрения.

– А как же вы с Андреем нашим сдружились? – засмеялся Стас. – Он-то не столь толерантен, как я. И придушить может.

– Я считаю Андрея умным и порядочным человеком. Даже не принимая его главных идей. И он, возможно, так же думает про меня. Вот и сдружились, – спокойно объяснил Береславский. – Да и нет проблем в том, что мы мыслим по-разному. У нас главное желание общее: чтоб страна, в которой мы живем, крепла и развивалась. И чтоб параллельно ее граждане жили лучше и веселее. А то в нашей истории, как правило, эти два процесса не совпадали. Танков становилось больше, а еды и свободы – меньше. Или наоборот.

– А что говорит Андрей о свободе в вашем понимании? – не унимался Стас.

– Плохо говорит, – сознался Береславский. – Правда, как человек религиозный, – не матом.

– И это вас устраивает?

– Нет, меня это не устраивает. Но многое из того, что он делает, очень полезно. Например, та же борьба с пьянством. Или культ многодетных семей, причем с детьми, выращенными любовно. Или противодействие тем из гостей страны, которые желали бы избавиться от ее хозяев. Разве подобная его деятельность не полезна? Я сам, например, очень тепло отношусь к Востоку. Очень люблю Китай и его жителей, не раз там бывал. Но как-то не хотелось бы мне однажды проснуться в пусть и богатой, но китайской Московии.

– Э-э, да вы, батенька, еще и националист… – опять подначил Док.

– Ничего подобного, – отбился Ефим. – Нет такой нации, которую я бы ненавидел. Значит, не националист. Но мне действительно хочется, чтобы Россия при всем своем национальном многообразии оставалась бы Россией, а не китайской провинцией и не Русистаном каким-нибудь. Ты мне это желание простишь, Док?

– Я-то тебе все прощу, – ухмыльнулся Док. – А вот простят ли тебя любимые либералы?

– И патриоты, – усмехнулся Стас. – Как-то вы опасно посередине прогуливаетесь…

– А мне, по большому счету, безразлично, что скажут о моих воззрениях те или другие. Мне главное, чтоб мои дети считали меня порядочным человеком. Остальное менее важно, – поставил точку Ефим. – И вообще пора менять тему. Мы нашу Татьяну Валериановну политикой уже замучили.

– Нет, почему же, – немедленно отозвалась та. – Мне даже очень интересно.

Но разговор о политике и в самом деле как-то увял.

Мы давно уже свернули с трассы на более узкую, но еще асфальтовую дорогу. Потом, после того как проехали райцентр, твердое покрытие как-то незаметно рассосалось. Исчезло оно не сразу, а постепенно – сначала появились редкие грунтовые проплешины, потом они участились и удлинились. А потом – уже закономерно – исчез сам асфальт.

Да он бы здесь и не был уместен. Начиналась настоящая тайга. Кое-где посреди дороги встречался низкий подрост, иногда его даже приходилось объезжать по обочине. Дорога явно не была оживленной.

– Никогда сюда не доезжал, – сознался наш водитель. А едем-то от Хабаровска меньше пяти часов.

Очень скоро понадобились и выдающиеся внедорожные качества «УАЗа». В первый раз – когда упавшая сосна перегородила дорогу. Либо надо было ее пилить, либо объехать по мелким кустам с краю, но по прилично наклоненному откосу. Выбрали второе, так как пилы не было, а топорами – до вечера махать. Высадились все, кроме Стаса. И Береславского, конечно.

Береславский объяснил, что необходимо уравновешивать машину. Но все и так поняли, что ему было просто лень вылезать. Вот ведь прикольный в этом плане мужик!

Правда, недавно я видел его вполне трудолюбивым. Когда он сооружал «подарок» для Гнедышева.

Впрочем, по откосу проехали без проблем. Ефим вновь оказался прав.

Второй раз это был довольно глубокий и быстрый ручей. Мост над ним окончательно прогнил, и мы переехали его вброд, предварительно прощупав дно. Для меня это было несложно – я ведь не Береславский.

А еще через полчаса тряски по корням, окончательно победившим бывшее дорожное полотно, мы въехали в наше село.

Это уже не было стойбищем – дома ставили из дерева, а два здания вообще были сложены из привозного кирпича. Но выглядело все как-то не очень столично.

Зато воздух был потрясающий. А с самого высокого места виднелся, причем по всей диагонали пейзажа, как любят выстраивать кадр фотографы, широкий изгиб нашей небольшой, неторопливой, но очень обитаемой реки.

Вот здесь я и живу. Точнее – хотел бы жить.

Я со страхом посмотрел на Татьяну. Она – на меня. И в ее глазах страха не было. А на губах была улыбка.

Неужели понравилось?

Нас прибежала встречать ватага таких же раскосых, как я, мальчишек. Их Таня осмотрела особо внимательно. Представляет, как будут выглядеть наши с ней детки? Ох, как бы я этого хотел.

– Здорово, дядя Володя! – разноголосо заорали они.

Их было мало, всего человек восемь. А живых отцов у них и у пяти не насчитается.

Я прямо из машины с удовольствием протянул им заранее припасенные пряники. Не слишком мытые ручонки их мгновенно расхватали.

И тут же потеряли ко мне интерес. Зато обнаружили его к моей любимой Татьяне Валериановне.

Та, со мной не сговариваясь, поступила так же. Только вместо пряников оказалось печенье «Юбилейное». А двум девочкам достались крохотные куколки.

Мгновенно осчастливленные дети тут же невежливо смылись.

Мы наконец вылезли из машины и размяли порядком затекшие ноги.

– А воздух тут в самом деле можно в консервные банки закатывать и продавать, – по-своему похвалил природу наш бизнесмен. – Ну, чего, пошли к колдуну? – спросил он.

Я не обиделся. Сейчас он присмиреет. При Шамане все смиреют: и простые граждане, и даже редко забредающая сюда власть.

А вот он и сам.

Шаман. Деда Сережа. Его обступили дети, хвастаясь подарками. Он их всех успел мгновенно кого погладить, кому воротник поправить. Да, видно, не хватало ему своих детей.

Шаман не казался моложе своих лет. Наоборот, он вообще потерял хоть какой-то возраст. В равной мере ему можно было дать и пятьдесят, и сто.

Задубевшее темное лицо было почти все покрыто пегой бородой. Смуглые заскорузлые ладони торчали из рукавов ветхого зипуна. Кстати, что такое зипун? Я-то имел в виду телогрейку с отрезанными рукавами.

Разрез глаз не слишком угадывался под нависшими седыми, а точнее, пегими, как и борода, бровями.

– Привет, сынок, – сказал он мне.

– Привет, деда Сережа, – сказал я. Больше всего мне хотелось броситься и обнять старика. Да и ему, уверен, тоже. Только не принято у нас таких нежностей. Может, зря?

– Здравствуйте, – уважительно пожал ему руку Береславский и только рот раскрыл, чтоб представиться…

– Здравствуйте, Ефим Аркадьевич, – четко выговаривая все буквы, поздоровался с ним Шаман. И тоже уважительно – не со всякими он так, далеко не со всякими! – пожал протянутую руку.

Это меня удивило и обрадовало. Причем обрадовало больше, чем удивило.

– Здравствуй, девочка, – нежно обнял он Таню. – Осматривайся, привыкай. Тут тебе жить долго и счастливо.

У меня аж внутри захолодело. Если он ошибся, то рушится сразу все: и моя любовь, и слепая вера в его способности.

Но ведь еще ни разу не ошибся? Меня потихоньку начала заливать теплая замечательная радость. Ведь еще ни разу на моей памяти не ошибся старик!

Потом он пригласил нас в дом, и мы зашли в избушку, в которой прошла добрая половина моего детства. На пороге пришлось на ходу подхватывать Береславского, прицелившегося своим немаленьким носом прямо в чисто выскобленную половицу. Забыл, оказывается, ученый-профессор, что в диких краях не только верхний косяк низкий, но и нижний порог высокий. Потому что нам, чукчам типа, и нагнуться, и ножку поднять несложно. Пузо-то не мешает! Зато зимой гораздо меньше тепла из избушки выходит, когда дверь открываешь.

Внутри тихо и славно пахло сухими травами. Они и сейчас, и раньше были полноправными хозяевами этого жилища, свисая с протянутых под потолком одревесневелых плетей лиан (никаких новомодных пластиковых шнуров!), оккупировав лежанку большой печи и все сколько-нибудь пригодные для хранения плоскости.

Да, Шаман знал толк в травах. Даже воспаление легких убирал у бедолаг без антибиотиков. А воспаления легких бывали часто. И вовсе не из-за тяжелых климатических условий. В основном из-за банального пьянства.

Шаман аккуратно сдвинул траву с деревянного, почерневшего от времени стола и предложил всем чаю.

Народ согласился и уже через четверть часа с кайфом хлебал из больших глиняных кружек теплый ароматный напиток, сваренный в настоящем самоваре. Опять же – в основном не из индийских, а из дедовых трав.

– Ну что, – улыбнулся Шаман. – Вовремя доехали. Большой дождь будет скоро.

Ефим зыркнул в окошко – там было чисто. Но видно было – поверил. Он вообще отнесся к деду серьезно. С первого его слова.

В Береславском немедленно проснулся ученый.

– А как вы получаете эту информацию? – уважительно спросил он Шамана.

– Обычно по радио, – на полном серьезе ответил тот и кивком показал на стоявший в тени древний транзистор «ВЭФ».

Смагина деликатно фыркнула. Док откровенно заржал. Но профессора это никак не задело. И вообще как можно задеть статую, которая просто-таки приросла к постаменту?

– А что за растение добавлено в напиток? – снова полюбопытствовал он.

– Листья индийского чая, – опять же честно ответил Шаман. Теперь уже заржал Береславский. А потом и все собравшиеся.

На самом деле теперь дед почти не шутил, потому что чайный лист был действительно лишь добавлением к сложному составу, из которого лично я знал мелиссу, женьшень, мяту, золотой корень, элеутерококк. А сколько их знал Шаман? Иногда мне казалось, что он вообще в тайге знает все. И не только в тайге, кстати.

После чаепития Шаман повел гостей еще к одной нашей достопримечательности – термальной грязи. Идти было недолго – минут пятнадцать. Тоже рядом с рекой. Это были две здоровенные разделенные невысокой скалой лужи, до краев наполненные черно-бурой густой бурлящей жижей. Бурлило, конечно, не от кипения, а от выходящих из-под земли нагретых газов.

– Мальчики – налево, девочка – направо, – объяснил Шаман. – Лежать по первому разу не более восьми-десяти минут. Потом – в реку. Вот вам, чтоб обтереться. – Он раздал предусмотрительно прихваченные полотенца. – В воду заходите спокойно, там ни ям, ни коряг.

Татьяна Валериановна сразу взяла полотенце и молча пошла за скалу. Это мне в ней очень нравится: она всегда торопится жить и боится пропустить что-то интересное.

Мы с Доком и Стасом тоже начали раздеваться.

Лишь Береславский явно не собирался снимать свои объемистые пиджак и штаны.

– Давай-ка, пацан, снимай все, – строго сказал ему Шаман.

Давненько, видно, г-на Береславского не называли пацаном…