Ольга Лебедева - Игры кавалеров

Четверо людей верхами, в черных полумасках с прорезями для глаз с шумом и криками разом окружили сани. Кучер Ермолай попробовал было махнуть кнутом, — мол, не балуй! — но тут же получил крепкий удар в лоб, точно свинчаткою. Вывалившись из саней, он медленно, грузно осел на снег, да так и остался лежать ничком, лицом уткнувшись в сугроб. Татьяна в возке, ни жива ни мертва, почти бесчувственная, с ужасом взирала на разбойников.

Первым делом их главарь хриплым басом потребовал колец, перстней и серег. Точно знал, мошенник, что у бедной девушки нет никаких капиталов. Да и кто возьмет с собою денег по дороге в соседнее имение?

Татьяна от страха вжалась в самое дно, норовя отгородиться от ворогов хотя бы краем медвежьей шкуры, устилавшей полость возка. Верховые злобно расхохотались и стали подступать к бедной девушке, не иначе с самыми гнусными намерениями. И не сдобровать бы Татьяне, если бы не милостивое провидение судьбы-защитницы.

И минуты не прошло, как невесть откуда, а точнее, из лесного лога, что поднимался прямо от просеки, явился ее чудесный спаситель. Молодой мужчина на вороном жеребце, явно офицер, судя по одежде и выправке, показавшийся несчастной девице в ту минуты прекрасным и лучезарным, как ангел, мгновенно оценил ситуацию. И, не говоря ни слова, ринулся на грабителей.

Шпагой он владел, как бог, и в пару минут уже нанес двоим разбойникам весьма болезненные ранения, а одного, кажется, и вовсе проткнул насквозь. Во всяком случае, злополучный грабитель так и остался лежать у кромки чащи. Лишь отполз немного и потом уже без сил привалился к сосновому стволу.

— Тысяча чертей… — прошептал он. — Жжет-то как, разрази меня гром…

Татьяна, в ужасе следившая за неравным поединком, замирая и трепеща всем сердцем, отчетливо видела кровавый след, тянувшийся по снегу за поверженным разбойником. Его быстро заметала вновь начинавшая свои игры колючая, метельная пурга.

Не прошло и десяти минут, как офицер обратил в бегство оставшихся нападавших. Не говоря ни слова, он взвалил на плечи отяжелевшего кучера, который только что начал подавать признаки жизни, перевалил его в сани и сам взялся за вожжи.

— Куда едем, сударыня? — обернувшись к Татьяне, весело крикнул он, белозубо улыбаясь.

Перепуганная девушка, еще не успевшая толком прийти в себя, нашла силы только слабо махнуть рукою. Впрочем, выбора особого не было — дорога-то через лес одна! И лишь спустя несколько минут, показавшихся девушке вечностью, Татьяна поняла — они едут совсем в другую сторону. Ее нежданный, чудесный спаситель правил сани домой, в родную Ларионовку.

Они проговорили весь вечер. Всеволод — так звали Таниного избавителя от злодейской напасти, графа Орлова, — оказался удивительным человеком. Сочетание редкостного ума с блестящим воспитанием произвели на девушку исключительное впечатление. Не меньшее, впрочем, нежели учтивость ее нежданного гостя, его скромность и умение слушать.

Татьяна вдруг поняла, что с тех пор, как она лишилась отца, у нее накопилось столько невысказанного, не выплеснутого на душе, даром, что они всегда поверяли сердечные и иные тайны друг дружке с милым другом Оленькой! Видимо, женское сердце все же потребно в мужском внимании более, нежели сочувствии и сопереживании даже любимой подруги.

Они и не заметили, как проговорили едва не до полуночи. Татьяна наотрез отказалась отпускать Орлова в ночь, да и метель за окнами разыгралась нешуточная, точно не декабрь стоял, а вьюжный февраль. Граф остался почивать в дальней половине дома, а хозяйка еще добрых два часа не сомкнула глаз, раз за разом вспоминая и заново переживая малейшие перипетии их задушевной беседы. Наутро беседа продолжилась за кофием, к полудню они распрощались с твердым обещанием графа непременно встретиться назавтра, а к вечеру Татьяна поняла, что влюблена в Орлова всем сердцем, горячо и, видимо, бесповоротно.

Истинная любовь и счастье редко бывают взаимны. Но в конце концов всякой девушке хотя бы раз в ее жизни судьба дарует счастливый случай. Граф Орлов открылся ей первым: он питал к Татьяне те же пламенные чувства, которые только-только проснулись в пылком женском сердце, истосковавшемся по нежности и любви. Молодые объяснились, признались друг другу в любви, и взаимному счастью не было конца.

Первое сомнение пришло к ней, когда Всеволод изъявил желание жениться немедля. Чувства его были столь пламенны, что он, казалось, готов был везти свою возлюбленную к первому же попу в ближайшую церковь, встреченную на тракте, дабы вместе с нею предстать под образами пред очи Господни.

— К чему такая спешка, — смущенно улыбаясь, говорила она графу. — Право, Всеволод, для нашей судьбы нет никаких преград. Ничто не стоит между нами. Стоит ли предаваться… каким-то авантюрам, коль скоро речь идет о нашей будущности, о нашем счастье?

— На все согласен, милая Таник, — заверял ее граф, поминутно прикладывая руку к сердцу. — Но в таком случае не откажите, молю вас, в моей нижайшей просьбе?

— Какой именно? — лукаво покосилась на него девушка. — Вы столь стремительны и неотразимы, граф, что вам, признаюсь, очень нелегко перечить.

— И не надо! — просиял граф. — Ни в коем случае, моя дорогая! Я мечтаю сейчас лишь об одном — что мы отправимся в Петербург и сыграем свадьбу там.

— В столице? — даже покраснела Татьяна, не в силах скрыть радостного ликования в душе. Отныне ее жизнь складывалась точно в сказке, так как она прежде боялась даже мечтать. Блестящий гвардеец, обходительный граф, пылкий и мечтательный жених — о чем еще может мечтать провинциальная барышня строгих правил и серьезных запросов?

И она совершила то, во что еще несколько дней назад ни за что бы не поверила! Дала согласие, и влюбленная пара стала готовиться к отъезду.

Сборы были недолгими. Полковые товарищи Всеволода, четыре бравых офицера приехали по первому зову и вызвались быть почетною свитой невесты.

— У прекрасной молодой госпожи тоже должна быть дружина, — весело смеясь, заверил ее поручик Соболев, черноглазый балагур и весельчак, с первого дня знакомства вызвавшийся быть Татьяниным ангелом-хранителем. — Вот и мы станем вашими верными витязями, графиня.

— Между прочим, не графиня покуда, — шутливо погрозила она поручику. — Это еще бабушка надвое сказала, как говорит наша ключница Марья Кузьминишна.

Но и по жгучим черным очам Соболева, и по стуку собственного сердца Татьяна понимала: до титула ей остается совсем немного. И оттого сердце начинало стучать еще сильнее, волнующе и отчего-то — тревожно.

Отправились в путь весело, с шутками, в двух возках. Впрочем, товарищи Орлова норовили ехать верхами, задорно косясь на молодых. Что до графа, то первый день он не сводил глаз с невесты, не забывая при этом отдавать лаконичные и четкие указания своим людям относительно маршрута.

Лишь один из спутников Орлова за весь путь не проронил и десятка слов. Его звали Оленин, и он единственный выправкою походил на гражданского. Да и в седле, кажется, держался не очень твердо. Хотя всячески старался никоим образом не обнаружить своей неловкости в верховом искусстве на фоне искусных наездников, которыми, без сомнения, были все остальные спутники, включая и самого графа.

Но миновали Лиговку, Покровское, затем еще несколько имений и сел, где можно было остановиться на ночлег. А граф все подгонял головные сани без устали, несмотря на то, что основательно стемнело. Татьяну всерьез обеспокоило, когда по правую руку осталось и Тюленево, имение двоюродной тетки Володеньки Оболенского, друга детства Оленьки, и, если только глаза Татьяне не изменяли, ее нареченного жениха.

— Где ж мы заночуем, граф? — озадаченно посетовала она, когда Соболев в очередной раз покинул свой возок, дабы проведать ее.

— Не печальтесь, душа моя, — ласково сказал он. — Впереди, в получасе езды замок графов Потоцких. Там и остановимся на ночлег.

— Да ведь графа давно на свете нет, — опасливо прошептала девушка. — И говорят об имении его все больше нехорошее. Будто бы там гнездится чуть ли не нечистая сила…

— Глупости это, моя дорогая, — заверил ее Орлов, самодовольно подбоченившись. — Нынче там постоялый двор, и коням можно дать отдых.

Татьяна промолчала, и всю дорогу до замка не сомкнула глаз, зябко кутаясь в шубу и пытаясь гнать с души тревожные мысли. Ей все больше начинало казаться, что их поездка с Орловым в Петербург — чересчур поспешное решение. И вот теперь ей даже не с кем посоветоваться в трудную минуту. Ни одной родной души рядом.

И она твердо решила утром решительно объясниться с Орловым.

Однако утром случилась целая цепь событий, которые заставили Татьяну увериться, что провидение все же не намерено оставлять ее даже в легкомыслии и беспечности любовной лихорадки. Устроив невесту на ночлег в маленькой и ощутимо сырой светелке, однако, по счастью, с крепкими запорами и даже щеколдою, и пожелав ей напоследок покоя и крепкого сна, Орлов удалился. По всему видать, офицеры вознамерились хорошенько отметить предстоящую женитьбу своего товарища, благо всю ночь граф сотоварищи прокутили в маленьком шинке, что располагался в замковом дворе и служил своего рода харчевней и трактиром в одном лице. Во всяком случае, поутру никто из гвардейцев не показывался на свет; видимо, отсыпались после крепких возлияний ночного кутежа.

Все, кроме одного. Накануне, поздним вечером, когда Татьяна уже отпустила замковую служанку и укладывалась ко сну, в ее дверь негромко постучали. То был молчаливый спутник Орлова, дворянин Оленин.

— Чему обязана столь поздним визитом? — робко спросила она за дверью.

— Дозволите ли поговорить с вами, сударыня? — учтиво, хотя и заметно волнуясь, ответил молодой человек.

— Уже поздно, сударь, я сплю, — резонно возразила девушка. — От этих нынешних молодых людей всего можно ожидать! Не позвать ли графа, — в смятении размышляла она.

Некоторое время за дверью молчали. После чего Оленин сказал:

— Бога ради, простите, Татьяна Дмитриевна. Никоим образом не хотел потревожить ваш покой. Но я рано утром срочно уезжаю, и мы, верно, уж не свидимся. Поскольку путь мой будет пролегать мимо вашего имения, мог бы передать от вас весточку либо письмо.

— Кому письмо? — не поняла Татьяна.

— Кому пожелаете, — глухо откликнулись за дверью. — Почту за честь служить вам, сударыня.

После чего по обе стороны двери воцарилась тишина. Первым молчание нарушил Оленин.

— Так как же, сударыня? — осведомился он. — Будут ли какие указания?

— Будут, — помедлив еще с минуту, ответила девушка. — Уж коли вы и впрямь желаете оказать мне любезность…

— Почту за величайшую честь, сударыня… — с жаром заговорил за дверью молодой человек, так что Татьяне пришлось его решительно перебить.

— Вот и прелестно. Будьте же здесь спустя четверть часа и ни минутою раньше. Я напишу письмо.

— Непременно буду, — заверил ее Оленин. Шаги на лестнице обозначили его поспешный уход. А Татьяна, несколько мгновений поразмышляв, схватила лист бумаги и письменный прибор.

Решение уже пришло к ней. Она вызовет сюда Ольгу, милого друга, дав ей знать о своих беспокойствах, но так, чтобы никто другой, даже прочтя ее письмо, ничего не заподозрил. Для этого у нее имелось верное средство.

Когда через четверть часа, минута в минуту, на лестнице послышались осторожные шаги, за дверью Татьяниной комнаты на полу уже белел конверт. Он нарочно был заклеен с небрежностью, так что любому нескромному любопытствующему не составило бы труда его вскрыть и прочесть послание девушки.

Оленин кашлянул, давая знать о своем приходе.

— Это вы? — на всякий случай спросила она, дабы удостовериться наверняка.

— Я, сударыня, — ответил молодой человек. — С вашего позволения, я взял конверт.

— Свезите письмо в Осиново, оно в десяти верстах от моего имения, — велела Татьяна, стоя под дверью и крепко ухватясь за толстый брус щеколды — для уверенности.

— Кому прикажете передать? — с готовностью проговорили по ту сторону двери.

— Тамошней помещице, молодой госпоже Ольге Петровне Ланской, — наказала она. — И чем скорее, тем лучше.

— Выеду еще затемно, — пообещал Оленин. — Не извольте беспокоиться, Татьяна Дмитриевна, доставлю письмо госпоже Ланской в собственные руки.

— Вот и славно, — прошептала Татьяна. Но ей показалось, что Оленин ее услышал.

Неожиданно она почувствовала, что этот молчаливый, задумчивый человек, не проронивший за всю дорогу ни слова, а теперь вдруг предложил свои услуги, стоит совсем рядом с нею, отделенный лишь дощатой дверью. И он единственный из всех, включая и Всеволода, кому сейчас можно довериться. Это понимание, это доверие пришло сейчас к ней внезапно, будто откуда-то извне. Точно ангел-хранитель, пролетая над нею под сводами маленькой светелки, нагнул голову и шепнул что-то успокоительное, придававшее уверенности и в себе, и в этом странном человеке.