Выбранное Калюмом орудие наказания представляло собой деревянную лопатку, длиной приблизительно с черпак, с ручкой из цельного куска дерева, вырезанной на конце в форме чертополоха. По-шотландски ее называли «спертл», и этот инструмент использовали во всяком старинном коттедже, чтобы на очаге ею размешивать овсяную кашу.

Джинни захихикала, когда Калюм взмахнул своей лопаткой и толкнул ее на кровать. Потом перекатил ее, разложил на колене и стал небольно бить ее по заду лопаткой.

— А вот это — твой десерт, — с удовольствием воскликнул шеф-повар, задирая ей юбку платья, чтобы цель была доступней. Перед ним в слабом свете, проходящем через переплетчатые маленькие окошечки, показались круглые ягодицы, не прикрытые кружевным нейлоном. Джинни боролась ногами, но только для вида. В эту игру они с Калюмом с наслаждением играли и раньше.

— Признаешь вину? — допытывался он, продолжая хлопать лопаткой, а другой рукой почти сняв с нее через голову платье и подсунув потом руку под резинку трусиков.

— Нет и нет, — верещала Джинни, возбужденно поеживаясь.

— Тогда ладно! — Калюм дернул за резинку и обнажил ягодицы, слегка порозовевшие от ударов лопаткой. Он возобновил наказание, едва к ней прикасаясь, и ее крики были следствием удовольствия, а не боли. Калюм почувствовал, что при виде ее наготы джинсы становятся ему маловаты. Наконец он выдохнул: — Сейчас признаешь? — и наклонился поцеловать ее шею сзади. — Сварим овсяную кашу?

Джинни повернула голову и вопросительно расширила зеленовато-карие глаза:

— Ты знаток. Для этого взял лопатку?

С радостным возгласом Калюм перевернул ее, бросив спиной на кровать, и быстро стянул с ее ног трусы. Она, сняв через голову платье, беззаботно отбросила его, наблюдая, как он расстегивает пояс и перешагивает через джинсы. «При таком золотом освещении Джинни выглядит маленькой, цветом похожа на сливки, вся кругленькая, ну просто сдобная булочка, обсыпанная рыжевато-золотистыми волосками, посыпанная шоколадными веснушками», — подумал Калюм.

Он отбросил лопатку и теперь волнообразным движением сбросил трусы.

— Эта лопатка нам не понадобится, — охрипшим голосом сказал Калюм, наклонившись над своей возлюбленной.

Джинни повела глазами вниз по его животу, а затем — по предмету мужской гордости.

— Так я и поняла, — проворковала она, вся в ожидании, подвигав бедрами. — Похоже на то, что твоя все перемешивает гораздо лучше.

— Теперь подставляй горшок, милая, и я сразу же примусь мешать! — сказал он, ласково опускаясь на нее, а она приветствовала это с радостной готовностью.

Попозже, когда горшок закипел и остывал, Калюм почувствовал в волосах лепешку взбитого белка, которая и явилась причиной всего этого возбуждения. Сейчас она растеклась и застыла, но он собрал ее двумя пальцами, положил на язык, распробовал и, дразня Джинни, почмокал губами.

— Вот что я скажу тебе, моя маленькая австралийская повариха, — сказал Калюм, усмехаясь и дотрагиваясь до нее пальцем (а она лежала, свернувшись, как кошечка, на другой руке). — В этой «Павловой» уксуса многовато!


Сайнед и Элисон уезжали — закончилась неделя их пребывания, и мачеха была так рада, что у нее подобрался животик и легче стала походка, что Тэлли почувствовал, что неспособен раскаиваться в том, что с радостной готовностью несколько сотен фунтов он в счет добавил. Элисон тоже выглядела намного жизнерадостней и более спокойной, чем по приезде.

— Мне здесь очень понравилось, — поведала она Энн, когда подписывала чек. — Как вам всем повезло работать в таких чудесных условиях. Я в Университете о вас расскажу.

Услышав это, Тэлли подумал: «Надеюсь, она не расскажет там, сколько заплатила. Когда обнаружат, каков настоящий тариф, преподаватели чрезвычайно огорчатся».

— Скажите Найниэну, чтобы он дал мне знать, как у него пойдут дела с кабанами, ладно? — добавила повеселевшим голосом вдова. — Надеюсь, что ко времени своего отъезда он приручит их так, что они будут подходить к самым дверям.

В награду за все ночи, проведенные с кабанами, Найниэн понемногу завоевал их доверие. Он стал оставлять им чашечки с молоком и коробки с орехами все дальше и дальше от тропинки, проложенной ими в рододендронах, пока, наконец, не вывел их прогуливаться на край лужайки. Прошло немало времени, пока ему удалось заставить их доходить до открытого места, которое можно видеть из окон гостиницы.


Когда Финелла позвонила Алесдеру, он оторопел. Он как раз вернулся после трехнедельных одиноких блужданий в Киллинзе и других местах Скайи и был полон воспоминаний о великолепных восхождениях и пустынных диких местах. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы припомнить красивую пару на вечеринке.

— Ах да, теперь припоминаю, — сказал он, помедлив. — Песня Карли Симон.

— Что? — переспросила Финелла, ничего не понимая. Загадочный мужчина, кроме того, что неприступный!

— Да так, ничего, — быстро ответил Алесдер, не желая, чтобы его туманное замечание расслышали. — Чем вам могу быть полезен?

— Я не знаю, как начать, — заколебалась Финелла, начиная сожалеть, что позвонила. Это было не ее дело; возможно, это и его тоже не касается, но на вечеринке казалось, что он был по отношению к Нелл так заботлив… И она решила преодолеть равнодушие: — Я имею в виду Нелл Маклин. Думаю, что у нее неприятности.

В голосе Алесдера сразу же послышалось участие:

— А какие?

— После вечеринки вы ее видели? — спросила Финелла.

— Нет. Мы не встречаемся регулярно, и к тому же почти весь месяц я был в отъезде. А что?

— Тогда, как, вы считаете, она выглядела?

— Похудела, но выглядела неплохо. Почему вы об этом спрашиваете? — В спокойном голосе юриста все-таки слышалось нетерпение.

— Она похудела очень сильно; сейчас стала просто кожа да кости. И у нее умышленная рвота. Я думаю, что у неё булимия. Что это такое, вам известно?

— Конечно, известно, — ответил Макиннес. — С тех пор как прошла сплетня о Принцессе Уэльской, все об этом знают. Но почему вы решили, что у Нелл то же самое?

— Я застала ее, когда ее рвало после обеда. Она пыталась сделать вид, что просто отравилась, но я эти симптомы распознаю. Я сама применяю способ «съешь сейчас, потом вырви» как метод контроля за весом, и так многие мои приятельницы поступают, но Нелл делает это очень плохо. Для нее это похоже на наркотик. Как только ее вырвало, я заметила в ее глазах кайф. Прошу прощения, что ввожу вас в такие физиологические подробности, но я думаю, что вы, может быть, сможете ей помочь — если захотите, вот в чем дело.

Алесдер был взволнован и горд тем, что обратились именно к нему:

— Что ж, конечно, я не возражаю, но вряд ли это в компетенции юриста. Не лучше ли обратиться за советом к врачу?

Финелла раздраженно хмыкнула:

— Мистер Макиннес, я к вам обращаюсь вовсе не как к адвокату Нелл. Я считала вас ее другом.

— Ну, конечно, я ее друг, но не такой уж близкий.

— Что ж, в этом деле она не дает мне ей помочь, а Тэлли поражает меня своим бесчувствием. Вы, по крайней мере, проявили участие, и она явно вас уважает. Не могли бы вы с ней побеседовать?

«Манера Финеллы говорить, возможно, относится к ее способности успешно заниматься бизнесом», — подумал Алесдер.

Но то, что она сказала о Нелл — что та его уважает, — поразило его. Он полагал, что это больше исходит от него, чем от нее.

— Но ведь у Нелл есть мать, — сказал Алесдер, но это уже была слабая попытка отговориться.

— Да, но я сильно подозреваю, что мать и явилась отчасти причиной этой неприятности. О матери много Нелл не рассказывает, но когда говорит, то всегда в связи с замечаниями по поводу своего внешнего вида. Нет, судя по моему опыту, мужчина всегда больше подходит для разбора таких неприятностей, потому что только мужчина может сделать так, что женщина почувствует себя стоящей миллион долларов, а это — единственное лекарство.

Услышав эти слова, Алесдер рассмеялся.

— Что ж, награду Жермен Грер за женскую эмансипацию вам не получить вовек, — сказал он ей. — У меня такое чувство, что и моя жена кое-что вам бы сказала по этому поводу.

— Забудьте про женскую эмансипацию! — заворчала Финелла, отбросив осторожность. — Забудьте о вашей жене, поезжайте к Нелл. Ей нужен не любовник или юрист, ей нужен друг — и если она меня не считает подругой, необходимо, чтобы я поискала того, кому она сможет довериться. Мистер Макиннес, я выбрала вас. Что вы на это скажете?

— Пожалуйста, зовите меня Алесдером, — попросил он в ответ. — Еще скажу, что вы очень мудрая и добрая леди. Нелл повезло, что она с вами познакомилась. Конечно, я поеду ее повидать.

— Хорошо. К слову, мой адвокат пошлет вам черновик контракта, касающийся продвижения изделий из кашемира, который я заключаю с гостиницей в Талиске. На следующей неделе он должен быть у вас. До свиданья, Алесдер.

— Отлично. Благодарю. До свиданья… Финелла.

— И Алесдер задумчиво опустил трубку на рычаг. Как там пел Карли Симон? И он тихонько запел: «Ты такая гордая, ты, возможно, решишь, что эта песенка о тебе…» «Что ж, видимо, это относится к тому мужчине, которого вы привели на вечеринку, Финелла Дрюммон-Эллиот, — подумал Алесдер. — Но после того, что я только что услышал, понимаю, что к вам это определенно не относится. Может быть, вы прекрасны, может быть, вы необузданны, но уж точно не горды и не самодовольны…»

Это был миг обоюдного признания. Когда Финелла положила трубку, она улыбнулась с сожалением. «Наконец-то нашелся тот, кто стоит дюжины Клодов, — сказала она самой себе. — Когда у меня был шанс, мне нужно было быть с ним понастойчивей. Теперь только надеюсь, что Нелл не упустит свой».


Август кончался. До сего времени у гостиницы были самые горячие деньки в сезоне; британских гостей теснили американцы и европейцы, привлеченные регулярными рекламными кампаниями Тэлли. Он купил страницу в программе Уимблдона, которая, невзирая на свою стоимость, приносила доходы, притягивая состоятельных людей, которые разделяли всеобщий интерес к теннису. Корт отеля не пустовал даже в плохую погоду, и Тэлли с Нелл радовались, что установили светопроницаемый навес, который позволял играть даже при небольшом дожде. Корт для сквоша и набор для крокета Жака, который они купили за нелепую (как считала Нелл) цену, также подтвердили, что чего-то стоят.

— Да где это видано, чтобы несколько железных колец с деревянными шарами и воротца стоили пять сотен фунтов! — причитала она, когда увидела накладную. — Да это грабеж среди бела дня!

— Увидишь, он того стоит, — уверял ее Тэлли с убежденностью, которая доводила до бешенства. Нелл вынуждена была все-таки признать, что интуиция в других покупках никогда до сего времени его не подводила, так что свои возражения проглотила. Вся прислуга ликовала, когда Шотландский совет по туризму признал «Талиску» пятизвездным отелем и в путеводителе по отелям назвал его de luxe[33]. Когда инспектор зарезервировал себе обед, постель и завтрак, они все гадали, кто же из гостей инспектор, но эту шараду по раскрытию инкогнито, так их занимавшую, все равно не решили, пока он сам не представился почти перед самым своим отъездом и не поздравил Тэлли и Нелл с их успехами.

— Единственный недостаток, который я заметил, — это отсутствие в спальнях телевизоров, — сказал он.

— Мы всегда готовы его предоставить, если люди настаивают, — быстро ответил ему Тэлли. — Это по той простой причине, что мы считаем, что Талиске и телевидению не по пути. Против ящика, конечно, никаких возражений нет. Смотрю его часто сам, но нам хочется думать, что люди приезжают на Талиску, чтобы обрести покой и отдых или чтобы скоротать время.

Казалось, смысл его откровенного подмигивания инспектор не уловил:

— Наша обязанность такова: рекомендовать, чтобы в каждой спальне гостиниц высокого класса были телевизионные и видеоустановки, а вот убирать установки надо по специальной просьбе клиентов. Это всего-навсего небольшое смещение акцента — в том, что мы требуем, — с важностью разъяснил инспектор.

— Мы об этом подумаем, — отрезал Тэлли.

Он был чрезвычайно доволен, что ему помогает Найниэн во всех делах по организации досуга вне стен гостиницы.

Тэлли уже стал подумывать о расширении в следующем сезоне деятельности по занятиям спортом и о найме сотрудника по организации досуга, чтобы больше этим не заниматься. Они, эти обязанности, уже отнимали время Тэлли от его встреч с Флорой во второй половине дня!

Найниэн умолял позволить ему вырыть крокетные лунки на лужайке так, чтобы он был уверен, что они не помешают диким свиньям выходить на «смотровую площадку».

— Я не хочу, чтобы Берти попал в лунку и повредил себе ногу как раз тогда, когда он начинает ко мне привыкать, — сказал Найниэн, размечая лунки подальше от кустов рододендрона, в дальнем углу лужайки.