— Да, но арабские страны все еще не признали Израиль как самостоятельное государство, как быть?

— На это мне наплевать. Для меня, по сути, существуют лишь две вещи: секс и писательство. А остального я не понимаю.

— Ну, секс… почему бы и нет. А вот писательское дело…

Он вынимает из кармана пачку фотографий, сделанных «Поляроидом».

— Посмотри, вот что я люблю.

И показывает мне откровенные снимки своих любовных утех: он сам, переодетый в травести, вонзающий член в Фаделу. Она, обнаженная, опутанная веревками, ее лицо закрывают растрепанные волосы.

— Я фотографировал сам, — признается он. — Поэтому снимков так мало.

В нашу сторону направляются Корин и Фадела.

— Быстро, спрячь это.

Запихиваю фотографии в карман, смахиваю прядь волос, упавшую на лицо. Пытаюсь скрыть свое смущение.

Девушки, кажется, сразу прониклись симпатией друг к другу, у них обеих хорошее настроение. Они идут рука об руку и смотрят прямо в глаза друг другу. Так зарождается дружба…

Что думать об Абделе и его любовных приключениях? Быть может, он подражает герою культового фильма Паоло Пазолини[13] «Теорема», сыгранному потрясающим актером Теренсом Стэмпом. Он изображает вторгнувшегося в одну семью ангела-убийцу, который вызывает у ее членов сильнейшее сексуальное влечение к своей особе. В то же время он изобличает их в жестокости и неприглядности глубоко запрятанных желаний.

Вечеринка достигла своего апогея. Аплодисменты сопровождают звучание новых шлягеров. Складываются парочки. Возможно исполнение обещаний. Наутро намечается похмелье.

Присоединяюсь к танцующим и демонстрирую свои таланты. Муж Изабель несколько раз испепеляет меня взглядом. В ответ получает мою глупую улыбку.

Корин представляет Фаделу Изабель. Я на расстоянии наблюдаю за этой встречей.

Позже, на рассвете в коридоре, идущем по направлению к спальне, раздаются крики. Гости расступаются, освобождая место, и в тусклом свете появляются Абдель и муж Изабель, схватившиеся в драке, в разорванной одежде. Их потасовка выглядит как жалкое подобие петушиных боев, которые показывают в плохом качестве на кабельных каналах. Корин и Фадела пытаются разнять мужчин (Изабель пребывает в полной прострации), но им достаются только оплеухи. Бедные малышки! Я ухожу, не попрощавшись. Иду по тротуару и ловлю такси.

Площадь Бастилии

Да, с этим не поспоришь: Элоди похожа на героиню культового фильма «Чужой» — лейтенанта Эллен Рипли в исполнении Сигурни Уивер. Особенно в той сцене, когда Рипли встречается нос к носу с монстром. Вспомнив эту сцену, я в порыве чувств иду на свидание с Элоди. Она высокая, утонченная, с ямочками на щеках, у нее взгляд, устремленный в межзвездное пространство.

— Ты знаешь, а меня не в первый раз сравнивают с Сигурни Уивер, — доверительно сообщает мне она, прежде чем сделать глоток экзотического бразильского напитка кайпиринья.

— И тебе это нравится?

— Сигурни — красивая женщина. А потом, я очень люблю кино, да и почему бы не пожить на космическом корабле.

После месяца мимолетных встреч, вмешательства общей знакомой (ее излюбленная манера — заставить меня ждать, поджаривая на медленном огне) Элоди подхватывает меня буквально в последний момент, когда я уже решаю отказаться от этой затеи. Когда ужин закончился, она приглашает меня в кафе на площади Бастилии. «Очень симпатичное, уютное местечко, где можно спокойно поговорить, понимаешь?» — спрашивает она. «Да, конечно», — отвечаю я.

— Ну что, закажем еще по кайпиринье, — предлагает Элоди.

— Давай, сегодня же пятница.

Она похожа на ребенка, который слишком рано полюбил простые желания, требуя их немедленного удовлетворения. Движения ее губ и ее намерения означают следующее: мир состоит из прямых и кривых линий, достаточно лавировать между ними, не задавая вопросов.

— Если ты пойдешь в туалет, то будешь удивлен, — предупреждает она.

— Это как-то связано с Сигурни Уивер?

— Ничего не скажу — сам увидишь.

— Ты довольна своей работой?

— Да, я могу распоряжаться своим временем как хочу. Моя профессия — специалист по компьютерной графике на телевидении — относительно спокойная. Я разрабатываю оформление программ.

Девушка, сидящая за соседним столиком, начинает на меня поглядывать. Что-то происходит. Я в этом уверен. Я в ее вкусе. Но мне нужно быть осторожным. Элоди замечает мои косые взгляды, бросаемые в направлении конкурентки. Рискую получить оплеуху прямо на глазах у публики. Что бы такое рассказать интересное?

— Дизайн изображения — это класс. Это требует таланта и технических знаний.

— В жизни все должно идти своим чередом. Мы развиваемся в мире изображений, носителей информации. Мы должны выделяться и осознавать себя в окружающем мире. Хотя я предпочитаю вести скрытую игру.

— Но скрытая игра это тоже код изображения, не так ли? — говорю я, стараясь сосредоточиться, и борюсь с неистребимым желанием посмотреть на мою соседку, хорошенькую брюнетку.

Она собиралась подвести черту под всем тем, что называется любовными глупостями. А теперь она увидела меня, и у нее появилась надежда. Она поняла, что ВСЕ еще возможно.

— А как твои писательские дела?

— Я этим почти не занимаюсь.

— Как так?

— У меня пропало желание писать.

— Так пиши для себя, для собственного удовольствия.

— Мне нужно найти какую-то новую форму, ниточку, за которую можно потянуть, светлую улыбку… я в поисках неуловимого мира.

— А пока ты все еще «негр», не так ли?

— В Париже писатели и издатели нагоняют на меня скуку. Мир изменился. А они все еще находятся под впечатлением от утопических мечтаний девятнадцатого века.

— Быть «негром» значит отказываться от авторства написанных тобой произведений.

Обескураженный таким точным определением, я колеблюсь. А я еще посчитал ее дурочкой. Она разгадала обратную сторону моего мужского начала!

— А что ты будешь теперь делать? — спрашивает Элоди.

— Черт возьми, вопрос бьет наповал. Ну, я хотел бы обосноваться в Рио и бороться за мир во всем мире.

— Тогда я еду с тобой!

— Да я сказал это просто так. Это символ, вариант возможной жизни…

— Ну, хорошо… А как твоя дочка?

— Пф, не так-то легко быть объективным. Представь себе, она такая миленькая. Это правда. Мне повезло. Дочка растет.

— Ты меня с ней познакомишь?

— Хорошо, посмотрим… Во всяком случае, я делаю все, чтобы ее защитить.

— Ты душка…

Невероятно! Брюнетка за соседним столом снова бросает на меня взгляды. Мне выпал счастливый билет. А что если она… та, которую ждешь всю жизнь, не смея надеяться на удачу, та родственная душа, та женщина провидения, которая согреет мою постель, когда зимний холод пробирает до костей.

— Что для тебя значит быть отцом?

— А ты как думаешь?

— Не знаю, быть отцом тяжело…

— А ты знала отцов?

Элоди вдруг резко меняет тему разговора и начинает мне говорить «о радостях мирской жизни».

— Больше всего в жизни, — сообщает она, — я люблю ужинать с друзьями и подружками, посещать ночные клубы, гулять за городом, проводить выходные под теплым одеялом с возлюбленными, одновременно смотря по телевизору хороший американский сериал. Например, «Друзья», ты его знаешь? Идет по кабельному телевидению. Это история о молодых людях, которые живут в одной квартире.

— Да, я видел одну или две серии. Любопытно. (В действительности я посмотрел полсерии, чтобы иметь представление, о чем говорить, если в разговоре с девушкой возникнут «друзья».)

— Тебе понравилось?

Моя соседка буквально пронзает меня взглядом, она точно от меня без ума. Это хорошо… во всяком случае, она готова расстаться со своим дружком. Бедняга, мне его жаль, ему даже трудно усидеть на стуле. Он сейчас упадет и подсядет на антидепрессанты. Эй, старик, да не напрягайся ты так.

— Эй, алло?

— Что? А да, «Друзья»! Конечно! Скажешь тоже. Диалоги прекрасно написаны. В Голливуде они на это мастера. А у нас, французов, хорошее вино. У американцев же лучшие сценаристы.

— Ты знаешь, я обожаю смотреть телевизор.

— Подождешь меня две минуты?

— О, ты не будешь разочарован…

Проходя к туалетной комнате, останавливаюсь у столика, за которым сидит прекрасная брюнетка. Я наклоняюсь, делаю вид, что завязываю шнурки. Но, черт побери, теперь эта дурочка меня совсем не замечает. Что это за история? Я тебя чем-нибудь обидел, дорогая? Ее парень буравит меня глазами, взгляд у него не то депрессивный, не то тупой. Подожди, голубчик, это еще не конец. Ничего страшного. Я тоже с подружкой. Она там… в пяти метрах. Ну наконец-то, туалет. Спускаюсь. Я уже там. Господи, что это за дикая музыка, сотрясающая стены? Ну и устал же я сегодня за вечер. Интересно, как все закончится с Элоди? Или, может, в последний момент она передумает? Все, привет, до скорой встречи. Хорошенькая девушка, быть может, немного манерная, но не более того. Немного глупая, но не более того. Черт, но кто же это говорит моим голосом? Заткнись, проклятое отродье!

Вхожу в туалетную комнату и обнаруживаю сюрприз, обещанный моей избранницей: стены, пахнущие аммиаком, превращены в выставку гигантских пенисов, нарисованных от руки. Во всяком случае, я был предупрежден. Тон задан. О’кей, принято. Погоди, лапочка, я доведу тебя до экстаза, сама не заметишь как.

Когда я возвращаюсь к столику, Элоди одаривает меня невинной улыбкой.

— Ну как, ты видел? Согласись, шикарно сделано.

— Да, занятно, — киваю я.

И тут вдруг опять вмешивается дурацкий внутренний голос: эй, дорогуша, не думай, что я сложен как бог, не думай, что я король в амурных делах. Мне просто хотелось бы влюбиться, вот и все. Это не так сложно. Мне просто хотелось бы найти успокоение в компании с какой-нибудь женщиной. Мне хотелось бы просто войти в тебя, а потом приоткрыть твою душу. Мне просто хотелось бы сразить тебя наповал, и чтобы потом ты безумно страдала от своей страсти.

— У тебя задумчивый вид, — замечает Элоди.

— Может, пойдем подышать свежим воздухом?

Вечер теплый, хотя вот-вот пойдет мелкий дождь.

Несколько минут стоим перед зданием оперного театра на площади Бастилии. Ночь. Мы стоим напротив друг друга. Наши тела соприкасаются. Однако до нашего первого поцелуя еще очень далеко. Далеко и близко: это тот тип ощущений, которые могут волновать человека на протяжении всей жизни.

Мы дрожим. Возникает желание прильнуть друг к другу. В чувствительных местах начинает ощущаться покалывание. Но нужно держаться — терпеть. Один из нас готов броситься в холодную воду, не так ли? Ведь в этом и состоит обычная процедура.

— Как ты? Все хорошо?

— Да, а ты?

— Ну, я… я люблю гулять ночью по Парижу, — говорю я.

— Ах, вот как? Это хорошо. Просто, я хочу сказать… Это приятно.

Черт, что бы такое рассказать, чтобы выглядеть привлекательным?

— Да, забыл спросить: у тебя есть братья или сестры?

— Ты меня уже об этом спрашивал за ужином. Ты — славный…

Элоди странно смеется. Думаю, это хороший знак. Она поддается…

Мы пересекаем площадь.

Надеюсь, что мы направляемся к дому Элоди.

Проходя мимо вереницы лодок, думаю о своей судьбе: мне кажется, я самый непонятный парень во всей вселенной. Нет фотографии. Черт побери, теперь я должен спросить себя: а откуда я? Что я могу сказать в час «Ч»? Как мой отец, депортированный из Алжира француз, я сражен изгнанием и расставанием с родиной. Потерянная земля, несбыточная мечта о женщине, о любви, о творчестве. Как мой отец, я ищу новое эльдорадо, писатель-призрак, превращенный в «негра» — другое лицо изгнания. Наши судьбы. Наши понятия теории детерминизма…

В конце набережной замечаю темную массу: ворота шлюза, отделяющие Сену от канала.

— Люблю корабли, — подает голос Элоди. — Мне хотелось бы однажды совершить кругосветное путешествие на большом паруснике. Держу пари, что ты обожаешь романы Маргерит Дюрас[14].

— Это верно.

— Ну, так давай воспользуйся случаем.

Приближаемся к шлюзу. Пересекаем мостик, доходим до противоположной стороны набережной. Вновь идем в направлении площади Бастилии, как если бы мы искали выход из создавшегося положения.

— Я думала, что можно выйти с этой стороны бульвара Бурдон, — беспокоится Элоди.

— Кажется, нет. Ворота закрыты. Ты читала «Бувар и Пекюше», неоконченный роман Флобера?

— Нет. А что?

— Встреча двух героев происходит как раз на скамейке бульвара Бурдон.

— Мне уже хочется его прочитать. Спасибо, Матье.