Кристоф Дюшатле - Игры в песочнице, или Стратегия соблазнителя

Тележка наполняется. Я торможу ногами об пол. «Гоночная машина» кренится набок. Мы наталкиваемся на бедную женщину, которая сначала возмущается, а потом сияет, увидев мою счастливую дочку, которая смеется, широко открыв рот, и меня со слезами на глазах — от радости, от надежды (все чувства перемешаны) и от сомнений, что выбрать на ужин сегодня вечером. Но я уже задумываюсь о будущем, когда колесо совершит полный оборот и остановится перед моей дверью. Луна будет носить красивые платья, в шестнадцать лет я благословлю ее на ношение стрингов (но только в пятницу вечером), я приглашу ее на концерт Принца. Мы пойдем в ночной клуб «Барон» танцевать под психоделическую музыку, она представит мне всех своих подружек, и я стану их любимым папашей. Наши политические споры будут острыми и патетическими. Потом она сойдет с ума, станет курить, нюхать наркотики, переспит со всеми моими приятелями, превратившимися в старых сердцеедов, а я стану ревновать, буду злиться. Она получит свою первую роль в фильме Жака Одияра, потом сведет с ума лиричного американского режиссера Теренса Малика, а затем станет тайной советницей Софии Копполы[3].

Мне всегда нравилось петь в супермаркетах. В очереди у кассы замечаю отца с маленькой девочкой. У нее бледное личико и раскосые азиатские глаза. Она тащит его за руку и требует какую-то дрянь, выложенную на полках возле кассы. Он остается невозмутим. Ему больше тридцати, он внимательно рассматривает штрихкоды на продуктах и советы по приготовлению блюд. На нем спортивный костюм, и выглядит папаша неряшливо, как будто он только что проснулся после нескончаемой сиесты, проводимой под медицинским контролем. Парень кажется страшно подавленным, глаза заплыли, под ними — темные круги, взгляд словно вопрошает о помощи Всевышнего после недели медитаций, проведенных в монастыре. Полный крах в эмоциональной жизни. У его дочки, наоборот, вид довольно радостный. У нее одна цель: съесть как можно больше сладостей. Она пытается растормошить своего родителя, несгибаемого и невозмутимого снаружи, но очень хрупкого внутри. Его дочь вся переполнена желаниями. А он — нет. Представляю себе его супругу на грани эмоционального срыва, потерявшую всякое доверие к своему партнеру и вообще ко всему мужскому населению планеты. Ты знаешь, я чувствую, что мы близки, мой младший брат. Хочу тебе сказать, что, несмотря на все мои усилия, мне не удается преодолеть 2 метра 38 сантиметров, которые нас разделяют. Самое большее, что я могу сделать, так это научить тебя танцевать с тележкой.

В ходе интервью Фадела раскрывает мне планы третьей мировой войны, войны религиозной, то есть худшей из всех. Словно цветные кинокадры, прокрученные в убыстренном темпе, перед моими глазами возникают жуткие видения: взрывы бомб, расчлененные тела, линчевание нечестивцев обезумевшей толпой, обесчещенные знамена, испачканные мочой или спермой в ходе апокалипсических поминовений, народные восстания, охватившие все города, изнасилование наших женщин и наших детей. И наконец, триумфальное явление Эль-Махди[4], Спасителя в голубых одеждах, с посохом пилигрима и в светящихся сандалиях.

Фадела, кажется, совершенно убеждена в правомерности этого рискованного мероприятия. Следуя ее объяснениям и используя ее концепцию, я отождествляю себя с героем антиинтегристского сопротивления, выдумываю, как буду совершать героические подвиги, незабываемые в глазах человечества, представляю сцену своего возвращения: я получил ранения, иду, прихрамывая, по перрону, а моя дочь бежит мне навстречу, раскинув руки. Теперь все происходит как при замедленной съемке, повторяющейся несколько раз на пронзительном эмоциональном фоне.

Удастся ли этой розе Магриба объединить политические силы, способные противостоять контрнаступлению фундаменталистов? Станет ли она героиней новой феминистской революции в исламском мире? Появится ли она на первых страницах корпоративного журнала «Вэнити фэйр»[5] в военной форме и с портупеей?

Вечером я, словно краб-отшельник, сижу за компьютером, оттачиваю формулировки. Мастерски вонзаюсь в сознание автора и даже глубже. Я проникаю в самое сердце его существа полудьявола или полуангела. Как только исправления внесены и книга закрыта, я удаляюсь, исчезаю в расплывчатых воспоминаниях и возвращаюсь к своей холостяцкой жизни. От моего пребывания в мире Фаделы остается лишь дыхание мечты, смутное ощущение присутствия.

Все эти дни у меня были серьезные опасения: как бы у меня не поехала крыша из-за муллы, отправляющего службу.

Перед приездом к Изабель я вновь столкнулся с мужчиной в розовом галстуке. Случайность или совпадение? Как сказать…

На улице холодно и сухо. Январь.

Голые деревья в парке Монсо дремлют, сложив ветки. Изабелла угощает меня чаем. Максимилиан взял Луну за руку и увел ее в свою комнату. Они будут играть вместе.

На Изабель какая-то совсем короткая одежда. Она уже начала писать, когда обрела надежду проникнуть в глубины собственной души, дрожа от волнения, стараясь понять суть вещей, упорядочить свое воображение. По ее словам, публикация этой книги должна помочь воссоединению двух враждующих народов. Ни больше ни меньше. Она мечтает о том, что территория будет между ними поделена. Изабель ничего не сказала мужу и ждет от меня полной конфиденциальности. Рот на замке. А об остальном я еще ничего не знаю. Теперь ей хочется, чтобы я прочитал первые страницы. Щекотливая ситуация. Автор произведения — это не нормальное человеческое существо, это нечто другое, машина с пультом управления, которую случайная искра может вывести из строя. Вижу на столе конверт — в нем наверняка деньги. Мне их не хватает. Мне нужно на что-то жить.

Изабель протягивает мне стопку листов. Ее рука дрожит. Глаза умоляют.

— Это начало моего романа, — сообщает она.

— Ах, вот как? Очень мило.

Ищу слова, чтобы заполнить паузу и скрыть тревогу.

— Я смотрю, ты — трудяга.

Присвистываю, хочу показать свое восхищение проделанной работой, но звук, вылетевший из моего рта, получается слишком пронзительным. Залпом выпиваю стакан воды, потом читаю первые строчки: «Солнце клонилось к земле. Вдалеке завывали сирены. Повсюду еще оплакивали мертвых. Быть может, это конец света?»

— Да, здесь чувствуется стиль, сразу погружаешься в атмосферу.

— Ты думаешь?

— Ну… да, а что?

Вторая страница: «Земля была усыпана дымящимися обломками автобуса. Спасатели собирали остатки тел. В это время Самир, находящийся на другом конце города, спал сном праведника в детской коляске под присмотром няньки».

— Это хорошо, как в жизни. Остатки тел и детская коляска, это впечатляет. Смерть и жизнь рядом, не так ли?

— Да, это именно так. Я рада, что тебе нравится.

Мое лицо каменеет. Я — в ступоре. Продолжение романа этой дамы смущает меня еще больше. Текст буквально распадается на куски. Синтаксис не соблюдается, повествование превращается в побоище слов, нанизанных одно на другое без всякой логики.

— А это уже больше похоже на современную поэзию.

— Я не нарочно, — виновато произносит Изабель.

Мне становится жарко. Как выйти из этого щекотливого положения?

— Мне пора уходить. Нужно заняться стиркой. За месяц накопил много грязного белья. У тебя есть план?

— Вдохновение покинуло меня. Не могу написать первые десять страниц. Помоги мне закончить эту историю. Пожалуйста.

— Ты знаешь, я никогда не пишу фантастические истории для других.

— Ты будешь соавтором. Будем писать вместе и вместе пойдем на телевидение.

— Пойдем за детьми, — говорю я.

Идем по коридору. Открываем дверь в детскую. Максимилиан не скучает, он оседлал Луну. Не знаю, видел ли он порнографические фильмы, но думаю, что малыш в этом разбирается.

— Ну и выдумщики эти дети! — всплескивает руками Изабелла.

— Иди сюда, дочка, пора домой.

Среда. Литературное собрание и чаепитие в кафе «Маронье» на улице дез Аршив. Артист Бернар Ламарш-Вадель отвечает на вопросы учредителей журнала «Ревю Перпандикулер», устраивающего еженедельные диспуты. Зал на втором этаже, помещение с низкими потолками заполняется за несколько минут самыми неожиданными поклонниками Бернара Ламарша: артистами с многочисленными визитными карточками, журналистами, богатыми промышленника ми, целителями и в особенности красивыми девушками, чрезвычайно общительными. Приглашенный гость Бернар Ламарш проповедует ясность стиля. Два года назад он опубликовал в издательстве «Галлимар» свой впечатляющий роман «Сметая все на своем пути». Это очень неглупый человек, умеющий жонглировать концептами, имеющий склонность к поэзии и способный делать философские умозаключения. Его влияние на дам, сидящих за столиками, потрясающе. Большая конкуренция. Мысль сексуальна, а молодые девушки, которые мечтают о несуществующем мире, любят мыслителей.

Общество «Перпандикулер» появилось в 1985 году, и я счастлив, что мое имя стоит в списке его создателей рядом с такими личностями, как Николя Бурьо, Жан-Ив Жуанэ, Кристоф Ким, Лоран Кентро. Все началось с дружбы сначала в лицее, потом в университете, затем последовали необыкновенные заявления, эстетические искания и, наконец, выработка манифеста. Это общество оформилось первоначально как компания, но вместо того, чтобы продавать людям страховые полисы и всякую другую дребедень, она предлагала различные фантазии и определенный порядок действий.

Как заметил Лоран К., член исторической секции, слово перпандикулер включает в себя два слова: «пер» («отец») и «пан» («сторона, грань»). Это, вероятно, одна из самых замечательных выдумок. Идея отцовства лежала в основе нашего сообщества. У всех нас, и это правда, были довольно странные отношения с нашими отцами. Мы были нерешительными сыновьями стыдящихся нас отцов, не имеющих голоса, живущих под ужасной угрозой холокоста. Вследствие этого искусство стало нашим прибежищем, вымысел — смыслом жизни, генеральной линией, поддерживающим фундаментом. Однако неприятности только начинались.

Деятельность компании продолжалась довольно долго. Она достигла своей кульминации к моменту создания одноименного журнала в 1995 году и начала проведения литературных вечеров в кафе «Маронье».

Рассматриваемые прессой как первый литературный boys-band, члены «Перпандикуляра» охотно заявляют о себе как о банде полных бездельников. Мы свободны, красивы, мы вызываем интерес у публики, и это классно.

В нашей группе я первый, кто поменял свой социальный статус: я — отец, недавно разведенный супруг, к тому же небольшая звезда на литературном поприще. Это — счастливый билет.

В глубине кафе, у стены можно заметить Мишеля Уэльбека, он тоже один из членов-создателей журнала «Ревю Перпандикулер». Как обычно, у Мишеля хмурый вид, мысли его витают неизвестно где, но он держит ухо востро. По прошествии нескольких месяцев нам предстоит схлестнуться с ним в литературной полемике. Дело получит широкий резонанс. Не знаю, злится ли он еще на нас за этот период нашей литературной жизни. С тех пор мы с ним не разговаривали. Бывает, отношения никогда не восстанавливаются, сколько бы воды не утекло со времени конфликта. Разрыв — это одна из вех человеческих отношений. Уметь правильно расстаться так же ценно, как уметь вовремя объединиться.

Волнительные воспоминания, которые я храню от этого сотрудничества, непосредственно связаны с историей о преемственности. В начале нашего знакомства Мишель Уэльбек как-то вскользь упомянул о своем сыне и о трудностях, связанных с отцовством. Я тогда счел его рассказ трогательным. В сущности, мы все плывем на одном корабле посреди океана, где дуют разные ветры и один шторм следует за другим. Среди вымышленных персонажей Улисс был нашим самым давним отцом-любимцем. Вернуться в объятия своей жены, увидеть своих детей и надеяться на лучшее, когда кончится мрачный период жизни. Возможно, он кончится довольно скоро. За пару месяцев до нашей ссоры Мишель обедал у нас в гостях. В то время как он расправлялся с куриной ножкой, его вилка соскользнула, и кусочек птицы упал на юбку Клары. На юбке образовалось сальное пятно, ставшее причиной неловкости Мишеля.

Бернар Ламарш-Вадель, в свою очередь, умел приворожить аудиторию. Среди его навязчивых идей была одна идея, которая до сих пор остается необъяснимой: его глубокая ненависть к французскому государству. Мы так и не нашли этому объяснения.

Я вспоминаю об одном визите год спустя: вместе с Николя Б. я отправился в замок Бернара. Наш друг говорил с нами много и доверительно… Это был волнующий день, насыщенный по содержанию и пропитанный ощущением уходящей надежды. Помимо дружеских чувств, которые Бернар выразил при нашей встрече, он принял нас так, словно мы были его сыновьями. Он хотел нам что-то передать. Не знаю что. Но это было. Прогуливаясь по его владениям, мы придумали такую сцену: вернемся к нему через две-три недели с камерой и снимем его как агента по недвижимости, описывающего достоинства своего замка анонимному клиенту, рассказывающего о произведениях искусства, висящих на стенах, о книгах, о своих привычках, то есть о своем взгляде на жизнь.