Вернувшись домой, Линда входит в комнату-берлогу, чтобы поговорить с тетей об одежде. Однако тети нет. Линда видит на подлокотнике дивана требник и берет его в руки. Это маленькая книга в кожаном переплете, страницы с позолоченными краями разделены ленточками — желтой, черной, красной и зеленой. На обложке слова: «ЕЖЕДНЕВНЫЙ ТРЕБНИК СВЯТОЙ АННЫ», а в правом нижнем углу — имя: Нора Ф. Салливан. Книга украшена картинками для молитвы и страшными изображениями Пяти радостных таинств, Пяти скорбных таинств и Пяти славных таинств. Глядя на эти иллюстрации в виде медальонов, она замечает имя «Томас». Линда рассматривает картинку в кружке: на ней изображен кающийся Фома[57], на голову которого возлагают терновый венец. Под картинкой подпись: «Увенчан терновым венцом за духовное мужество».



Она перелистывает книгу до страницы, где заложена красная ленточка, и читает написанную там молитву: «О Господи, который смирением Сына своего спас этот падший мир, одари преданных Тебе людей вечной радостью; тем, кого Ты спас от угрозы вечной смерти, Ты можешь даровать возможность наслаждаться вечной радостью. Аминь».

С хлопком, который эхом отдается по квартире, Линда закрывает требник, чтобы не позволить словам улететь в воздух.



Тетя работает в отделе верхней одежды магазина в Квинси[58]. Братья и сестры как могут заботятся о себе сами. Обед — понятие в этом доме незнакомое, и, следовательно, обеденного стола здесь нет, а есть только накрытый клеенкой стол в кухне. Каждую неделю одной из сестер поручается готовить еду. Поскольку Джек и Томми еще слишком малы, а Майкл обычно очень занят, то работа почти всегда ложится на плечи Линды, Пэтти и Эрин. По общему согласию каждый из них ест, когда он (или она) голоден, сидя перед телевизором в берлоге.

В квартире постоянный шум. Джек и Томас вечно путаются под ногами. Майкл громко включает свой приемник. Пэтти и Эрин дерутся, как кошки.

В спальне, где Линда живет вместе с Пэтти и Эрин, зеленые обои и две одинаковые кровати. Между ними положили матрац, чтобы устроить постель для Линды. По утрам почти невозможно заправить простыни и покрывала, хотя в нормальных условиях Линда умеет делать это хорошо (монахини научили). Когда Пэтти и Эрин встают с кровати, они иногда нечаянно наступают на нее. Чтобы читать, Линде приходится опираться спиной о тумбочку.

В этой комнате Линде нравится маленькое окно под фронтоном. Если она садится на кровать Пэтти, то видит гавань, а за пляжем — бескрайнюю водную гладь океана. Ей также видны американские горки.

Именно в этой комнате Линда читает Китса и Вордсворта[59], учит алгебру, запоминает французские глаголы, составляет список причин Великой депрессии и украдкой смотрит школьный ежегодник Эйлин, где есть фотография парня, который в прошлом году был учеником предпоследнего класса: «Томас Джейнс, Нантаскет 2,3; школьная команда по хоккею 2,3; школьная команда по теннису 2,3».



В субботу днем Линда идет на исповедь. На ней темно-синяя юбка и красный свитер, короткое пальто. Она рассказывает священнику о том, что у нее грязные мысли. Но она не упоминает о тетином любовнике.



Вечером Линда заявляет, что идет к новой подруге, которую завела в школе (ложь, в чем ей придется признаться в следующую субботу). Это приводит братьев и сестер в некоторое возбуждение, потому что Линде не сообщили правил и для нее в отличие от них комендантского часа не существует. Правда, его все равно никто не соблюдает. Она выходит из дома в той же синей юбке, красном свитере и пальто, в которых ходила на исповедь. Кроме того, на голове у нее шелковый платок, который дала ей Пэтти, потому что с океана дует такой ветер, что флаги полощутся на ветру.

Линда идет вниз по холму, проходя мимо других домов, похожих на ее дом, с шиферными крышами и ярусами балконов с темно-серыми решетками; на балконах стоят велосипеды. Она идет по бульвару и пересекает Нантаскет-авеню. Руки Линда держит в карманах, сожалея, что не так холодно, чтобы можно было надеть перчатки. На ночь Пэтти втирает во все трещины ее рук мазь «Ойл оф олей».

Свет в парке аттракционов ослепляет. В этот последний уик-энд сезона парку пляжа освещен десятками тысяч лампочек. Почти все источники света движутся — на горках, на чертовом колесе, на карусели, на «гусенице», на «петле Линди» и на «летающих скутерах». Но вход на удивление непригляден: лишь сетчатое ограждение и знак. На высоких флагштоках треплются флаги, на затылке Линды хлопает ее платок. Она платит за билет и входит.

Она знает, что Майкл сводил бы ее в парк, если бы она попросила. Из всех двоюродных братьев и сестер, включая Пэтти, которая ведет себя просто по-сестрински, он, кажется, больше всех переживает из-за того, что случилось с Линдой, и больше всех хочет сделать ей приятное. Чтобы Линда почувствовала, что ей здесь рады, он подарил ей плакат Джона Леннона и свою джинсовую подушку. По утрам он всегда предлагает подвезти ее в школу. Возможно, об этом еще слишком рано говорить, но Томми и Эрин не кажутся такими же великодушными. Может быть, они унаследовали характер своей матери или недовольны лишним едоком.

Джек, самый младший, просто сражен своей новой двоюродной сестрой. По его мнению, любой, кто готов обращать внимание на четырехлетнего малыша в этой семье с семью детьми, — Бог.



Линда играет в «стрельбу по воде», «суматоху» и «бросок мяча» и покупает пенуче[60] в кондитерской лавке. Съев ее, она идет прямо к американским горкам и становится в короткую очередь. Люди стоят там, подняв воротники. Раньше Линда никогда не каталась на американских горках, но логика подсказывает ей, что, вероятно, она переживет это событие.

Чувство страха на крутом подъеме глубоко волнует. Она знает, что сейчас будет падение, и ничего с этим не поделаешь.

Линда катается семь раз, тратя деньги, которые сэкономила в доме для оступившихся девочек (тридцать пять центов в час за глажку, двадцать пять центов в час за доставку). Одна поездка длится минуту, и она считает, что американские горки подарили ей семь лучших минут жизни.

Когда она катается на чертовом колесе, с которого виден Бостон, ветер раскачивает кабинки из стороны в сторону и люди кричат. Фактически люди визжат и кричат во всем парке. И в этом, думает она, весь смысл.

В одной части парка находится дощатый пирс, который тянется над водой. Над ним светит одинокий фонарь. Линду слегка подташнивает от сладкой ваты и горячего шоколада, съеденных один за другим, не говоря уже о пенуче и «петле Линди», и ее тянет на пирс дохнуть свежего воздуха. Она ступает по толстым влажным доскам и слушает крики и визги людей на аттракционах, заглушаемые теперь невнятным шумом мягкого прибоя. Она доходит почти до конца пирса и только тогда замечает группу курящих парней в свитерах и куртках. Они держат свои сигареты внизу, у бедер, зажав большим и указательным пальцами, и делают глубокие затяжки, как Джимми Дин[61]. Парни толкают друг друга плечами, и иногда раздается веселое хихиканье, поднимающееся в воздухе, как тонкая струйка дыма. Незаметно она подошла к ним слишком близко и теперь чувствует себя неловко: нужно либо продолжать идти вперед, либо повернуть назад, чего она делать не хочет, не желая показать, что боится их, не желая выглядеть, как удирающая с поджатым хвостом собака.

Она боком подходит к северному краю пирса и глядит вниз. Сейчас прилив, вода высоко плещется на столбах. Парни заметили ее и притихли, хотя продолжают толкаться. Она смотрит, как один из парней выбрасывает сигарету в прибой и засовывает руки в карманы. В том, что выражает его поза, ошибиться нельзя. Линда решает минуту оставаться на месте и затем, настояв таким образом на своем, небрежно уйти, что она и сделала бы, не будь здесь этих парней.

Но парень, который держит руки в карманах куртки, отделяется от остальных и направляется к ней.

— Привет, — говорит он.

— Привет, — отвечает она.

— Ты Линда?

— Да.

Он кивает, будто ему нужно обдумать этот важный факт. За ним стоят зрители.

— Ты уже каталась на аттракционах?

— Да.

— На горках?

— Да.

— Сколько раз?

— Семь.

— Серьезно? — Он кажется по-настоящему удивленным. Она представляет себе поднятую бровь, хотя они стоят бок о бок и ей не видно его лица.

— Хочешь сигарету?

— Конечно.

Ему приходится отвернуться от ветра, чтобы закурить ее. Он вынимает сигарету изо рта и протягивает Линде. Она делает длинную затяжку и подавляет кашель. В доме для сбившихся с пути девочек она часто курила. Ветры с океана уносили дым почти мгновенно. Это был один из грехов, которые девочки могли совершать легко.

— Ты уже выбрала поэта?

— Вордсворта.

— Он тебе нравится?

— Некоторые его вещи.

— Тебе понравилась «Прелюдия»?

— Мне нравится «Аббатство Тинтерн».

Парень шмыгает носом. От холода у него текут сопли. Под темно-синей курткой у него темный свитер с вырезом лодочкой. В свете фонаря свитер кажется черным, но он может быть и зеленым. Виднеется полоска белого воротника.

— А ты о ком пишешь?

— О Китсе.

Она кивает, делая еще одну затяжку.

— Через полчаса парк закрывается, — говорит он. — Не хочешь еще раз прокатиться на горках?

— Непонятно, что это — приглашение или напоминание.

— Нет, уже достаточно.

— Хочешь с ними познакомиться? — спрашивает Томас, жестом показывая на парней.

Линда не знает. Или, скорее, полагает, что не знает. Она пожимает плечами.

Но мальчишки, желая познакомиться с ней, медленно приближаются, несомые приливом любопытства.

— Но знаешь, они придурки, — бросает Томас, и в слове «придурки» звучит скупая симпатия.

Воздух пронзает повышенный голос.

— Да, теплее воздуха, — говорит один из них.

— Ну и хрен с ним, — отзывается другой.

— Нет, серьезно, в октябре вода теплее, чем в августе.

— С чего ты взял эту ерунду?

— Да ты просто попробуй.

— Сам пробуй, балда.

Парни начинают толкать того, кто сказал, что вода теплая. Но он, маленький и жилистый, приседает, увертывается и ловко обманывает их, так что теперь он стоит посередине пирса, а они — на краю.

— Ну что скажешь, балда, хочешь попробовать? — Парни смеются. — Спорим на двадцать пять, ты не прыгнешь.

Томас поворачивается к Линде и фыркает, словно говоря: я же предупреждал, что они придурки.

Линда смотрит вниз под ноги и дальше, на деревянный тротуар. Там под руку ходят влюбленные, некоторые спускаются на пляж. Пальто становятся одеялами. Фонарь, висящий на проволоке, болтается из стороны в сторону на ветру, отчего тени покачиваются.

— Он прав, — тихо говорит Линда Томасу.

Он недоуменно смотрит на нее.

— Вода в октябре теплее. В такой вечер, как сегодня, это похоже на ванну.

В доме для оступившихся девочек Линда иногда выскальзывала из своей комнаты, когда монахини засыпали, и шла на скалы. Там была одна скала, с которой можно было безопасно нырять. Она снимала халат и пижаму и прыгала в прибой. Ей нравилось быть обнаженной, нравилось ощущение свободы.

Рядом с ними продолжается спор. Парень по имени Эдди Гэррити, который уверен, что вода теплая, ложится на живот, закатывает рукава и тянет руку к воде, чтобы попробовать ее. Он не может дотянуться. Конечно, это слишком хлопотно — сойти с пирса, снять носки и туфли, закатать штаны и попробовать воду на берегу, как сделал бы любой здравомыслящий человек.

— Эй, Элли, если хочешь проверить, я могу тебя опустить и подержать, — говорит парень по имени Донни Т. и истерично смеется. Он хочет сказать: я тебя опушу, а потом брошу в воду.

— Да пошел ты, — бросает Эдди, поднимаясь на ноги.

— Я сказал, двадцать пять баксов.

Линда слушает спор. Она отходит от Томаса и идет к дальнему концу пирса. Стоя к мальчишкам спиной, она снимает пальто и платок, свитер и юбку, туфли и носки. Оставшись в одной комбинации, она прыгает в воду.



Когда Линда выныривает, чтобы вдохнуть воздуха, она видит, что Томас опустился на колени, держа в руках пальто. За Томасом, в группе ребят, стоит Эдди, обхватив себя руками. Он молчит. Девушка прыгнула вместо него.

Линда рывком поднимается на пирс, быстро поворачивается и садится спиной к Томасу. Она съеживается от холода. Томас заворачивает ее в шерстяное пальто.

— Донни, подай свою рубашку, — требует он.

Никакого протеста. Через минуту Линда чувствует, как ее плечо трет хлопчатобумажная рубашка Донни Т.

Она вытирает этой рубашкой лицо и волосы. Спиной к парням натягивает свитер и юбку, стараясь сделать это как можно лучше. Надевая туфли, она опирается о плечо Томаса, чтобы сохранить равновесие. Томас распахивает пальто, и она вставляет руки в рукава. Парни хранят полное молчание.