Линда выходит на остановке возле церкви Святой Анны. Дом пастора — рядом с церковью. Если бы не ощущение срочности, она бы повернулась и возвратилась в школу. Линда заставляет себя идти вперед, хотя понимает, что ее просьба может быть встречена с насмешкой. Это самый мужественный поступок, который она совершает с тех пор, как прыгнула в океан.
Она поднимается по каменной лестнице и стучит в тяжелую деревянную дверь.
Ей отвечает молодой священник. Линда видела его раньше, со скамьи в церкви, но сейчас, вблизи, замечает, что он похож на Эдди Гэррити. Его воротничок сдвинут в сторону, в руке у него салфетка.
— Вы можете выслушать мою исповедь? — спрашивает она.
Священник удивлен.
— Исповеди выслушивают в субботу днем, — говорит он беззлобно. Быть может, он двоюродный брат Эдди — у него такие же золотистые волосы и тощая фигура. Добродетельный двоюродный брат. — А сегодня не суббота, — напоминает он.
— Я знаю, — говорит Линда, — но я должна сделать это сейчас.
— Сейчас я обедаю, — произносит он.
— Простите. — Линда готова уйти. Вероятно, это грех — желать большего, чем имеешь право. — Я подожду, — просит она.
Молодой священник медленно подносит салфетку к губам.
— Входи, — приглашает он.
Она вступает в обшитый панелями темный коридор, где единственным источником света служит электрический канделябр. Из дальней комнаты слышится позвякивание столовых приборов. Кто-то разговаривает.
— Тебе не надо сейчас быть в школе? — удивляется священник.
— Надо, — отвечает она.
— В школе будут беспокоиться?
— Нет.
— Ты в каком классе?
— В выпускном.
— Если мы это сделаем, ты вернешься в школу?
— Вернусь.
— Я не буду спрашивать, как тебя зовут.
— Да. Спасибо.
— Следуй за мной.
Она идет за молодым священником из коридора в маленькую приемную. Если бы не кресты, это помещение напоминало бы комнату, где монарх принимает иностранного сановника. Два кресла, стоящих рядом у входа. У стены два дивана такого же типа. Кроме этой мебели, в комнате нет ничего.
Она смотрит, как священник выдвигает кресла в центр комнаты, поворачивает их спинками, чтобы сидящие не видели друг друга, потом жестом приглашает ее сесть в одно из них.
Линда ставит свою сумочку на пол рядом с креслом и снимает пальто. В ней растет беспокойство. Невероятно, неужели она действительно расскажет о своих грехах в этой комнате, где они сидят спина к спине, — ничем не скрытые, не находясь в исповедальне?
— Отец, прости меня, ибо я согрешила, — начинает она чуть слышно.
Сначала стоит продолжительная тишина.
— У тебя есть грехи, в которых ты желаешь исповедаться? — подсказывает священник. Его голос кажется то ли скучающим, то ли усталым.
— Несколько лет назад, — говорит Линда, и сердце ее колотится в груди, — у меня были неподобающие сношения с любовником моей тети. Мне было тринадцать лет.
— Как ты понимаешь слово «неподобающие»?
— Мы… — Она думает, как лучше сформулировать. Подойдет ли слово «прелюбодействовать»? — Мы занимались сексом, — произносит она.
Следует небольшая пауза.
— Ты занималась сексом с мужчиной, который был любовником твоей тети?
— Да.
— Сколько лет было этому мужчине?
— Я не знаю точно. Думаю, чуть больше сорока.
— Понимаю.
— Он жил с моей тетей. Он жил с нами.
— И как часто ты прелюбодействовала с этим человеком?
— Пять раз, — отвечает она.
— Он силой овладевал тобой?
— Нет. Не совсем.
— Ты когда-нибудь исповедовалась в этом раньше?
— Нет.
— Это тяжкий грех, — замечает священник. — Прелюбодеяние и утаивание греха от своего исповедника. Кто-нибудь знает об этом?
— Моя тетя. Она застала нас. И меня надолго отослали из дома.
— А, — говорит священник. — Это «А» — возглас понимания, она не может ошибиться. — Продолжай.
— Отношения прекратились. Этот человек вроде как ушел из семьи.
— И ты думаешь, из-за тебя?
— Возможно. Я хочу сказать, похоже на то.
Священник долго молчит, и от этого она начинает нервничать. Все должно происходить не так. Она слышит, как где-то за пределами комнаты бежит вода, слышит голоса в коридоре. Может, священнику нужны подробности?
— Могу я говорить с тобой откровенно? — спрашивает наконец он.
Его вопрос вызывает в ней тревогу, и ответить ей нелегко. Священник поворачивается в своем кресле и перегибается через подлокотник в ее сторону.
— Это необычно, но я считаю, что должен поговорить с тобой об этом.
Линда тоже слегка подвигается в кресле. Краем глаза она видит рукав священника, его бледную руку. В веснушках, как у Эдди Гэррити.
— Я знаю, как тебя зовут, — произносит он. — Ты Линда Фэллон.
У нее перехватывает дыхание.
— Я кое-что знаю о твоей истории, — говорит он. Его голос становится добрее. Он уже не такой строгий. И уж точно, не такой усталый. — Мужчина, о котором ты говоришь, — презренный человек. Я едва знал его, до того как он уехал, но видел часто и с тех пор узнал достаточно, чтобы убедиться в этом. То, что он делал с тобой, он проделывал и с другими девочками твоего возраста и даже младше тебя. Он делал это неоднократно. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Линда кивает, с трудом веря тому, что слышит. Другие девочки? Еще младше?
— Можно сказать, что это был больной или дурной человек, — объясняет священник. — Возможно, и то и другое. Так что ты не одинока.
Эта информация настолько шокирует Линду, что все перед глазами начинает беспорядочно кружиться. Ее тошнит, будто она больна. Она вдруг вспоминает Эйлин и ее загадочное замечание: «Так поступало твое тело, а своего тела ты не должна бояться».
— Я не могу представить себе сердце этого человека, — говорит священник. — За его душу надо молиться. Но, думаю, я могу кое-что понять в твоем сердце.
Линде кажется, что ее легкие поднимаются в груди все выше и выше, так что скоро для воздуха совсем не останется места.
— Ты чувствуешь свою ответственность за то, что произошло? — спрашивает священник.
Она кивает, но потом понимает, что он-то не видит ее кивка. Линда сильнее перегибается через подлокотник кресла, как и священник, хотя ей не хочется смотреть ему в глаза. Где-то вдали она слышит слова, похожие на прощание, и звук закрывающейся двери.
— Да, — говорит она. — Более или менее.
— Конечно, можно сожалеть о том, что ты не была достаточно сильной и не воспротивилась этому человеку, но его грех гораздо тяжелее. Ты была ребенком. Ты до сих пор еще ребенок.
К ужасу Линды, на ее глаза наворачиваются непрошеные слезы.
— Твоя тетя поступила неправильно, отослав тебя. Могу представить себе, как ужасно это было для тебя.
Она качает головой из стороны в сторону. Доброта, доброта! Для нее она чуть ли не больнее, чем суровое слово. Никто никогда не разговаривал так с ней прежде.
— Это не грех, в котором тебе нужно исповедаться, потому что ты не совершала греха, — говорит священник. — Ты понимаешь, о чем я говорю?
Линда не понимает. Не совсем понимает. Это противоречит всему, что ей когда-либо говорили.
— Некоторые могут так думать, — продолжает священник. Он неожиданно чихает и говорит: — Извини. — Достает платок и сморкается. — Простуда начинается, — объясняет он. — Ты не хочешь поговорить об этом с кем-нибудь? С кем-то, кто мог бы помочь тебе?
Она отрицательно качает головой.
— Нет.
— Я знаю человека вроде врача, который мог бы поговорить с тобой о том, что ты думаешь по этому поводу.
— Нет, — настаивает она. — Не думаю.
— Я мог бы устроить, чтобы ты поговорила с женщиной.
— Нет, — отказывается она.
— Тяжело нести такое бремя одной.
Она громко, по-детски всхлипывает. Икота, судорожный глоток воздуха. Она отворачивается от священника.
Линда слышит, как священник встает и выходит из комнаты. Она думает, что он вышел, чтобы она поплакала в одиночестве, но он тут же возвращается с коробкой бумажных салфеток. Он останавливается перед ней, но она не поднимает глаз, тогда он достает из коробки салфетку и утирает ей нос.
— Возможно, тебе хочется побыть некоторое время одной, — говорит он.
Она снова отрицательно качает головой.
— Я должна вернуться в школу, — поясняет она, больше всего на свете желая покинуть дом священника.
— Понимаю, Линда.
Она поднимает на него глаза. Она была не права. Он совершенно не похож на Эдди Гэррити.
— Ты можешь простить того человека? — спрашивает он.
— Я не знаю. Я стараюсь не думать об этом.
— Ты можешь простить свою тетю?
Линда качает головой.
— Она меня ненавидит. Это, кажется, еще хуже.
— Не нам решать, какой грех хуже.
— Да, — соглашается она.
— Ты будешь работать над тем, чтобы простить их. Ты попробуешь.
— Да, — говорит она, хотя знает, что этого скорее всего не случится.
— У тебя есть друзья? — интересуется священник. — Кто-нибудь, с кем бы ты могла поговорить?
— У меня есть друг, — отвечает она.
— Ты ему доверяешь? — спрашивает он.
— Да. Очень.
— Это парень или девушка?
— Парень.
— Он католик?
— Нет.
— Ну ничего.
— Он — моя жизнь, — произносит Линда.
— Ну-ну, — мягко говорит священник. — Бог — твоя жизнь. Твоя жизнь — Бог.
— Да, — соглашается она.
— Но сейчас, пожалуй, не время вникать в это. Полагаю, ты получила достаточное религиозное образование.
Линда кивает.
— Больше, чем когда-либо хотела.
Она смотрит на него и видит, что он улыбается. Нет, он совсем не похож на Эдди Гэррити, думает она.
Священник протягивает ей руку. Она берет ее, и он помогает ей встать.
— Я провожу тебя до двери. Если захочешь поговорить, об этом или о чем-то другом, тебе только стоит прийти.
— Спасибо. Я даже не знаю, как вас зовут.
— Отец Мейен, — говорит он. — Не забудь свою сумочку.
Линда выходит на тротуар, зная, что священник наблюдает за ней из окна. Свет на улице такой яркий и такой резкий, что ей приходится тут же достать из сумочки очки. Она рада, что может надеть их, поворачивает к автобусной остановке и, убедившись, что из дома священника ее не видно, начинает плакать.
Она ждет рядом с комнатой, где заседает редколлегия «Нан-таскет», прислонившись к стене. Она удивляется тому, как мог архитектор создать такое уродство для школы. Возможно, это все-таки была тюрьма. Желтая кирпичная стена с узкими фрамугами окон высоко поднимается над ее головой. Царапины, оставленные учениками за долгие годы; придали металлическим дверям приглушенный синий или истершийся оранжевый цвет. В узкие застекленные окошки в дверях вделана проволочная сетка — для защиты, как ей думается, от случайного кулака. Время от времени она заглядывает туда, чтобы посмотреть, что делает Томас. Он сидит во главе длинного стола с восемью другими учениками, и они, кажется, глубоко увлечены дискуссией. Недавно из типографии сюда доставили пачки «Нантаскет», и теперь они свалены в кучи на столы учеников.
Линда должна находиться совсем не здесь. Она знает, что должна была сесть на поздний автобус, идущий до дома, закрыть за собой дверь в спальню и делать домашнее задание. Утром у нее контрольная по математике, кроме того, нужно написать работу по книге, которую она еще не прочитала. Работа в кафе, хоккейные матчи (дважды в неделю), часы, которые она проводит с Томасом (совершенно необходимые), оставляют ей все меньше и меньше времени для занятий. Ее беседа с мистером К., только что состоявшаяся в классе, не будет иметь никакого практического смысла, если она не получит хороших оценок. Раньше учеба не требовала больших усилий, но теперь она понимает, что хорошие результаты возможны, только если учебе уделять время.
В конце коридора заместитель директора, который несколько месяцев назад знакомил ее со школой, отчитывает угрюмого длинноволосого ученика в джинсовой куртке. Ей не слышно, что он говорит, но она может догадаться. «Избавьтесь от этой куртки. Подстригитесь».
Она думает о своей встрече со священником — совершенно поразительном событии. Таком странном и нереальном, что оно могло вообще не произойти.
Но оно произошло, думает она. Произошло.
Дверь открывается, и появляется Томас с экземпляром «Нантаскета» в руках. Он читает на ходу.
— Эй, — окликает его она.
— Линда. — Он оборачивается. — Привет. Не ожидал увидеть тебя.
"Их последняя встреча" отзывы
Отзывы читателей о книге "Их последняя встреча". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Их последняя встреча" друзьям в соцсетях.