— Что там у тебя?

— Смотри, — говорит он.

Томас открывает литературный журнал на странице, где напечатано стихотворение Томаса Джейнса. Она читает стихотворение.

— Очень хорошо, Томас. — И это действительно хорошо. — Поздравляю.

— Спасибо. Спасибо. — Он кланяется. — Что ты здесь делаешь?

— Ну, — говорит она. — Я разговаривала с мистером К. и, наверное, буду подавать заявление в колледж.

— Да? — Томас улыбается. — Да? — Он прижимает ее спиной к стене. — И куда?

— Ну, например, в Мидлбери.

— Хренов мистер К., — бормочет Томас.

— И, возможно, еще Тафте и Бостонский колледж.

— Не шутишь?

— Срок уже прошел, но он куда-то позвонил и объяснил, как он выражается, «мою ситуацию», ему сказали, что готовы рассмотреть мое заявление. Ну, так ответили пока только в Мидлбери.

— Он просто чудо! — Томас целует ее.

Их окликает голос откуда-то из глубины коридора.

— Никаких объятий между лицами противоположного пола во время занятий. — Стоя спиной к заместителю директора, Томас поднимает бровь. Мужчина ждет, уперев руки в бока. В любую минуту, думает Линда, он может топнуть ногой.

— Что тут такое веселое у вас происходит? — спрашивает он.



Стоянка превратилась в море слякоти. Сапоги Линды промокли.

— Теперь, когда мне поставили цепи, — говорит Томас, — температура, наверное, уже не опустится ниже нуля.

Он открывает дверь «скайларка». В машине так жарко, что Линда снимает пальто. Томас включает приемник.

— С зонтиком то же самое, — замечает она.

— Что?

— Если ты его не забываешь, дождя не будет.

— Давай отметим, — предлагает он.

— Давай, — соглашается она. — Где?

Он барабанит пальцами по рулю и думает.

— Отсюда недалеко есть классный ресторан морепродуктов, называется «Лобстер пот». Можем поехать туда поужинать.

— Серьезно? Сегодня среда.

— Ну и что?

— Завтра у меня контрольная.

— Позже позанимаешься.

— Мне нужно работать.

— Нет, сейчас не нужно, — говорит он, сдавая назад.



Они едут по узкой извилистой прибрежной трассе. Линда сидит, прижавшись к Томасу так, что ему приходится высвобождать руку, чтобы управлять машиной. Когда появляется возможность, он кладет руку ей на колено. Один раз он поднимает юбку, чтобы увидеть ее бедро. Потом его рука скользит под юбку. Она не отталкивает его.

Томас останавливается у заправочной станции, чтобы она могла позвонить в кафе. Она держится за нос, притворяясь, будто простудилась, пока Томас стоит рядом с будкой, стучит по стеклу и поет. «Помоги мне, Ронда. Помоги мне, Ронда». Когда они снова садятся в машину, Линда целует его так сильно и долго, что после этого он начинает хватать ртом воздух.

Когда они едут, заходящее солнце освещает деревья и старые дома у дороги, и некоторое время кажется, что мир радостно горит.

— Это лучший день в моей жизни, — говорит она.

— Правда?

Вода на болотах окрашивается в сверкающий розовый цвет. Томас сует руку под сиденье и вытаскивает бутылку чего-то похожего на виски.

— Что это? — спрашивает она.

— Выпить хочешь? Мы ведь празднуем.

В бутылке только половина. Возможно, есть вещи, которых она о Томасе не знает.

— Ты никогда не пила, — замечает он.

— Томас, мы можем где-нибудь остановиться? Я хочу тебе кое-что рассказать.



— Он занимался со мной сексом, — говорит она, быстро выдыхая.

Она ждет, пока откидной верх не накроет их, пока воздух не раздует его. Томас поставил машину на узкой полосе грунта у болота. От дороги их немного закрывает рощица деревьев, сверкающих и тающих в лучах заходящего солнца.

— Он изнасиловал тебя, — произнес Томас.

— Это не было изнасилованием.

Вот сейчас, думает Линда, Томасу лучше открыть дверь и выйти из машины, впустив внутрь холодный воздух. Ему нужно походить, собраться с мыслями, и, когда он снова садится в машину, она знает, что теперь между ними все будет по-другому.

— Часто?

— Пять раз.

Он откидывается на сиденье. У Линды немного кружится голова. Ей нужно поесть.

— Я так и знал, что было что-то такое, — спокойно говорит Томас.

— Ты знал? — Она чуть-чуть удивлена. И, возможно, слегка разочарована. Ее ужасную тайну все-таки разгадали.

— Я не знал наверняка. На самом деле, я некоторое время думал, что это мог быть твой отец.

— Мой отец ушел, когда мне было пять лет. Я рассказывала тебе.

— Я думал, что, возможно, ты врешь насчет того, когда он ушел. — Томас не осуждает ее. В его фразе чувствуется понимание: она была вынуждена так поступать.

— Это было ужасно?

— Это не было ужасно или не ужасно, — отвечает она осторожно. И через минуту добавляет: — Я полагаю, нам не стоит больше говорить об этом.

Он кивает. Какая польза от подробностей? От тех образов, которые стереть невозможно?

— Я люблю тебя, — произносит Томас.

Она качает головой. Эти слова не нужно было говорить сейчас. Она может теперь думать, что они сказаны из жалости.

— Я люблю тебя с того самого момента, когда ты вошла в класс.

Но она верит в то, что слова имеют большое значение, и у нее поднимается настроение.

— Иногда мне кажется, — добавляет он, — что мы были предназначены друг для друга.

— Я согласна, — быстро откликается она. И это правда. Она действительно с этим совершенно согласна.

От прилива чувств он поворачивается к ней.



— Ты уверена? — спрашивает он.

— Я уверена, — отвечает она.

Он отстраняется и внимательно смотрит на нее.

— Но он не заставлял тебя что-то делать, правда? — настаивает он. — Снимать с себя одежду?

Она отрицательно качает головой и понимает, что у Томаса тоже есть свои образы — самые худшие, какие он только может вообразить. То, что воображаешь, всегда хуже, чем это есть на самом деле.



Линда стягивает через голову свитер, чувствуя себя более обнаженной, чем если бы была совершенно голой. Она снимает юбку и слышит, как у Томаса перехватывает дыхание.

— Линда, — произносит он.

Осторожно, как можно прикасаться к скульптуре в галерее, Томас проводит кончиками пальцев от шеи Линды до бедер. Она тоже задерживает дыхание.

— Так лучше, — говорит она.



Они перебираются на заднее сиденье, чтобы не мешал руль. Снаружи по-прежнему зима, но внутри все — пар и горячее дыхание. Что-то вроде кокона. Мир как в тумане.

Линда думала, что наслаждение — это поцелуи, прикосновения, таинственная влага, которые она приносила с собой в трехэтажный дом. Но в этот день, в машине, она понимает наконец, что такое наслаждение: тело напрягается и взрывается, изливая себя.

Они лежат на заднем сиденье. Ноги пришлось согнуть и повернуть, чтобы можно было поместиться. Линде тепло под ним, но он теперь чувствует прохладу, тянется на переднее сиденье и накрывает спину своим пальто.

Он нежно убирает волосы с ее лица.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Все по-новому, — говорит она. — Все.



— Мы будет вместе всегда, — говорит Томас.

— Да.

— Ничто не сможет разлучить нас.

— Да.

— Тебе понравилось? Заниматься любовью?

— Мне понравилось.

— Тебе было страшно?

— Немного.



Томас достает с переднего сиденья бутылку виски и приподнимается, чтобы сделать глоток.

— Хочешь? — предлагает он.

Если она колеблется, то лишь секунду, самое большее две.

— Что это?

— Виски.

Напиток обжигает, и почти мгновенно Линда чувствует в желудке тепло. Она отпивает еще раз и возвращает бутылку Томасу. Через некоторое время она откидывает голову: напиток действует, выносит ее из «скайларка» и несет по воздуху.

— Ты расстроился из-за этого? — спрашивает она.

— Из-за чего?

— Что я не… Ты понимаешь. — Она не может произнести это слово.

— Не девственница?

— Да.

— Нет, — отвечает он.



— Если с тобой что-то происходит, то это не обязательно меняет твою жизнь к лучшему, — говорит он.

— Это изменило мою жизнь к лучшему, — утверждает она.



Они неуклюже одеваются на заднем сиденье. Одевшись, выходят из машины, чтобы пересесть на переднее сиденье.

— У нас будут дети, — заявляет он, удивляя ее.

— Ты думаешь?

— Мне очень нравится Джек, — объясняет он.

— Хорошо, — соглашается она.

— Как ты думаешь сколько? — спрашивает Томас.

— Не знаю. Трое или четверо?

— Я думал, семь или восемь.

— Томас.

Он нагибается к рулю.

— Можешь провести ногтями по спине? — просит он.

— Так?

— По всей спине.

— Так?

— Да, — он вздыхает. — Это здорово.



— Я чувствую себя такой счастливой, — произносит она. — Такой фантастически счастливой!

— Ты имеешь в виду то, что мы встретились?

— Да.

— Это чудо, черт возьми! — восклицает он.



— Я должен у тебя кое-что спросить, — говорит он, когда они снова едут по прибрежной трассе. И возможно, он едет быстрее, чем раньше, — чуть быстрее, чем надо.

— Ладно, — отвечает она.

— Почему ты позволила этому случиться?

Линда закрывает глаза и думает. Она должна попытаться ответить на этот вопрос.

— Не знаю, — начинает она. — Я всегда была там какой-то чужой… — Она останавливается. — Это не оправдание, понимаешь. Это только объяснение.

— Я понимаю.

— Для тети и для двоюродных братьев и сестер, даже для тех, кто хорошо ко мне относился, я всегда была чужой. Думаю, это можно сравнить с тем, как если бы хозяин хорошо относился к слуге. Но он был другой. Стыдно признаться, но благодаря ему я почувствовала себя особенной. У него всегда были для меня угощения.

Она запнулась, прислушиваясь к своим словам. Это было очень унизительно.

— Наверное, поначалу ему было жаль меня, и он пытался как-то по-своему помочь мне. Он водил меня в кино, брал с собой, когда ездил с поручениями в город.

— Он делал это с Эйлин?

— Раньше я так считала. Но теперь не уверена. — Она думает над его первым вопросом. — Самый честный ответ, который я могу тебе дать: я делала это за внимание. Мне тогда страшно хотелось внимания. Думаю, и сейчас хочется.

— Всем хочется внимания, — соглашается он.



Томас включает приемник громче, что делает очень редко. Он поет, поет плохо и громко, и Линда не может сдержать улыбки. Она откидывается на сиденье, не веря своему счастью. Теперь у нее есть Томас и будущее — годы счастья. Солнце заходит внезапно, сворачивая тени на домах. Температура падает, и она тянется за своим пальто.

— Я люблю тебя, — говорит она, когда они выезжают на крутой поворот.

И это правда. Она знает, что будет любить его всю свою жизнь.

Маленький ребенок, девочка лет пяти или шести, сидит на трехколесном велосипеде посреди дороги. Она смотрит на приближающийся «скайларк», поднимает велосипед и бежит с ним на обочину.

Это мимолетная сцена, образ, слегка даже комический. Выражение удивления на лице девочки, здравое решение нести велосипед, бег вразвалку в стремлении избежать опасности. И если бы Линда с Томасом поехали дальше, они сначала ужаснулись бы этой сцене, а затем посмеялись бы, и от выпитого виски их смех превратился бы в хихиканье.

Но они не едут дальше.

Томас тормозит и бросает машину в сторону, чтобы не ударить девочку. Телеграфный столб и дерево заполняют собой ветровое стекло, и Линда вскрикивает. Томас дергает руль, машину несет поперек узкой дороги, и заднее колесо попадает в канаву.

Все происходит так быстро.

И в эти секунды, пока они находятся в воздухе — в эти последние секунды своей жизни, — Линда видит не прошлое, не жизнь, которая, как считается, проносится перед глазами, а будущее: не жизнь, которую она прожила, а жизнь, которую могла бы прожить.

Коттедж среди поля хризантем в далекой стране.

Маленький мальчик с проплешинами на голове, которого она держит на коленях.

Белая комната с красивыми окнами, чертежный стол в центре.

Ребенок по имени Маркус, более хрупкий, чем его сестра.

Апельсины, рассыпанные по полу в кухне.

Гостиничный номер с зеркалом, свое стареющее лицо.

Самолет, поднимающийся из облаков.