Молодая женщина, которая в первый его приезд снимала детей с забора, вышла на высокое крыльцо, залитое солнцем, и весело крикнула:

- Доброе утро! Умывайтесь и бегом есть!

- А что у нас на завтрак? – громко поинтересовался один из мальчишек, уже добравшийся до уличного умывальника и двумя указательными пальцами осторожно и безо всякого удовольствия моющий глаза и щёки.

- Блины с клубникой.

- Блинчики! Блинчики! – вразнобой обрадовались остальные дети и помчались умываться.

- Мамины блинчики – самые вкусные на свете! – провозгласил старший брат. Остальные поддержали его лозунг и, умывшись, дружно принялись скандировать:

- Блины нашей мамы – лучшие на свете!

Большая семья в полном составе скрылась в доме. Константин невесело улыбнулся. Его сын никогда не был таким, как эти дети. Никогда не бегал, не смеялся, не маршировал под собственные лозунги, не радовался солнцу, утру и обещанным блинчикам с клубникой. И даже никогда не сидел на руках у него, Константина. Потому что не мог делать ничего из того, что так легко делали соседские чада. А ещё его сын умер два года назад. Ему было восемь лет. Столько же, сколько сейчас старшему сыну его соседей.




1997 – 1998 годы

Константин

Женился он не так чтобы рано. Но и не поздно. В двадцать четыре года. Его юная жена была на шесть лет моложе и только что стала совершеннолетней. Они познакомились случайно, на улице. Костя помог встречной девушке дотащить тяжеленные сумки. Как оказалось, она получала учебники на новый учебный год в институтской библиотеке. Тренированный, крепкий лейтенант Соколан легко подхватил ношу и играючи донёс её до общежития, в котором обитала Светлана, так звали девушку. А донеся, пригласил её погулять. Сентябрьский вечер был довольно тёплым, и они долго бродили по улочкам, разговаривали и смеялись, смеялись. Почему-то им было очень весело тогда. Теперь уже Константин и не вспомнил бы почему.

Хорошенькая миниатюрная блондинка Света рассказала ему, что она из подмосковного Клина. Но ездить оттуда в институт далековато, да и живёт она там с тётей, потому что мама уже давно умерла, а отца у неё никогда не было, вот и обосновалась в общежитии. Костя был сыном разведённых родителей, отца с тех пор, как тот женился на молодой женщине, не видел ни разу. А мама его умерла за год до этого. И он тоже, как и Света, чувствовал себя одиноким. Ни братьев, ни сестёр у обоих молодых людей не было. Поэтому ли, или по какой-то другой причине, но встретившись всего несколько раз, Костя со Светой уже не мыслили жизни друг без друга. Вскоре Светлана со своими тремя сумками, в двух из которых лежали всё те же учебники и лишь в одной её личные вещи, перебралась в однокомнатную квартиру Кости. Там они и зажили, удивительно легко и быстро привыкнув друг к другу.

Светлана оказалась неплохой хозяйкой. Костя в свою очередь старался во всём ей помогать. Дома он из-за работы бывал нечасто. Но молодая жена не сердилась, не устраивала скандалов, а училась, занималась хозяйством и с удовольствием хлопотала вокруг мужа, когда тот всё же оказывался дома. И оба чувствовали себя вполне счастливыми. Костя даже умудрился взять на работе путёвки в их ведомственный дом отдыха, и они отправились в настоящее свадебное путешествие. Света до этого на море никогда не бывала. И всё, от пицундских сосен до длинного Маркхотского хребта, вытянувшегося вдоль берега Чёрного моря аж на несколько десятков километров, приводило её в неописуемый восторг. Она то и дело брала Костю за руку и шептала:

- Костик, спасибо тебе!

И он чувствовал себя волшебником.

Дело было в ноябре, дули холодные ветра, вода в море была чересчур бодрящей, а бассейна в доме отдыха не имелось, но их ничто не огорчало. Они часами бродили вдоль серого неласкового моря, иногда даже не разговаривая, а просто довольствуясь молчаливой близостью родного человека. Светлана собирала красивые оранжевые и сиреневые ракушки и камни, а Костя с готовностью носил их за ней в пакете и любовался почти опустевшим приморским городом. Им обоим было хорошо и спокойно.

А через два месяца после свадьбы оказалось, что ещё до конца недавно наступившего тысяча девятьсот девяносто восьмого года у них родится ребёнок. Этого ни Костя, ни, тем более, совсем юная Света не ожидали. Им хотелось не вопящего младенца, а свободы и праздника. Но, когда они узнали, что скоро станут родителями, то снова, как и после свадьбы, на удивление быстро перестроились под новую реальность. Стали мечтать уже о том, что будут брать во все поездки маленькую хорошенькую дочку или славного, крепенького сына. А значит, и дома сидеть не придётся. Зато у них будет настоящая семья. И жизнь стала казаться им обоим ещё лучше, чем раньше.

Узнав, что они ждут мальчика, Костя и Света очень обрадовались и принялись скупать одёжки, игрушки, пелёнки и прочее младенческое добро, нужное не столько ребёнку, сколько родителям. И ждали, очень ждали рождения Костика. Света настаивала на том, что хочет назвать сына только так, в честь мужа. Будущему отцу эта идея не слишком нравилась, но он любил жену и не хотел спорить, а потому согласился.

На пятом месяце беременности Света прочитала статью про совместные роды и очень захотела, чтобы Костя был рядом с ней во время рождения их ребёнка. Она даже нашла в одном из городков ближайшего Подмосковья роддом, где практиковали такое. Там ей подсказали, что есть специальные курсы, на которых готовят будущих мам и пап к совместным родам. Света громко, с выражением прочитала статью мужу, пока он ужинал, рассказала про удивительный роддом, сделала умоляющие глаза, и Костя согласился два раза в неделю ходить на подготовительные занятия.

Курсы оказались интересными, и Косте даже понравились. Весёлые муж-доктор и жена-воспитатель детского сада рассказывали слушателям, как отрабатывали свою систему на себе, показывали фотографии свои и своих детей, а так же счастливых семейных пар, уже рожавших у них, и красивых малышей, сидящих на руках у сияющих родителей. Это и на Костю, и на Светлану произвело сильное впечатление. Было решено рожать только в этом потрясающем роддоме при помощи этих замечательных людей. Доктор Семён Степанович Синьков пообещал собственноручно принимать их ребёнка. Светлана была счастлива и рожать совершенно не боялась.

Так получилось, что у всех из их довольно большой группы подготовки к родам дети родились раньше, чем у Соколанов. И Света восторженно рассказывала, что ей звонили уже и Лиза, и Оксана, и Маша, и у всех всё прошло замечательно. Как по маслу прошло. Родились здоровые, крепенькие детишки. Все сокурсницы взахлёб хвалили доктора Синькова и были ему очень благодарны.

И это, разумеется, было правдой. Он и вправду был хорошим, опытным врачом и многим помог. Но с Соколанами всё вышло по-другому.

Света перехаживала беременность, и её положили в предродовое отделение, ожидая начала родов с минуты на минуту. В тот день Костя задержался на работе. Ставший уже старшим лейтенантом Соколан себе всё так же не принадлежал и был вынужден подчиниться приказу. Освободившись, наконец, он, волнуясь, позвонил в роддом, и ему сказали, что жена уже рожает. Костя на своей голубой «шестёрке» мчался, нарушая все мыслимые правила, и не попал в аварию только чудом. Но, когда он прилетел-таки к жене, мальчик, их сын, уже появился на свет. И Светлана счастливая, хотя и очень бледная, лежала в чистенькой красивой одноместной палате.

- Светка, прости, я опоздал, - почти простонал чувствовавший себя подлецом и негодяем, бросившим жену в самый важный момент, Костя и сунул ей в руки огромный букет роз. Света не удержала его, и цветы усыпали одеяло. Жена улыбнулась и устало откинулась на подушку, на мгновение прикрыв глаза.

«Как в гробу лежит», - в ту же секунду уколола страшная, несвоевременная мысль. Костя сердито мотнул головой и прогнал её. Он был счастлив: у него родился сын.

- А можно я мальчика посмотрю? – спросил он у доктора Синькова, которого встретил, выйдя из палаты в коридор, чтобы попросить у медсестёр вазу для цветов (в этом потрясающем роддоме были продуманы даже такие мелочи). Доктор пробежал было мимо, но, узнав Костю, остановился.

- Можно, отчего нет, - ответил он, чуть поспешно, пожал плечами и провёл молодого отца в большую светлую палату в конце коридора, где в специальных кроватках лежали сразу несколько младенцев. Семён Степанович подвёл его к малышу, лежащему у окна. Прошелестела какая-то бумажка, и врач отступил в сторону, рукой показав на ребёнка:

- Вот ваш сын.

Малыш, туго стянутый пелёнкой с жёлтыми утятами, спал. Красное, чуть припухшее личико было спокойно. Головка ребёнка показалась Косте ассиметричной и несоразмерно большой. Но он тут же вспомнил всё то, что рассказывали им на занятиях и успокоился. Новоиспечённый отец пару минут поразглядывал ребёнка, благодарно пожал доктору руку и снова пошёл к жене. Семён Степанович остался в детской, переходя от кроватки к кроватке.

- Ты его видел? – спросила Светлана, с надеждой и волнением вглядываясь в его лицо.

- Да. Он очень красивый, - уверенно соврал Костя, которому младенец не слишком понравился, но который знал, что почти все дети поначалу не отличаются красотой, а потом хорошеют и начинают походить на ангелочков (об этом им тоже рассказывали на курсах). Света спокойно и гордо улыбнулась.

А Костя, чтобы доставить ей удовольствие, добавил ещё несколько деталей:

- У него пелёнка с утятами и голубой чепчик. А одеялко в клеточку, зелёненькое.

- Там не холодно? – заволновалась Света.

- Нет. Тепло. Ты не переживай. Он спал и был совершенно доволен жизнью.

- Его, наверное, скоро кормить принесут, - блаженно улыбаясь и глядя мимо Кости нежным, ласковым взглядом, тихо сказала жена. И Костя понял, что у него в её сердце теперь появился конкурент. Но не заревновал, а умилился.

Посидев у жены ещё немного, счастливый отец собрался ехать домой. Ему нужно было сообщить радостную весть родным и друзьям.

В роддоме было тихо. Врачи, кроме дежурных, уже разъехались по домам. Медсёстры, выполнив все назначения, отдыхали. В полутёмном пустом коридоре к Косте подошла немолодая санитарка и, озираясь по сторонам, шепнула:

- Вас обманули. Вам показали чужого ребёнка. А ваш сын сейчас в реанимации. Так получилось, что его уронили почти сразу после рождения.

Выглядело всё это, словно сцена из какого-то глупого сериала, но почему-то Костя ей сразу поверил. И тут же заработала его профессиональная наблюдательность, до этого притупившаяся из-за сумасшедшего счастья, накатившего на него, когда он узнал о рождении сына. Вспомнились растерянные взгляды медсестёр, когда он шёл, вернее, почти бежал с огромным букетом к Свете и то, как одна из них вскочила при его появлении и поспешила куда-то. Вспомнился странный, преувеличенно бодрый тон врача. И шелест бумажки, когда доктор подошёл к кроватке с ребёнком. С чужим ребёнком. Он просто снимал с бортика бумажный ярлычок с фамилией матери. Потому что ребёнок был не их и фамилия тоже.

Костя с полубезумным видом кивнул нянечке и, резко развернувшись, пошёл к детской палате. Из сестринской доносился звук включённого телевизора, в котором весёлый громогласный дядька радовался, что кому-то выпал сектор «Приз». С того дня Костя ненавидел эту передачу и дядьку тоже. Хотя он-то, конечно, ни в чём не был виноват.

В детской тоже никого, кроме малышей, не было. Костя подошёл к окну. На кроватке ребёнка в пелёнке с жёлтыми утятами и голубом чепчике висела табличка с незнакомой фамилией – уже успели вставить. На всякий случай Костя просмотрел таблички на всех кроватках. И своего сына не нашёл.

Он вышел в коридор и снова отыскал ту нянечку. Увидев его, женщина отставила в сторону швабру и сострадательно посмотрела на Костю.

- В этой палате все дети? – Костя махнул рукой в сторону детской. – Или они в нескольких местах лежат?

- Все здоровые здесь, - вздохнула нянечка, - а ваш на другом этаже, в реанимации.

- Как это получилось? – спросил Костя, в голове у которого билась одна мысль: как он будет об этом рассказывать жене?

- Он родился крепеньким и совершенно здоровым. Но его случайно уронили. Так бывает.

- Часто? – страшным мёртвым голосом спросил зачем-то Соколан.

- Что «часто»? – не поняла добрая нянечка.

- Часто у вас детей роняют?

- Нет, что ты. На моей памяти только раз такое было. Но это ещё в другом роддоме.

- Понятно. Значит, нам не повезло.

Косте Соколану было двадцать пять лет, и он многое повидал на своей работе. Но, когда он представлял, как крохотного голенького новорождённого малыша чьи-то равнодушные руки выронили на холодный твёрдый кафель пола, ему хотелось выть. И он застонал, сжав зубы так, что они заскрипели.