— Да где я её возьму, эту доплату?! — От досады лицо Белова в один момент стало ярко-алым, словно панцирь рака, опущенного в кастрюлю с кипятком. Он с возмущением смерил взглядом проводницу, не пускавшую их в вагон, несмотря на то что билеты в плацкарт были куплены ими ещё десять дней назад. — Как вы не можете понять, нам нечем доплачивать, не-чем!

— Я вас понимаю, — стараясь держать себя в руках, проводница натянуто улыбнулась, — но поймите и вы меня. Если за билеты не будете доплачивать вы, то это придётся сделать мне. А я не могу возить пассажиров за свой счёт. Извините, — бесцветно произнесла она и переключила своё внимание на только что подошедших к вагону пассажиров. — У вас четвёртое купе, проходите, пожалуйста. Граждане провожающие, не задерживайтесь долго, через десять минут отправление состава.

— Значит, по этим билетам вы нас пускать не хотите? — обиженно протянул Бяшка.

— Моё желание здесь ни при чём. — Она бросила взгляд на часы, и Сергей понял, что проводница ждёт не дождётся момента, когда поезд наконец тронется.

— Слушайте, у вас совесть есть?! — Серёга повернул голову в ту сторону, где дожидались результатов его переговоров все остальные. — Поймите, у нас действительно безвыходное положение. Если бы у нас были деньги, мы бы уже давно заплатили, а не стояли бы тут перед вами с протянутой рукой и не канючили бы Христа ради!

— Я всё понимаю…

— Да чего вы понимаете? — взвился Бяшка. — У нас исключительный случай, непредвиденные обстоятельства! Неужели нельзя сделать на это скидку?!

— У меня тут после дефолта полный вагон таких исключительных, как вы, однако никто не скандалит. Постановление общее для всех.

— Какого ещё дефолта? — Понимая, что через пять минут доказывать что-либо станет уже поздно, Бяшка с отчаянием сжал кулаки. — Да человек вы или нет?! У нас правда нет денег!

— Я проводник!

Видимо решив, что с нищей компании станется заскочить в вагон на ходу, она встала в проёме двери, крепко ухватившись руками за поручни.

— Господи, что за отдых такой! — в сердцах воскликнул Бяшка. — Два дня назад деревенские нас чуть не отправили на тот свет из-за каких-то кур, вчера посреди леса у нас от палатки спёрли рюкзак, а сегодня и вовсе… — Не окончив, он махнул рукой, скрестив ноги, сел на асфальтовое покрытие платформы, и тут же, сообразив, что переговоры Серёги зашли в тупик, с места снялась вся его компания.

— Что вы делаете? — Проводница бросила обеспокоенный взгляд на подошедших молодых людей с огромными рюкзачищами за спиной. — Я всё равно не смогу пустить вас в вагон, даже если вы ляжете поперёк рельсов.

— А что, это идея! — Семён, серьёзно нахмурившись, скинул рюкзак и шагнул к краю платформы. Все остальные, переглянувшись, сделали то же самое.

— Да вы что, ненормальные?! — закричала проводница, как только пятеро парней уселись на край перрона и свесили ноги вниз. — Поезд же сейчас тронется! Вам же все кости переломает! Господи!.. — Спустившись на нижнюю ступеньку, она уцепилась за поручни и окинула взглядом платформу, но, кроме провожающих, как на грех, никого поблизости не было. — Да что же это такое? Где их всех носит-то?!

— Товарищ проводник! — Неожиданно один из хулиганов встал и подошел к ней вплотную. — А может, договоримся, а? По двести за билет у нас нет, а вот по сто будет. Может, мы скинемся и обойдёмся без кассы?

— Без кассы?.. — Проводница ещё раз бросила взгляд на перрон, потом на часы. И с сомнением произнесла: — Вы понимаете, что будет, если вас найдут? Меня же уволят.

— А если не найдут? — Семён полез в карман джинсов, и тут же вся компания как по команде поднялась на ноги. — Ну, так что, договоримся?

— Стоило бы отправить вас всех в милицию… — неуверенно протянула она и вдруг улыбнулась.

И Семён с облегчением вздохнул: дорога на Москву была открыта.

* * *

— Нет, главное дело, этот меня под танки бросил, а сам — моя хата с краю. — Бяшка мотнул головой в сторону Семёна и потянулся за бутылкой с минералкой, стоявшей на столике у окна. — Яму-то он выкопал, кур туда бросил, а засыпать всё это землёй у него времени не хватило!

— И чего ты людям мозги компостируешь? — Тополь вырвал бутылку из рук Серёги. — Кур я в яму покидал, маленько земелькой присыпал, а сверху лапником завалил. Мало того лапник, там же ещё два спальника было — чем не перина?

— А про лопату ты забыл? — с укоризной протянул Бяшка. — Кур-то ты зарыл, а сапёрную лопатку куда дел, не скажешь?

— Под лапник пихнул.

— Вот почему тебе её не пихнуть загнутыми краями вниз, а? — Бяшка сморщился и потёр рукой правый бок. — Нет, как назло, он уложил её остриём кверху!

— Хорошо, что хоть так догадался, а то бы этой самой лопатой нам всем головы раскроили, — заметил Толик, взял свою бессменную «Селгу» и уже хотел настроить её на какую-нибудь волну, как поймал возмущённый взгляд Тополя. — Нет, а чего? Запросто огрели бы каждого по разику — и ищи свищи! — Решив попусту не обострять отношений, он с сожалением вздохнул и поставил радиоприёмник на столик.

— Ну да, тебе легко говорить, ты у костра банки с тушёнкой вскрывал, а мне эта лопата в бок врезалась. Лежу я, калачом свернулся, за живот держусь, а самого и вправду чуть не тошнит. — Бяшка вцепился пальцами в свой рыжеватый чуб, свисавший на глаза светлой линялой тряпицей. — В палатку-то их всего двое залезло, а по голосам слышу, что их там целая толпа набежала.

— Человек, наверное, двенадцать было, да? — Гешка повернулся к Толику. — А может, пятнадцать.

— Да ну, скажешь тоже, — отмахнулся тот.

— А сколько же?

— Ну, восемь-десять, не больше.

— Может, их там было и немного, мне же не видно, но орали они так, будто вся деревня собралась, — пояснил Бяшка. — Заходят эти двое в палатку — и давай рюкзаки потрошить, причём на меня — ноль внимания, фунт презрения, словно я там для мебели. Вытряхнули всё, потом ухватились за край спальника и меня на землю скинули, как щенка, честное слово! — Бяшка возмущённо фыркнул. — Потом слышу, ещё какие-то голоса. Эти двое тоже услышали, обыск прекратили и переглянулись, видимо, голоса незнакомые.

— Это ребята с соседней стоянки подошли. Они тоже деревенских заметили, вот и подтянулись к нам, чтобы, если что, москвичей побольше было, — пояснил Гешка.

— Да они не из Москвы, — Толик взял гитару и принялся её настраивать, — они из Астрахани, тоже на недельку на Селигер приехали.

— Какая разница, откуда они. Главное, что вовремя подтянулись, а то ещё неизвестно, чем бы это всё закончилось.

— Да, когда деревенские увидели, что силы, в принципе, равны, разговор пошёл другой, — согласно кивнул Толик.

— А помните, как этот, который всё круги вокруг костровища нарезал, упёрся — и ни в какую: видел я этого рыжего у сарая, и всё тут! — вступил в разговор Димка. — Мы ему — у него отравление, не мог он находиться у твоего сарая никак, а тот — я своими глазами видел. Упёртый, чёрт.

— Да, когда астраханцы подошли, деревенские малость обороты сбавили, — усмехнулся Гешка.

— Ещё бы не сбавить! Только у них дубины в руках, а у нас — топоры да лопаты…

— Да ладно тебе, всё равно бы ты этим топором никого не убил. — Толик наклонился к деке и прислушался к звуку, издаваемому струнами.

— На самом деле, это ещё неизвестно, кто кого, — сидя в безопасности в тёплом вагоне, расхрабрился Бяшка. — Да если на то пошло, деревенским ещё повезло, что мы не полезли в драку.

— Уж если на то пошло, ничего бы не случилось, если бы вас не понесло в чужой сарай, — тут же остудил его пыл Тополь.

— Ну ладно, теперь всю жизнь будешь вспоминать! — Бяшка скорчил недовольную мину. — Нашёлся правильный!

— Если бы ребята вовремя не появились, ещё неизвестно, чем бы всё это закончилось. — Тополь потянулся за своей гитарой. — Да этих кур проще было купить.

— Да? И кто бы нам их продал?

— Ты чего, голодал, что ли? Полные рюкзаки жратвы!

— Ага, полные! — Бяшка язвительно сморщился. — Чего ж вы нас тогда в деревню-то оправили?

— Начнём с того, что вас никто никуда не отправлял. — Семён расстегнул мягкий чехол, в котором хранилась гитара.

— Может, хватит, а? — не выдержал Толик. — Давайте закончим этот разговор. Вы мне лучше скажите, кто точно знает, что такое дефолт?

— Опять ты со своей политикой! — недовольно проворчал Семён. — Ты можешь не грузить нас всякой чушью?

— Нет, интересно, из-за этого дефолта мы чуть на перроне не остались, а тебе опять всё до лампочки! — удивился Анатолий. — Между прочим, пока ты вчера с удочкой закатом любовался, я поймал одну интересную волну…

— Ну, началось… — Тополь откинулся назад, всем своим видом показывая, что не намерен вникать в навязчивые бредни Толика.

— Ты сначала дослушай, а потом морду криви! — Внезапно в голосе Толика, как правило всегда идущего на компромисс и старающегося обойти острые углы, послышалось раздражение.

— Ты чего заводишься? — оторопел от неожиданности Семён.

— В чём-то ты такой умный, прямо куда бежать, а в чём-то… — Он замялся, даже в запальчивости не желая прибегать к ненужным эпитетам. — Между прочим, курс доллара в Москве почти тридцать вместо шести, как было. Тебе это ни о чём не говорит?

— А о чём это мне должно говорить? — беспечно хмыкнул Тополь. — Ну, подорожает там что-то, не смертельно же! Оно и так каждый месяц дорожает, и без дефолта. Поверь мне, Толька, это всё игрушки власть имущих: сегодня доллар стоит тридцать, завтра — снова шесть или десять, тебя-то это каким боком касается? Ты что, миллионами ворочаешь?

— Ну ты даёшь… — растерянно протянул Анатолий и провёл ладонью по аккуратно стриженной бородке.

— А что — даёшь? Вот пиво выпустили, девятку, это меня касается, «Роллинг Стоунз» в Москву приехал — событие. А то, что там папа римский на пару с Фиделем разрешил на Кубе отмечать Рождество, мне, признаться, до фонаря, жили они тысячу лет без Рождества, и ещё бы пусть тысячу жили, мне-то что?

— Слушай, при чём тут папа римский? — обалдело заморгал Толик.

— А при том, что нечего захламлять свою голову всякой чушью. Сегодня доллар такой, завтра будет другой, а послезавтра — третий, что ж мне теперь, не жить?

— Я не знаю, жить тебе дальше или как, но вчера америкашки вещали такое, что в голове не укладывается. Я, правда, не всё понял, глушили сильно, да и с английским я не очень, но кое-что разобрал.

— И что же?

— Что в Москве почти как во время войны, продукты скуплены под ноль, даже лежалых макарон и тех нет.

— На хрена мне макароны? — усмехнулся Тополь. — От них только брюхо пухнет.

— Может, макароны тебе и ни к чему, — задумчиво протянул Толик, — только я вот о чём подумал. Ты говорил, что перед отъездом занял деньги, причём в долларах, и тут же перекинул их в рубли.

— Ну? — неожиданно лицо Тополя начало бледнеть.

— Сколько ты занял-то, две?

— Две.

— Значит, чтобы отдать их обратно, тебе придётся две тысячи покупать в обменке?

— Ну, да… — Сглотнув, Тополь замер, в его ушах тоненько-тоненько начало звенеть. — Две с половиной на тридцать… — Губы Семёна вдруг стали непослушными, и он ощутил, как, провалившись куда-то в пустоту, его сердце почти перестало биться. Либо через два месяца и пять дней у него на руках окажутся семьдесят пять тысяч рублей, либо ему не поможет никто, ни добрый Фидель, ни папа римский, ни сам Господь Бог.

* * *

— Привет, какими судьбами? — Францев перебросил через плечо спортивную сумку и протянул руку Семёну.

— Да такими же, какими и ты, — не замедляя шага, Тополь пожал руку Вадима и повернулся чуть боком, демонстрируя свой рюкзак. — И когда эта физкультура только закончится? Третий курс, а мы всё как проклятые круги по стадиону нарезаем. Ближний свет — Лужники. Мне эта Южная арена уже осточертела.

— Так не ходил бы, всё равно за сессию платишь.

— Если бы мог, не ходил, — уклончиво отозвался Семён.

— Ты с хвостами-то разобрался?

— Разобрался, — Тополь тяжело вздохнул, — почти.

Вадик уже открыл рот, чтобы спросить, что означает это многозначительное «почти», но, увидев нахмуренные брови друга, передумал. Если бы Сёмку выгнали за неуспеваемость, он бы сейчас не шёл в том же направлении и не нёс бы в рюкзаке спортивную форму, а значит, вопрос об отчислении он как-то урегулировал. В конце концов, это дело Семёна, и напрашиваться на неприятности, засовывая свой нос куда не просят, не стоило.

— Слушай, мы тут с ребятами решили в последние выходные сентября поехать на природу: шашлычки там и всякое такое… Ты как?

— Даже не знаю, дел полно, — неопределённо пожал плечами Семён.