— А мать на его гримасы как реагировала?

— А я что, смотрел на неё, что ли? — удивился Тополь.

— Ты что же, даже не допёр поглядеть на выражение её лица?

— Она что, картина, чтобы на неё любоваться? — скривился Тополь. — И потом, мать обязана была в любом случае принять мою сторону. — С обидой поджав губы, он зло сверкнул глазами. — Кто же знал, что она в один момент переметнётся? Тоже… тихой сапой… Молчала, молчала, чего-то там у себя в голове шурупила, а потом вдруг — бац! — на тебе, уходи. Я сначала ушам не поверил, а уж этот-то гадёныш как сразу встрепенулся! Весь подобрался, изнутри засветился, как лампочка Ильича, а сам всё глазки в пол, чтобы мать, упаси бог, не углядела! — Изображая подлые выкрутасы отчима, Семён сложил губы колечком и стыдливо опустил ресницы.

— А твой Руслан не промах, — восхитился Борис. — Если бы ты не начал выкобениваться, у него бы не было ни единого шанса тебя к ногтю прижать. А теперь он потерпевшая сторона, а ты хам трамвайный и махровый эгоист. Складно.

— Ладно, давай больше об этом проходимце не будем: из дома я никуда не уйду, ты же это прекрасно понимаешь, а вот небо ему в алмазах устрою непременно.

Зябко передёрнув плечами, Тополь поднял повыше воротник. Чёрт знает что такое! И почему перед каждым Новым годом в Москве обязательно должен пройти дождь? Да если б ещё дождь был, а то так, недоразумение — сыплется на лицо какая-то гадость, не то снег, не то мокрая пыль. Да ещё и на нервы действует — на носу праздник, а снег как языком слизало!

На улице действительно шёл дождь. Наверное, за год небелёная холстина неба поистёрлась окончательно, и сквозь ветхую ткань, истончившуюся до основы, проскальзывали невесомые острые крупинки. Становясь от влаги ноздреватым, снег тяжелел, оседал и постепенно таял, а на земле появлялись некрасивые сиротские проплешины.

Проведя пальцами по рукаву кожаной куртки, Тополь недовольно сморщился:

— И что за жизнь пошла? Скоро дойдём до того, что вокруг ёлки будем в резиновых сапогах хороводы водить!

— Не зуди, завтра снег обещали, правда с дождём…

— Вот именно, что с дождём, — глухо буркнул Семён.

Благодаря наезду мамочки и хитроумной тактике поганца-отчима, настроение было испорчено напрочь. Нет, конечно, инициатором неприятности явился он сам, но кто же думал, что всё так паршиво обернётся? Толочь воду в ступе, по десятому разу костеря новоявленного папашу, не хотелось, молчание тоже действовало на нервы, и, поскольку Борька инициативы не проявлял, Тополь заговорил сам.

— Ты знаешь, я недавно Сашку видел.

— Сашку? — Борис, потянувшись за сигаретами, замер. — Встретился, что ли где?

— Да нет, представляешь, сама в гости притащилась.

— В гости? — Неожиданно Борис почувствовал между лопатками странный холодок. — А что ей было нужно?

— Да какую-то чушь несла… — Остановившись, Тополь похлопал руками по карманам в поисках сигарет. — Тьфу ты, вылетел из дома пробкой, как голову-то не позабыл! У тебя подымить найдётся?

— Не вопрос. — Борис достал из кармана пачку «Мальборо» и протянул её Семёну. — Говоришь, чушь?

— Сашка-то? — Семён глубоко затянулся и с удовольствием выпустил густую струю дыма. — Ты не представляешь, чего она городила! Мне от неё аж дурно стало. Между прочим, и тебе досталось.

— А мне-то чего? — нахмурился Борька.

— Скажу — не поверишь! Это чучело утверждает, что ты планомерно толкаешь меня к краю пропасти.

— Да ты что? — От слов Тополя Грушину невольно стало не по себе. — И в чём же это выражается?

— Этого она сказать не успела.

— Почему?

— Потому что я её вытолкал к чёртовой матери в три шеи, — гордо выдал Семён, и на душе у Бориса сразу стало легко и спокойно. — Представляешь, чучело заморское, целое шоу устроила, не иначе как локти кусает, что полгода назад дурой оказалась.

— А это вариант, — поддакнул Грушин.

— А то нет! — Тополь откинулся назад и, выпуская дым, презрительно рассмеялся. — Она думала, что за такой звездой, как она, мужики будут косяками ходить, да больно она кому нужна? Спасительница отечества, героиня. Я её бредни даже слушать не стал.

— Ну и правильно. — От Борькиного сердца полностью отлегло. — Я её тут тоже не так давно видел. Точно ты сказал — звезда: рыжая, наглая, нос картошкой, а уж гонору…

— Забудь, — небрежно отмахнулся Тополь и снова зябко поёжился. — Какая же муть зелёная на улице! Давай забуримся куда-нибудь с горя, что ли? Может, по пиву?

— Да ну его, только булькать, — поморщился Борис.

— Тогда на автоматы?

— Слушай, тебе ещё не надоело за ручки дёргать?

— А что?

— Да ничего. — Борис презрительно скривился. — Пора уже привыкать к хорошему.

— В смысле? — не понял Тополь.

— Не знаю, как тебе, но меня тошнит от этой общественной забегаловки. Ну что это, ты сам подумай: полутёмный зал, даже не зал, а какой-то собачий закут, три ящика с ручками, куча железяк в кармане, а вокруг тебя — одни маньяки: глаза горят, ничего дальше своего носа не видят, знай ручку накручивают!

— Раньше тебе нравилось. — Отчего-то Семёну слова Бориса были неприятны.

— Раньше — да.

— А сейчас чего же?

— Так пора из коротких штанишек вылезать, не дети уже. — Борис бросил окурок на талый снег, и тот, зашипев, мгновенно погас. — Если есть деньги, так существуют места поприличнее.

— Например? — прищурился Тополь.

— Например, казино. Там и зал — конфетка, и публика — элита, хотя… ты знаешь, Сём… туда абы кого с улицы не пустят. Там ведь только по рекомендации. Сам понимаешь…

На миг Тополю показалось, что приятель сожалеет о том, что сболтнул лишнее. В густых сумерках выражение лица Борьки разглядеть было невозможно, но Семёна не покидало ощущение, что тот сейчас многое бы отдал за то, чтобы этот разговор вдруг прервался сам собой.

— Значит, говоришь, элитное? — Чтобы сосредоточиться, Семён опустил глаза и напрягся, внимательно вслушиваясь в малейший оттенок голоса друга.

— Да как тебе сказать… — протянул Борис.

Но Семёна обмануть было уже невозможно — теперь он не просто чувствовал, он точно знал: всеми силами Борька намерен выкручиваться из неловкого положения, в которое загнал себя исключительно по своей неосторожности.

— Борь, а попасть туда можно?

— В принципе — да, — неохотно промямлил Грушин. — Только для этого нужна рекомендация. А я сам там без году неделя. И потом, большая игра — большие деньги. В казино можно сорвать такой куш, который на твоих кривобоких автоматиках даже и не снился, но со стольничком туда идти не принято — засмеют.

— А почему ты решил, что, кроме стольничка, у меня ничего в карманах не водится? — с вызовом бросил Семён.

— Ты же вроде говорил… — смутился Борис.

— Ничего я тебе не говорил. — Странно, но от неловкости Грушина Семён вдруг почувствовал своего рода удовольствие. — Так ты меня туда отведёшь? — Он в упор посмотрел на Бориса. — Только давай без китайских церемоний: да или нет?

— А надо?

По тону Бориса Семён догадался, что тот всё ещё надеется, что ситуация сможет разрешиться сама собой, и слегка усмехнулся.

— Ну и жук же ты навозный, Грушин! — Тополь негромко хохотнул. — Так да или нет?

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — с неохотой согласился Борис. Скрывая ухмылку, он опустил глаза и подумал, что новогодний подарок тётушке Але, по большому счёту, обошёлся ему не так уж и дорого.

* * *

— Что-то совсем у меня цветочек загнулся. — Надежда взяла ножницы и вскрыла пакет с землёй. — Даже не знаю, чего с ним такое: рос, рос, а потом вдруг стал чахнуть на глазах. Что-то ему не нравится.

— Это он тебе мстит. — Руслан усмехнулся в усы, перелистнул страницу газеты и поднёс к губам чашку с кофе. — Сама говорила, что он какой-то горный и ему каждый день порция льда из холодильника полагается.

— Какой лёд? Это совсем другой цветок, Мичурин ты мой! — Надежда расправила завернувшийся угол газеты. — Это азалия лёд любит, а декабристу он зачем? Смотри-ка, все листья жёлтые стали и мягкие, как тряпки. Странно… Вроде цвести собирался. Может, Сёмка форточку на ночь открыл, а он примёрз?

— Конечно, на улице же минус двадцать. — Руслан бросил взгляд в окно, по карнизу которого барабанили редкие тяжёлые капли. — Да по такой погоде его можно было бы на ночь на балкон выставить.

— И то верно. Скоро мы будем встречать Новый год в трусах и в майке… — Неожиданно её голос изменился. — Это что ещё такое? — Перевернув цветочный горшок набок, она уже приготовилась подцепить землю ножом, как вдруг, отделившись от керамической стенки, цветок вывалился сам. — Боже мой… — Приподняв растение над столом, Надежда изумлённо посмотрела на переплетённые корни бедного декабриста, обрезанные чуть ли не по самое основание. — Где ж тут цвести? — Отложив изувеченное растение в сторону, она перевернула горшок с остатками грунта на газету, и… из него выпал небольшой целлофановый пакет, туго перетянутый резинкой и предусмотрительно присыпанный сверху землёй.

— Вот это да… — Отодвинув чашку с кофе подальше от края, Руслан встал, подошёл к жене и взял из её рук небольшой свёрточек. — И что бы это такое могло быть?

Поражённая до крайней степени, Надежда молча смотрела на то, как муж снимает с целлофана перекрученную в несколько раз резинку, и по её лицу разливалась бледность. В принципе, открывать пакет было ни к чему: даже испачканный в земле, он позволял видеть, что находится внутри.

— Смотри-ка, какой Клондайк! — Справившись с резинкой, Руслан высыпал содержимое тайника прямо на газету с землёй, и перед глазами Надежды предстали золотые женские украшения, больше тянущие на драгоценности. Массивные, увитые тяжёлой золотой вязью, они были не просто дорогими, а очень дорогими, и в этом не оставалось никакого сомнения. — Неплохая заначка на безбедную старость… — Руслан удивлённо присвистнул и провёл пальцами по переливающимся камням. — Интересно, где такое раздают и почему я не в этой очереди?

— Откуда это? — побелевшими губами пробормотала Надежда и, чувствуя, что её перестают держать ноги, схватилась за край стола. — Да что же это такое… — Она вдруг вздрогнула, и её и без того бледное лицо покрылось каким-то серым налётом. Медленно, словно пересиливая себя, она протянула руку и вытащила из общей массы дешёвенькое колечко с феонитом, непонятно каким образом попавшее в одну компанию с вызывающе дорогими украшениями. — А говорят, что упало, то пропало… Не может этого быть… — Её голос упал до шёпота. — Этого просто не может быть… — Опустившись на табуретку, Надежда сжала ладонь, и кольцо впилось в её кожу. — Ну, вот и свиделись, Леонид Семёнович, — негромко выдохнула она.

— Ты знаешь, чьё оно? — удивился Руслан.

— Двадцать лет назад было моим. — Она подняла глаза на мужа, слабо улыбнулась, и вдруг из её глаз покатились горошины крупных слёз. — А яблоко-то от яблоньки и впрямь недалеко падает. Как же мне теперь жить, Русенька? Как мне теперь с этим жить?! — Всхлипнув, она замерла и вдруг вздрогнула, потому что явственно услышала, как её маленький мир раскололся на части.

Всё, чем она жила, о чём мечтала, — всё в одно мгновение рассыпалось в пыль, и ничего исправить или изменить уже нельзя. Её единственная звёздочка, её свет в окошке оказался миражом, к которому она стремилась долгих двадцать лет, не подозревая о том, что стремиться было просто не к чему.

Надрываясь от крика, занемевшее сердце Надежды рвалось на части и, не понимая, чем оно провинилось, молило Бога о помощи, но, видно, у Всемогущего свои игры и боль грешных человечков была ему не интересна. Сосредоточенно пересыпая песок времени с одной тарелочки на другую, он безучастно взирал и на боль, и на радость, одинаково равнодушный и к жизни, и к смерти, и к собственному бессмертию, так кстати придуманному глупыми людьми.

Холодея от восторга, Семён всё выше и выше поднимался по освещённым ступеням шикарного казино, а петля безысходности всё туже затягивалась на шее Надежды, но бесконечно безразличный, добрый и справедливый боженька был по-прежнему нем и глух, предоставляя глупым маленьким человечкам идти своей дорогой и отказывая им в возможности хоть когда-нибудь достучаться до холодных небес.