— Почему вы так со мной разговариваете?! — неожиданно в душе Насти всколыхнулась неприязнь к этой странной женщине со шваброй в руках.

— Шла бы ты в палату, а то только под ногами крутишься, — недовольно бросила нянечка. — Я тебе говорю — ты не веришь. Дело твоё. Вот выпишут тебя домой, ты меня ещё сто раз вспомнишь. Належится она…

Задевая о банкетки шваброй и бубня что-то себе под нос, уборщица стала удаляться по коридору. Глядя ей вслед, Настя с жалостью улыбнулась. Бедная женщина! Среди тряпок и швабр она совсем разучилась радоваться жизни. Видеть мир в чёрно-белых тонах — это великое несчастье. Теперь, когда на свете есть маленькая Катюша, всё изменится к лучшему. А как же иначе? Они с Леонидом так долго ждали появления малышки, что по-другому просто и быть не может!

Взглянув на часы, висящие в рекреации, Настя нащупала в кармане жетон и пошла к телефону-автомату.

— Алло, мам, ты? — стараясь не шуметь, она забилась в угол лестничной площадки и прикрыла трубку рукой. — Мам, это я, привет!

— Привет! Как ты там? — из-за плохой связи голос матери звучал тихо-тихо, как будто она говорила из глубокого подземелья.

— Мам, говори громче, я ничего не слышу!

— Я говорю, как ты там?!

— У меня всё хорошо. Сегодня мне приносили Катеньку, только я не смогла её как следует разглядеть, она была завёрнута, как кулёк, в сто пелёнок, один нос торчал наружу.

— Какая она хоть есть-то?!

— Не знаю! — Настя тихо рассмеялась.

— Что значит не знаю?! — с волнением проговорила Марина Дмитриевна. — Какого цвета у неё глазки? Как у тебя, голубенькие?

— Какие там глазки, она спала, как сурок!

— Ну вот… — расстроилась мать. — Ничего-то ты толком не знаешь. Собственного ребёнка и то разглядеть не можешь.

— Мам, послезавтра нас выписывают, вот и увидитесь, сама всё рассмотришь. Кстати, о выписке. Ты Лёнечке дозвонилась? Врач говорит, он должен подъехать сюда к двенадцати с моими документами и всем необходимым для Катюшки.

— Насть… — в трубке что-то зашипело, и голос матери почти совсем пропал.

— Мам, я опять ничего не слышу. Сейчас, подожди! — Настёна подёргала и без того растянутый провод. — Говори!

— Я договорилась с Леонидом, что мы подъедем к тебе чуть пораньше, часам к одиннадцати-половине двенадцатого. Все нужные вещи он обещал привезти с собой.

— Вот видишь, а ты переживала! — обрадовалась Настя. — Я же тебе говорила, что Лёнечка — чудо, а ты мне почему-то не верила, обвиняла его во всех смертных грехах!

— Насть, давай не будем толочь воду в ступе, — сквозь треск слова матери были слышны плохо. — Поживём — увидим.

— Да нечего тут смотреть! — с жаром проговорила Настя. — Он у меня замечательный, только ты никак не хочешь этого понять!

— Я до твоего замечательного два дня дозванивалась, никак за хвост поймать не могла. А когда дозвонилась, он лыка не вязал, — голос Марины Дмитриевны неожиданно прозвучал чересчур громко.

— Мам, ну, это же понятно! У человека родилась дочка! Ты что думаешь, другие мужики ведут себя как-то иначе? Да все они одинаковые!

— Все, да не все! — даже сквозь шипение трубки было слышно, как женщина громко вздохнула.

— Мам, ты просто предвзято к нему относишься!

— Слушай, Насть, давай поговорим о чём-нибудь ещё, — устало произнесла мать.

— Знаешь что, как только я заговариваю о Леониде, ты либо осыпаешь его незаслуженными упрёками, либо пытаешься перевести разговор на другую тему!

— Насть, нам что, не о чем больше поговорить?

— Наверное, не о чем! — неожиданно в тоне Насти появилась злость. — Мам, хочешь ты этого или нет, тебе придётся смириться с тем, что он — отец Кати и мой муж, и я не позволю тебе отзываться о нём плохо!

— Да успокойся ты, никто не трогает твоего драгоценного Лёню!

— Вот и хорошо! — неожиданно в трубке раздался сигнал, предупреждающий, что через десять секунд связь закончится, но бросать следующий жетон у Насти не было никакого настроения. — Ладно, мам, сейчас нас разъединят. Спокойной ночи. Я тебе завтра вечером позвоню, — торопливо сказала она и, не дожидаясь, когда их действительно разъединят, положила трубку.

* * *

Настеньке нездоровилось. Весь день с самого утра её слегка познабливало. Стараясь не обращать внимания на слабость, она, как обычно, занималась своими домашними делами, но время от времени ловила себя на мысли, что ей хочется сесть в уголок дивана, закутаться в тёплый шерстяной плед и, прислонив тяжёлую голову к мягкой спинке, закрыть глаза.

Вероятнее всего, простудилась Настя вчера. Отполоскав Катюшкины пелёнки, она вышла вывешивать их на балкон и почувствовала, как под халат, на влажное от пота тело, проникает прохладный ветер. Ещё тогда она подумала, что её может продуть, но вернуться, чтобы надеть на себя что-нибудь поверх тонкого халатика, у неё просто не было сил. Перебросив бельё через верёвку, Настя наскоро закрепила его прищепками и, торопливо подхватив таз, юркнула обратно в комнату.

Особенно акцентировать внимание на том, заболеет она или нет, Насте было некогда. Время близилось к восьми, и требовательный крик Катюшки напоминал, что пора разогревать бутылочку с детской смесью. Кроме того, с работы скоро придет Леонид, рассчитывающий на горячий ужин, и поэтому Настя махнула на себя рукой, понадеявшись на то, что всё как-нибудь обойдётся само собой.

Но этого не произошло. Чувствуя, как с каждым часом голова становится всё тяжелее и тяжелее, она прикрывала глаза, и тогда под веками начинали перекатываться мелкие твёрдые крупиночки, похожие на песчинки. Хвататься за градусник было необязательно — и без того понятно, что у неё начинает подниматься температура. Но бросить всё и улечься под одеяло Настя позволить себе не могла.

Стоять у раковины и держать бутылочку со смесью под краном не осталось сил. Пододвинув ногой табуретку, Настя уселась на неё, приложила горящий лоб к холодному борту нержавейки и услышала какое-то неясное надоедливое гудение.

В первый момент она не могла понять, откуда доносится этот звук. Сначала ей показалось, что он раздаётся с улицы, потом подумала, что, сотрясаясь от мелкой вибрации, дрожит раковина, к которой она только что прислонилась. Но когда, закрутив кран, Настя смогла оторваться от мойки и распрямиться, стало абсолютно ясно, что кран здесь ни при чём. От сильного озноба мелко постукивали её собственные зубы, и этот звук, противный и надоедливый, отдавался в голове.

Судя по ощущениям, температура неуклонно приближалась к тридцати восьми, и, чтобы не расклеиться окончательно, Настена полезла в аптечку. Громко выражая своё неудовольствие задержкой долгожданного ужина, Катерина заливалась на все лады и, выводя незамысловатые рулады, требовала срочно исправить ситуацию.

— Сейчас, сейчас!

Чувствуя, как внутри невольно поднимается волна раздражения против этого орущего существа, не желающего считаться ни с чем, кроме своих желаний, Настя достала таблетку аспирина и налила в чашку кипячёной воды.

— Настёна, а вот и я! — из-за крика дочери Настя не услышала, как в квартиру вошёл Леонид. — А чего Катька так надрывается? — скинув ботинки, он заглянул на кухню — Ты её что, ещё не кормила?

— Ещё нет, — Настя запила таблетку водой и, взяв бутылочку, направилась в детскую.

— А чего ты возишься? Я думал, приду, она уже спать будет, — недовольно проговорил Тополь.

— Закрутилась!

Настя нагнулась над детской кроваткой и почувствовала, как задрожали колени. Первым порывом было попросить мужа помочь, но, услышав шум воды в ванной, она передумала и, собравшись с силами, достала ребёнка из кроватки.

Все пятнадцать минут, что продолжалось кормление, Леонид возился в ванной, приводя себя в порядок после рабочего дня. Торопиться нет смысла. Занятая ребёнком Настя всё равно не смогла бы уделить ему должного внимания, а возиться с ужином самостоятельно Тополю не хотелось. Какой резон греметь крышками самому, если через четверть часа всё это за него проделает жена?

— Настя, ты освободилась?! — крикнул Леонид из душа, прислушался, но никакого ответа не услышал.

Странно, обычно больше десяти-пятнадцати минут кормление не продолжалось. Вытребовав свою порцию «Агуши», Катька успокаивалась и отключалась тут же, у матери на руках, иногда даже не удосуживаясь выплюнуть изо рта соску. Уложив дочь в кроватку, Настя гасила ночник и выходила из комнаты, готовая находиться полностью в его распоряжении.

Недовольно нахмурившись, Тополь пожал плечами, выключил воду и начал вытираться. Чёрт знает что такое! Время к девяти, он пришёл с работы уставший дальше некуда, а Настя тянет с ужином, будто не понимая, что муж нуждается в её заботе не меньше, чем это маленькое кричащее существо в детской кроватке.

— Настя! — повесив полотенце, Тополь надел тяжёлый махровый халат и открыл дверь ванной. — Ты что, не слышишь, я тебя зову? Где ты есть-то?

Заглянув в кухню и заметив пустые конфорки, Леонид громко выдохнул, и в его голове пронеслась нехорошая мысль, что Настя опять выходит из-под контроля. И что за морока с этой девчонкой! Чуть перегнёшь палку — тут же истерика, а ослабишь хватку — её начинает заносить так, что вставить её обратно в рамки весьма затруднительно.

— Насть, ну чего, мы так и будем в прятки играть? — случайно взглянув в детскую, Леонид заметил жену, свернувшуюся калачиком на диване. — Насть, что за шутки? Вставай, — шепнул Леонид, дёргая Настю за рукав халата, и та, очень чутко спящая после рождения дочери, тут же подняла голову. — Ну, ты даёшь, я тебя жду, жду, а ты спать улеглась! Ты чего, за день не выспалась?

С трудом спустив ноги с дивана, Настя разлепила горящие веки.

— Лёнь, можно я чуть-чуть посплю, я что-то нехорошо себя чувствую…

— А как же ужин?! — изумился Тополь, и его брови подскочили. — Знаешь что, не выдумывай!

Взяв жену за руку, он потянул её к дверям, и Настя, пытаясь на ходу попасть в тапочки, не в силах сопротивляться, молча последовала за ним.

— Ты чего это придумала спать? — усевшись в углу кухни на свою любимую табуретку, Тополь чиркнул спичкой и с удовольствием затянулся сигаретой. — Время детское, ещё даже девяти нет.

— Говорю же тебе, мне нездоровится, — Настя вытащила сковородку с макаронами по-флотски из холодильника и поставила её на огонь.

— Да тебе каждый божий день нездоровится, — Тополь выпустил сигаретный дым изо рта. — То у тебя голова болит, то ты устала так, что у тебя руки-ноги не двигаются, то ещё что-нибудь придумаешь. Уже и не знаю, как мне быть. Посуди сама, ребёнок в постели, время детское, а у тебя что ни день, то новая причина, чтобы обойти меня вниманием.

— А тебе не приходит в голову, что, намотавшись за день с маленьким ребёнком, к вечеру я устаю до такой степени, что мне уже просто ничего не надо? — Настя достала тарелку и громко хлопнула дверкой хозяйственного шкафчика.

— Ты говоришь так, будто у других женщин нет маленьких детей, — ухмыльнулся Леонид. — Однако другие как-то находят время и на мужа, и на себя.

— Что ты имеешь в виду?

Настя поставила перед мужем тарелку с ужином и тяжело опустилась на табуретку. Ноги не слушались, в голове гудело, а всё тело обдирали мелкие колючие мурашки озноба.

— Я не хотел тебе говорить, но уж если ты сама об этом спросила… — Тополь отломил кусочек хлеба. — После свадьбы ты очень изменилась и, увы, не в лучшую сторону. Когда мы женились, ты выглядела как картинка, а теперь… Нет, ты не думай, я всё понимаю, меньше месяца назад ты родила ребёнка, и это говорит о многом, но неужели это даёт тебе основания круглосуточно ходить в одном и том же халате, не краситься, не следить за руками… Ты уж меня прости, Настён, но сейчас ты выглядишь не на двадцать, а на все сорок.

— А тебе не приходит в голову, что на сорок я выгляжу благодаря тебе? — с трудом проговорила Настя.

— Вот это номер! — от удивления Леонид даже отложил вилку. — Признаться честно, во всей этой истории я считал себя пострадавшей стороной, а никак не виноватой. Мало того, что я женился на одной, а ровно через год получил другую, мало того, что я лишился какого бы то ни было внимания с твоей стороны, так еще выходит, что я во всём и виноват?

— Ты считаешь меня двужильной лошадью? — с трудом ворочая языком, произнесла Настя. — Ты переложил на мои плечи все домашние дела, полностью устранившись и от хозяйства, и от забот о ребёнке, и вообще от всего. И какой, по твоему мнению, я должна быть?

— Ты говоришь так, словно я не работаю! — возмутился Тополь. — Ты уж меня прости, но на твои декретные деньги содержать себя и ребёнка ты бы не смогла. Всё, что у нас есть в доме — исключительно моя заслуга. Если бы не я, ты бы сосала лапу.