— Не знаю, насколько тебя это заинтересует, но говорят, что Ирка скоро замуж выходит, — Вадик с прищуром посмотрел на Тополя и невольно улыбнулся, заметив, как дёрнулось его лицо.

— Ирка? Это ты про Хрусталёву, что ли? И кто же тебе такое сказал?

— Вчера вечером эту стра-а-ашную тайну мне поведала Маринка, — Вадик понизил голос до шёпота и, качнувшись, вплотную приблизился к Тополю. — Но это военная тайна, ты же понимаешь? Мне строго-настрого велено беречь её как зеницу ока, особенно от тебя.

— Да ну, быть того не может! — Семён небрежно махнул рукой. — Это всё девчоночьи штучки. Твоя же Маринка всю эту чушь на пару с Иркой и выдумала.

— Это ещё почему?

— Да потому что они знали, что ты на следующий же день всё расскажешь мне, для этого тебя и посвятили в «военную тайну», а ты, простота, и попался.

— Да ну! — брови Вадика недоверчиво сошлись у переносицы. — Я не знаю, как там Ирка, а Маринка такими вещами не занимается. Если она сказала, значит так и есть.

— Плохо же ты знаешь женщин! — хмыкнул Тополь и, выпустив очередную струю дыма, с удовольствием вдохнул тёплый майский воздух. — Простофиля ты доверчивая! Девчонки — такой народ, только и жди какого-нибудь подвоха, им же спокойно никак не живётся, — с видом опытного знатока женских душ пожал плечами Семён. — Взять ту же Ирку. Она меня совсем достала: с зимы на шее висит, уже не знает, что сделать и как вывернуться. Признаться честно, она мне надоела хуже горькой редьки, и было бы неплохо, если бы и вправду нашёлся какой-нибудь дурачок, согласившийся на ней жениться.

— Ну, я даже не знаю… — зажав сигарету во рту, Вадик полез во внутренний карман пиджака. — Странно как-то получается. Может, конечно, ты и прав, но тогда это что, по-твоему?

В руках Вадика появилась небольшая открытка, на лицевой стороне которой красовалось изображение двух свадебных колец, а под ними каллиграфическим размашистым почерком — подпись: ПРИГЛАШЕНИЕ. Честно говоря, открыточка была не так, чтобы очень. На белоснежном тиснёном поле, чем-то похожем на ощупь на крупную наждачную бумагу, не наблюдалось никаких вензелей и цветочков, а только два золотых ободка и такая же тоненькая рамочка, перекрещивающаяся в уголках.

— Ну-ка, ну-ка, — заставив себя улыбнуться, Семён протянул руку. — Дай-ка я полюбуюсь на это произведение искусства.

— Только ты… это… — Вадик мотнул головой, видимо, призывая Тополя к здравому смыслу. — Сём, ты только ничего с ней не делай, а то Маринка меня убьёт.

— А чего я с ней должен сделать, порвать, что ли?

— Да кто тебя знает, чего на тебя может наехать!

— Да ну-у-у!.. — успокаивающе протянул Семён и взял открытку за уголок. — Нужна она мне больно! Ну-ка, и что тут пишут? «Сообщаем вам, что тридцать первого мая тысяча девятьсот девяносто седьмого года, в двенадцать часов тридцать минут…» — неожиданно он замолчал. — Подожди, Вадь… так это что, не розыгрыш? — Тополь медленно перевёл взгляд с белоснежного поля приглашения на друга.

— Вроде как нет, — дёрнул плечом тот и бросил окурок в рядом стоящую урну.

— Быть такого не может! — обращаясь больше к самому себе, чем к приятелю, потрясённо проговорил Тополь. — Хрусталёва — и замуж?! Что-то тут не так.

— Почему не так-то?

— Потому что не может она выйти замуж, и всё тут, — с нажимом произнёс Семён.

— Она что, хуже остальных?

Заметив, какую реакцию произвело его сообщение, Вадик на всякий случай решил забрать приглашение обратно. Взяв за самый краешек, он потянул его на себя, собираясь убрать обратно в карман пиджака, но Семён сжал пальцы, и его лицо непривычно побледнело.

— Значит, замуж?! Да?! — тёмно-синие глаза Тополя холодно сверкнули.

— Семёныч… — опасаясь перспективы разбора полётов с Маринкой, Вадик снова подёргал приглашение за угол, но пальцы Тополя держали его крепко, и бумажка даже не шевельнулась. — Слушай, не дури! Дай сюда! — нахмурившись, Вадим потянул сильнее и вздохнул свободнее только тогда, когда злополучный прямоугольник с колечками оказался у него. — Странный ты. Всего минуту назад говорил, что было бы неплохо, если бы нашёлся какой-нибудь дурачок, который бы освободил её от тебя! А теперь что на тебя наехало?

— Ты не понимаешь, тут дело принципа… — достав из пачки новую сигарету, Тополь чиркнул спичкой и против своего обыкновения глубоко затянулся. — Надо же, как забавно получается! — скривившись, он натужно усмехнулся. — Значит, Юрик всё-таки знал…

— О чём?

— Тогда, зимой, в «Прометее». Наверняка Юрка всё знал. У Ирки не хватит мозгов, чтобы задумать и провернуть такое в одиночку. Как же я сразу не понял, что они заодно! — Тополь расстроенно хлопнул себя ладонью по лбу.

— Не выдумывай ерунды, Сём. Юрий Александрович не стал бы затевать подобные дела на своей территории. Он что, враг самому себе? Это ж наркотики, не что-нибудь… И потом, подумай сам, зачем ему такие расходы: милиции на лапу дай, в прокуратуре — дай, тебе опять же тоже пришлось отстёгивать. Он что, не в себе, подставлять собственный клуб ради какой-то Ирки? Дорогие игрушки выходят.

— Так и расплачивается она за них недёшево, — холодно бросил Тополь. — Ты же читал: тридцать первого мая тысяча девятьсот девяносто седьмого года…

— Ты чего-то надумал… — погрустнел Вадим. — Зря я тебе сказал.

— Я бы все равно узнал.

— Это когда бы произошло! Говорила мне Маринка, держи язык за зубами, нет — дёрнуло меня! Надеюсь, ты никаких глупостей делать не собираешься? — он испытующе посмотрел на Семёна.

— Например?

— Ну, например, завалиться без приглашения на свадьбу, или что-нибудь ещё в том же духе? Я знаю, с тебя станется.

— А если знаешь, зачем сказал раньше времени? — Тополь прищурился.

— Да чёрт его знает! — в сердцах бросил Вадик. — Но ведь ты же не собираешься делать глупостей, правда? — он с надеждой посмотрел на приятеля. — Ну её, эту Ирку! Пусть делает чего хочет, а? Плюнь ты на неё и разотри! У нас с тобой скоро сессия, вот о чём думать надо, а не об этой вертихвостке. Пусть катится, куда хочет, хоть на Северный полюс, к пингвинам, хоть на Луну, нам-то какое дело, правда? — Но так как Тополь молчал, Вадим терпеливо продолжил: — Послушайся меня, Семёныч, Ирка — это прошедший день, так что нечего себя напрасно изводить, вокруг тебя и без неё — вон сколько девок крутится, одна другой краше. На что она тебе? В ней же ни кожи ни рожи: рыжая, рябая, со всех сторон плоская, как доска!

— Всё? — поинтересовался Тополь и холодно посмотрел на Вадима.

— Сём, честное слово, я не думал, что для тебя это так важно. Если бы я знал, что у тебя к Хрусталёвой остались какие-то чувства…

— Чувства? — брови Тополя резко взметнулись вверх. — Да брось ты, Вадька, чушь пороть. Никаких чувств к Хрусталёвой у меня остаться не могло в принципе, потому что их и не было никогда.

— Но как же… — растерялся Вадим.

— А вот так. Я на Ирку плевал с самого начала, но должен же кто-то… — он масляно улыбнулся. — Ну, ты понимаешь, о чём я. Ирка, Кирка — какая разница, лишь бы приятно было, верно?

— Верно, — опасаясь, как бы не испортить мирный настрой, в котором, судя по всему, находился Тополь, Вадим согласно кивнул. — А я уж было подумал…

— А ты поменьше думай, может, тогда и жизнь посимпатичнее станет.

— Вот и ладненько, — Вадик с облегчением вздохнул. — А то я уже забеспокоился, что тебя потянет на подвиги, Маринку — на скандалы, а я, как всегда, с краю окажусь.

— Не боись, с краю тебе оказаться не грозит! — Тополь подмигнул Вадиму и весело хохотнул. — С краю — это вообще плохо. Если во что и влезать, так уж в самую середину!

Хлопнув приятеля по плечу, Тополь бросил в урну бычок и, не вступая в дальнейшие объяснения, торопливо зашагал к дверям института, из которых доносилась пронзительная трель звонка, возвещавшего о конце перерыва между парами. А Вадим остался стоять, с тревогой вглядываясь в удаляющуюся фигуру Семёна, обещания которого прозвучали абсолютно неубедительно.

* * *

— Семён?.. Ты?.. — Леонид замер в дверях, от удивления позабыв обо всём на свете, даже о том, что приличия ради неплохо было бы пригласить дорогого гостя в дом. — Как ты нашёл меня? А впрочем…

Собственный голос показался Тополю незнакомым. В ушах гудело. С трудом сглотнув, он растерянно улыбнулся и постарался сосредоточиться, но его мысли, тесня одна другую и сплетаясь в один неподъёмный ком, были вязкими и безликими, не поддающимися никакому разумному упорядочению. Безумная какофония звуков, заглушавших всё, и даже собственную речь, болезненно отдавались в голове, заставляя Тополя выдавливать из себя жалкую, виноватую улыбку.

— Признаться, не ждал… — затоптавшись на месте, Леонид растянул губы светло-розовой резиночкой, и его правая скула нервно дёрнулась.

— Я войду, или мы так и будем говорить с тобой через порог? — в отличие от отца, Семён совершенно не чувствовал себя растерянным и, глядя в нервно подёргивающееся лицо родителя, не испытывал ни смущения, ни волнения. — Ну, как живёшь… папа? — сделав ударение на последнем слове, он чуть скривил губы и, не спрашивая разрешения, вошел в квартиру.

— Да как?.. — неловко выдохнув, Тополь передёрнул плечами. — Вот… живу… Ты уж извини, у меня тут немного не убрано, так сказать, по-холостяцки… — Он неопределенно махнул рукой и перевёл взгляд на Семёна, с интересом рассматривавшего более чем скромную обстановку.

— А у тебя здесь небогато. Что ж, за столько лет ничего не нажил? — Тополь-младший заглянул в комнату, но не ради того, чтобы ввести родителя в краску по поводу царящего там беспорядка, а ради того, чтобы убедиться в верности своего предположения. — Да… негусто, папочка, — с лёгкой усмешкой протянул он. — Чего ж ты так?

— Не хлебом единым, — чувствуя, что шум в голове начинает понемногу утихать, Тополь с облегчением вздохнул. — А ты ко мне с ревизией или как?

— Или как, — коротко бросил Семён и, развернувшись, уверенно двинулся по направлению к кухне. — Может, чайку?

— Что ж, можно и чайку, — приходя в себя окончательно, Леонид усмехнулся, подумав, что сынок явно не робкого десятка. — А что, Семён, у вас с мамой в доме закончилась заварка?

— Да не так, чтобы под ноль, просто зачем свою тратить, когда можно разжиться у отца родного! — Семён с усмешкой посмотрел на родителя и, взяв за спинку хлипкий стульчик, будто проверяя его на прочность, сел на любимое место Тополя.

— Какой ты, оказывается, хозяйственный… — Леонид открыл кран.

— Вообще-то я не любитель чая, так что можешь не суетиться, — неожиданно проговорил Семён.

— Вот как? — Леонид на мгновение замер, будто размышляя, что делать дальше, а потом решительно отставил чайник в сторону, закрыл кран и повернулся к сыну. — Значит, воду гонять не будем?

— Не-а.

— Как знаешь, — Тополь прислонился к столу, сложил руки на груди и вопросительно посмотрел на свое чадо.

— Я к тебе по делу, — заметив на столе пепельницу, Семён машинально потянулся к карману рубашки, где лежала пачка с сигаретами, но вдруг передумал. — Как ты смотришь на то, чтобы один раз в двадцать лет безвозмездно помочь родному дитятке?

— А чего не к мамочке?

— А чего вопросом на вопрос?

— Тебе палец в рот не клади, — Тополь слегка прищурился. — Ну так сколько?

— Сколько? — не понял Семён. — В каком смысле?

— Подожди… — Тополь помотал головой. — Разве ты пришёл ко мне не за деньгами?

— За деньгами? К кому, к тебе?! — Семён закинул голову назад и громко рассмеялся. — Папочка, я что, похож на идиота? Да у тебя же зимой снега не выпросишь! Если бы мне нужны были деньги, к тебе на огонёк я завернул бы в последнюю очередь.

— Зачем же так категорично? — с явным облегчением проговорил Тополь. Несмотря на то что слова сына прозвучали достаточно резко, мысль, что ему не придётся нести никаких материальных затрат, была приятной.

— Слушай, давай обойдёмся без китайских церемоний, — поморщился Семён.

— Что ж, можно и без церемоний, — Тополь взял табуретку и сел к столу. — Так чем могу помочь?

— Скажи, отец, если бы тебе пришлось совершить что-то, что шло бы вразрез с твоей совестью, ты бы смог перешагнуть через свои моральные принципы? — осторожно прозондировал почву Семён.

— Это напрямую зависело бы от того, какую цель я преследовал, насколько далеко мне пришлось бы зайти и что с этого я смог бы поиметь.

— Значит, для разумных людей нет ничего невозможного? — в синих глазах Семёна блеснула надежда.

— Я думаю, разумные люди всегда сумели бы между собой договориться, — Тополь-старший многозначительно улыбнулся и, заметив, как изменилось выражение лица Семёна, понял, что за последние пять минут он приблизился к сыну больше, чем за двадцать предыдущих лет.