— Мне нужно работать.

Впереди выплата штрафов, разборки с Гейл, встреча с Гарсией — от одной лишь мысли об этом внутренности начинают гореть и вязаться узлом. Она чувствует себя неловко от того, что так откровенно динамит копа, но в конце концов, ей о себе надо думать в первую очередь, а не комфортить совершенно чужого ей человека, пусть и симпатичного. Расслабляться у неё просто нет времени.

— Хорошо, я не настаиваю.

Он не стал её уговаривать, а ведь Кали готовилась к долгим увещеваниям, нудению под дверью и даже угрозам, чем чёрт не шутит, но коп сдаётся, чем вызывает у неё недоумение и даже, странное дело, разочарование. Хочется выйти за дверь и спросить «И это всё?» Надо же, так просто и легко! Столько таскаться к ней в бар, столько впрягаться и просто отвалить, услышав нет? Дурной коп. Кали не ошиблась, он совсем отбитый.

— Кали, я не имею права на тебя напирать или навязывать что-то. Мы все живём под давлением, но это не значит, что мы не можем иногда поднять голову, — он продолжает говорить, и Кали вдруг отчётливо понимает, что ей приятен его голос. Мягкий, умиротворяющий, с  очаровывающей хрипотцой, но в то же время уверенный, так что хочется кивать болванчиком на каждое слово. Забыв запереть шкаф, она крадётся к двери, идёт на звук, словно добыча за приманкой, останавливается в паре дюймов и старается тише дышать, боясь выдать себя. Боясь выдать, что внимательно слушает и отчаянно желает поверить ему. — Но я уверен, даже несмотря на то, что ты так не считаешь, ты заслуживаешь, хотя бы час побыть простой классной девчонкой. Девчонкой, которая просто идёт прогуляться в компании парня, которому хочется всего лишь увидеть её улыбку.

Кайла понесло. Он перестаёт осознавать, что говорит — инстинкты берут верх, и он повинуется им. Распевается соловьём, отключив напрочь словесный фильтр и здравый смысл. Лгать и обещать ей с три короба он не станет, но заявить о своих намерениях честно считает себя обязанным, и пусть распахивать душу даже страшнее, чем услышать отказ, Хантер будет стоять до последнего.

С этой девчонкой не будет просто, но для Кайла «просто» не интересно. Её не пронять уговорами, лить воду в уши ей бесполезно, петь дифирамбы и скулить под дверью, давя на жалость, тоже. Кайл чувствует, что дух противоречия в ней так же силён, как и в нём, и берёт её на элементарное слабо.

— Ведь на самом деле всё не так в этой жизни дерьмово, Кали. Но, конечно, если ты не хочешь, я тебя никогда больше не побеспокою, обещаю…

Он во всём этом вырос, но научился видеть цель, которая придавала ему сил с этим дерьмом не смешаться. Дружба, семья, справедливость, закон — то, на что он всегда опирался. Эти понятия работают всегда и везде, если ты сам им следуешь. Кайл продолжает фанатично во всё это верить, иначе его жизнь, его борьба не имеет смысла.

— Один час, Кали, — он говорит тихо, будто чувствует, что она совсем близко, что их разделяет лишь толщина дверного полотна. Она молчит, и Кайл мысленно начинает отсчёт. На цифре десять он уйдёт. И будет жить, как прежде.

— Подожди!

Кали, наконец, отзывается. Хантер выдыхает, прислонившись к двери. Этот раунд за ним. Дело остаётся за малым — провести этот час так, чтобы она не пожалела.

Кали бросается обратно к шкафу, решительно достаёт чехол с платьем и дёргает молнию. Белоснежная ткань, мягкая, словно растаявшее масло, скользит по рукам, Кали чувствует едва заметные нотки любимых, давно истраченных духов, которыми она всегда капала на любимые вещи.

— Вот ведь зачесал так зачесал, — опомнившись, усмехается Кали.

Она хотела снова надеть это платье, хотела снова почувствовать себя человеком, а не дойной коровой, сделать шаг назад и окунуться в прошлое, в котором было хорошо и безопасно. Кали Рейес хотела снова почувствовать, что живёт, и Кайл Хантер каким-то непостижимым образом понял это, сумел подобрать нужные слова.

— Ты ещё об этом пожалеешь, Кали, — говорит она себе вслух, надевает платье и распускает волосы. Тратить время на косметику она не станет. Макияж ей ни к чему, с ним она походит на раскрашенную куклу, готовящуюся к фотосессии — слишком уж яркие у неё черты лица.

— Без рук, — выходя из квартиры, строго напоминает Кали. Хантер молча поднимает вверх ладони в знак того, что полностью сдаётся на её волю.

Кали Рейес выглядит так шикарно, что больно глазам. И вид у неё такой суровый, колючий, будто она делает ему огромное одолжение. Но в её глазах виден огонёк интереса, она волнуется, краснеет, кусает изнутри щёки, чтобы не рассмеяться. Кайл чувствует вкус победы и, следуя за ней вниз по лестнице, не может сдержать торжествующей улыбки.

Внизу стоит старенький, но приличный Форд Мустанг, значит, коп живёт по средствам, значит, не пытается удивить и показаться не таким, каков он есть на самом деле. Это обнадеживает. За последние месяцы Рейес научилась ценить искренность и отличать её от резиновых масок, которые люди натягивали на себя в попытке добиться своего. Кали без опаски садится на переднее сиденье, когда Кайл открывает перед ней дверь.

— И куда мы?

— К океану, конечно же, — уже не скрывая улыбки, отвечает Хантер, садясь за руль.

— Мы не уложимся за час, — серьёзно сообщает Рейес, потому что до побережья минимум двадцать минут езды.

— На то и расчёт, — хитро подмигивает ей Кайл, надевая тёмные очки, и Кали отворачивается к окну, не в силах сдержать глупой ответной улыбки.

Внутри просторно, чисто, пахнет полиролью и ненавязчивым ароматом хвои из забавной висючки в виде Дождевого червяка Джима, болтающейся под зеркалом заднего вида. Кали отпускает тревожность, а под тихое мурлыкание мотора и бодрые песни радиостанции 70-х неловкость и скованность сходят на нет. Они перебрасываются ничего не значащими фразами, обсуждают ситуацию на дорогах или просто молчат, слушая дивные хиты прошлого века, над которыми не властно время.

— С месяц назад вон на том повороте случилась большая авария, — Кайл кивает в сторону её окна, — свалился на бок грузовик. Оказалось, за рулём был фермер, а в кузове восемнадцать коз. Мы их шесть часов ловили вместе со службой надзора. Представляешь, по всей дороге эти козы, в жилых кварталах. Они чертовски быстро бегают, я понятия об этом не имел.

Кали клянёт своё воображение, потому что слишком ярко представляет картинку.

— Вижу улыбку, цель достигнута.

Невыносимая заноза всё-таки этот коп — успевает и за дорогой следить, и за ней. Рейес лишь качает головой, признавая своё поражение. Ей легко и весело сейчас, как бы странно это ни звучало при её-то критическом положении дел. Может быть, так проявляется отчаяние.

— Есть парень один у нас на районе, — Кайл продолжает сыпать историю за историей из своих рабочих будней, не замечая, как быстро колотится у него сердце. Нагрузка на организм не хуже, чем в спортзале, потому что Кайл — всегда молчаливый и сосредоточенный — вдруг выворачивается шкурой наружу, потому что ответный интерес этой красивой мексиканки ему сейчас нужен, как воздух, — Дре, его все знают, дурной, но безобидный такой травокур. Однажды он укурился так, что позвонил в полицию и заявил, что у него украли косяк. Мы тогда на выезде как раз были с напарником. Заходим, а у него за обоими ушами по самокрутке. Забыл, бедолага, — Хантер молчит о том, что Дре держит район на пару с его братом и Диего Гарсией, мало ли таких Дре в ЭлЭй, откуда Кали знать? Молчит и о том, что копы, в принципе, понимают расклад и позволяют отдельным личностям послабления, ведь если закрыть одного, на его место придут ещё трое и начнут грызться, добавив всему отделу работы. Кайл отсекает лишнее, выдавая  в сухом остатке лишь простые, забавные истории с лёгким оттенком грусти.

— Дурдом, а не работа, — искренне удивляется Кали. — И что с ним было дальше?

— Мы его пожалели тогда. Условка за употребление.

Кали улыбается, она в самом деле заинтересована беседой, для неё это — кусочек другого мира, мира вне прокуренных стен её кабака. Она, кажется, сто лет не видела океана — Рейес замолкает, когда они сворачивают на шоссе, идущее вдоль побережья. Бесконечная вдаль и вширь полоса тёмной воды едва колеблется волнами и бьётся белой пеной о берег — сегодня ветрено. Колышутся листья пальм, по пляжу гуляют загорелые красотки в бикини, серферы ныряют под высокие волны, словно акулы, а Кайл всё едет и едет вдоль верениц ярких зонтиков и пляжных кафе, белоснежных, блестящих на солнце отелей и вилл, в сторону скалистой гряды, укрытой шапками зелени.

Кали мысленно благодарит Кайла, что он выбрал местечко потише — она заметила, что с тех пор, как она начала работать в баре, люди стали  утомлять её. Они выходят из машины возле уединённого пляжа, скрытого от дороги пологим холмом, завершающимся невысокой, отвесной скалой. Пляж длиной не больше мили, на нём обычно не больше десятка человек, не поленившихся заехать подальше, а сегодня совсем никого, не считая одного серфера с золотистым ретривером, смирно ожидающим его на берегу.

Кайл закатывает джинсы и оставляет обувь в машине, Кали берет босоножки в руки и придерживает подол платья, чтобы не навернуться на выходе из машины. Она осторожно принимает его помощь, опираясь на протянутую ладонь — Кали решает, что «без рук» не станет доводить до абсурда.

— Я раньше жила у океана. В Санта-Монике, в Малибу. Мы несколько раз переезжали. Нашим соседом однажды был Сильвестр Сталлоне.

Кали впервые говорит о своём детстве без щемящей в груди боли, без обиды, без чувства, что её обманули. Всё дурное словно отсеялось, остались лишь тёплые воспоминания с горьковатым привкусом ностальгии. Кайл идёт чуть позади неё, и она чувствует на себе его взгляд, словно на спине у неё вместо перекрестья тонких бретелей, украшенных бусинами жемчуга, перекрестья мишени — так пристален этот взгляд.

— Мы с братом часто сюда ходили, когда мелкие были. Ночью здесь здорово: тихо, звезды, волны. Сидишь себе, ковыряешься в песке и не думаешь ни о чем.

Где-то под скалой они с братом закопали сбитую машиной собаку. Коул думал, что её мог сбить кто-то из «Шакалов» специально, чтобы позлить. Здесь, сидя на холодном песке ночью, они решили сколотить банду. Здесь на старом пляжном полотенце случился его первый секс, нелепый и быстрый. Океан, как невидимый третий, освежал воспоминания и развязывал языки, смывая на дно неловкость и волнение. Кайл дышал полной грудью, словно, как и Кали, сто лет не был здесь. Он действительно давно не был здесь, с тех пор, как перешёл на последний курс. Тогда было не до праздных шатаний, тогда надо было пахать, чтобы удержать свой высший балл — свой билет в лучшее, пусть и призрачное будущее. Парням с криминальным прошлым авансов не давали.

— У тебя есть брат?

— Близнец.

— Надо же. Вас, наверное, путают? А то вдруг, мало ли, сегодня один придёт, завтра другой, — улыбается Кали, вспоминая затасканные до дыр истории о том, как близнецы сдают друг за друга экзамены, путают порой собственных родителей, спят с одной и той же девушкой.

— Нет, нас невозможно спутать, сама увидишь. Познакомлю вас.

От его слов печёт в груди, щёки пылают, Кали скрывает за распущенными волосами смятение — похоже, он очень серьёзно настроен, ну, или просто заливает, хотя во второе Рейес верит всё меньше и меньше. Коп открыт, искренен и даже немного неуклюж в своих проявлениях, и Кали неловко от того, что не понимает, почему вызывает у него такие эмоции, что в ней такого особенного. Что в ней такого, отчего Кайл Хантер, офицер полиции, наверняка немало повидавший, нашёл в ней — в недобизнесвумен, ведущей полулегальную деятельность. В дочке бывшего члена мексиканского наркокартеля.

Не самые радужные обстоятельства их знакомства перестали иметь значение, воспоминания о них притупились, раздражение ушло. С ним было легко, надёжно, спокойно, так как вероятно должно быть рядом с настоящим полицейским. С настоящим, честным молодым мужчиной, способным держать своё слово в таком переменчивом мире.

— Это, наверное, здорово, иметь брата. У меня никого нет.

— Знаешь, это ощущение… — Кайл делает паузу, собираясь с мыслями. — Ты никогда не бываешь один. Иногда это чертовски бесило, — он смеётся, вспоминая как всё, абсолютно всё делилось на двоих — крошечная комната, немногочисленные игрушки и вещи, первая машина, купленная на двоих на первые «заработанные» бандой «Хантеры» деньги. Это правило не распространялось только на девчонок, здесь работала железная мужская солидарность, да и вкусы не совпадали.

— Звучит не так страшно, — улыбается Кали, зарываясь ногой в тёплый песок, притормаживает, чтобы поправить платье, опутавшее ноги. — Зато вы есть друг у друга.

— На самом деле я не представляю, как жить без брата. Даже если он далеко, я знаю, что он есть и мне от этого как-то спокойнее, что ли.

Кайл ни разу не произносил это вслух. Коул для него — нечто само собой разумеющееся, как нога или рука или собственное отражение в зеркале, в котором от Коула-то ничего, но в присутствии Кали всё будто обретает другой смысл. Привычные вещи, давно обкатанная система жизни, всё то, на что Кайл давно перестал обращать внимание, вдруг обрело выпуклую форму и словесное определение, стало острее, ближе к сердцу. Кайл, сам того не ведая, пустил Кали Рейес себе в душу, не оглядываясь назад, без опаски, что ему снова сделают больно, позволив ей увидеть главное и стереть всё то, что больше не имеет значения.