— Вы понимаете, мы живём в состоянии войны. За то, что происходит сейчас на улицах, целиком и полностью ответственны картели и власти, которые допускают это.

Ночное телешоу на независимом телеканале вещает взволнованным голосом аккуратной блондинки за пятьдесят. Бегущая строка сообщает, что она — сенатор Линдсей Крамер.

— Если я правильно понимаю ваши слова, вы считаете, что власти сотрудничают с наркокартелями? — подлавливает её ведущая.

— Некоторые из её представителей, — уклончиво отвечает сенатор.

— Вы можете привести конкретные имена?

— Я знаю имена, и поверьте, когда я соберу доказательства, я их обнародую везде, где только можно.

Кайл щёлкает пультом, картинка исчезает, сменяясь тёмно-серым экраном — пора выходить.

Скоро выборы, подобные политические вбросы сейчас на каждом канале, а может, эта сенатор до них вообще не доживёт. На памяти Кайла было уже два заказных убийства спикеров, не боявшихся поднимать во всеуслышание подобные темы. Фундамент хваленой демократии давно пошёл трещинами, иначе в каждой квартире Южного Централа не хранилось бы оружие.

— Доброе утро, сосед, — старый забулдыга машет ему с балкона второго этажа, когда Кайл садится в свой старый чёрный «Мустанг». — В смену?

Кайл ограничивается кивком головы.

Когда он только-только переехал сюда, пьяные драки соседа с женой не давали ему спать, но супруги быстро поутихли, стоило пару раз показать им в дверной глазок свою помятую с недосыпа рожу вместе с полицейским значком. Однако, нет худа без добра — соседи, прознав, что в их неблагополучном доме поселился коп, бесконечно стучали к нему с просьбами помочь, рассудить, разнять, да даже занять денег, благо, Кайл редко появлялся дома, а позже всех просителей лихо отвадила Рита.

— Так, парни. За прошедшую неделю мы потеряли четверых патрульных, и это больше, чем за последние полгода. И это, я вам скажу, полный пиздец, — на летучке Фрэнк, начальник патруля, даже не пытается скрывать своих чувств, а нецензурщину, которая весьма редко вываливалась у него изо рта, он выделяет особо. Парни напрягаются, смех и шуточки на задних рядах прекращаются, значит, дело действительно пахнет дерьмом. Оно и немудрено, Кайл прекрасно знает, откуда растут ноги. — Уличные банды оборзели в край. На каждый вызов надеваем броники. Глаза чтобы на жопе были у всех.

— Тяжёлые же, блин. Неудобно, — кто-то слева начинает ныть, но Фрэнк жестом руки обрывает лишние разговоры.

— Неудобно будет на твой труп парадную форму надевать. Узнаю — оштрафую нахрен. Не маленькая девочка.

Кайл посетил церемонию прощания два дня назад. Трое мужчин и одна женщина, погибшая в той памятной перестрелке с «Лас Кобрас». Он надеялся, что пуля прилетела к ней не со стороны «Хантеров», хотя какая к чёрту разница?! Она не встанет из могилы, чьей бы пуля ни была, и Кайл ужасается тому, что перестаёт видеть разницу между своими и чужими — оружие и в руках «Кобрас», и в руках Хантеров стреляет одинаково. На поражение.

На летучку заглядывает даже Жирный Тони, капитан Антонио Силва, который едва протаскивал огромное брюхо через двери. Он каждый раз не на шутку возмущался, что проклятые инженеры ни черта не понимают в планировке зданий, однако, это не мешало ему ужинать в лучших ресторанах города каждый день, к тому же, в компании людей по слухам, близких к картелю. Кайл чувствовал какое-то безотчетное омерзение каждый раз, когда встречал его в коридорах Управления, каждый раз, когда приходилось тявкать в его сторону «сэр» и стоять по стойке смирно, пока эта туша не проплывёт мимо, каждый раз, когда он заглядывал на собрания, чтобы набором банальностей поддержать в ребятах боевой дух. Сейчас, когда Силва вещает, перекатывая во рту эти пресловутые «служить и защищать», Кайл с воодушевлением изучает поверхность стола, за которым сидит, старательно читает неприличные надписи и рассматривает хрены разных цветов и размеров, старательно выведенные руками его товарищей. Он тщетно пытается не слышать и не видеть. И это относится не только к личности капитана.

Здесь на многое приходилось закрывать глаза, потому что таких, как его напарник, как этот чёртов Тони среди копов было предостаточно. Горячее желание вывести всех на чистую воду, которое терзало его в первые годы службы, со временем притупилось, потому что его действия могли отрикошетить не только потерей места, но и жизни, как бы мерзко он себя при этом ни чувствовал — ведь молчание, ровно что соучастие. Кайл просто не знал, где заканчивается эта цепочка. Он и сам теперь был не лучше их — необходимость прикрыть брата заставляет его не спешить вслед за напарником на парковку, а задержаться в зале, чтобы переговорить с начальником один на один. Ему нужно было знать, какой информацией располагает полиция, чтобы в случае чего прикрыть Коулу зад.

Фрэнк хорошо к нему относится с самого первого дня, наверное, разглядел в нём плещущее через край желание навести, наконец, на улицах Южного Централа порядок, каким бы наивным оно не было. Редко кто теперь приходит в полицию не из-за приличного жалования и соцпакета, а из-за личных принципов. Фрэнк — человек старой закалки — такой подход уважал.

Он охотно делится своим мнением на будто невзначай озвученные вопросы и предположения, с которыми Кайл обращается к нему по старой привычке.

— Помнишь, по телику всё говорили, что мексиканского наркобосса пришибли у нас на границе? Как там его, Обрегон что ли. Так вот, началась дележка, сверху донизу трясёт, понимаешь? В мексиканских общинах говно кипит, я, конечно, не расист, но они там своих прикрывают только так, не подъебешься. А люди страдают. В последней перестрелке у моей бывшей жены брат двоюродный погиб. Мимо шёл просто. А ему двадцать только было. Скоро сюда наркота повалит, но это, блять, не наше дело. Агенты в районе на каждом шагу, не мешайтесь нам, говорят, а я что? Я свою работу делаю, у них на мордах не написано, где кто.

Фрэнк в жутком напряге, это и видно, и слышно отчётливо. Напряжение передаётся Кайлу, словно по проводам — сюда подтянулось ФБР, а значит, брату придётся держать ухо востро и ползать по дну, чего он делать, конечно же, не станет. Груз сопричастности только сильнее теперь давит на плечи, ведь банда «Хантеры», его бывшая семья не по крови, но по жажде выживания, имеют прямое отношение к той самой возросшей активности уличных банд, о которых только что говорил Фрэнк. И Коул, который впереди себя ничего сейчас не видит, кроме зудящего желания раздавить старых врагов любыми доступными ему способами. Кайл чувствует, что им давно пора откровенно поговорить, зарыть, наконец, тот надлом, возникший между ними, как только он переступил порог Полицейской Академии, иначе всё может закончится очень плохо.

— Слушай, и ещё. Помнишь, ты Суареса задержал? Я слышал, его скоро под залог выпустят. Всё псу под хвост.

Фрэнк уходит из зала и Кайл цедит «Твою мать» сквозь плотно сжатые зубы. Он гоняет по кругу один и тот же вопрос, мусолит едкую, как кислота мысль о том, кому понадобилось платить почти три сотни тысяч за такого редкостного выблядка и как вообще в Департаменте одобрили такую возможность при таком хвосте дел, тянувшимся за Суаресом уже не первый год. Когда Хантер вскользь спросил об этом у напарника, тот ответил, что по слухам, доказательства изнасилования и убийства девочек нет, на нём висят только кражи и лёгкое телесное, адвокат лихо отмазал его от ожидания суда за решёткой. Злоба настолько захватила его, что он забыл о бронежилете и едва не словил пулю при задержании одинокого стрелка, накачавшегося до беспамятства какой-то дрянью и палившего без разбора из окна своей квартиры. Кайлу было плевать на возможное предъявление обвинений в превышении полномочий в применении силы — он прострелил задержанному ногу и вывихнул обе руки, надевая наручники, но ярость лишь множилась, распирая в груди огнём. К концу смены, стоя в оцеплении и разгоняя зевак, пока стажёрка дрожащими руками разматывала жёлтую ленту вокруг места, где нашли свежий, обезображенный труп молодой женщины, Кайл готов был сдать значок, пока не увидел Кали.

Она грузила пакеты из стоящего по соседству супермаркета в пикап, обеспокоенно посматривая в их сторону. Кали подошла к кому-то из толпы и, видимо, спросила, что случилось. Когда ей отвечают, она испуганно прижимает ладонь ко рту, и Кайл вдруг сразу понимает, что если Суарес и придёт «мстить», то не к нему, а к ней.

Хантер в какой-то необъяснимой, немой прострации, обтекаемый со всех сторон спешащими, напуганными людьми, смотрит, как она садится за руль, как дёргает рычаг передач и трогается с парковки. Перед выездом Кали ловит его взгляд, словно чувствует, что на неё кто-то смотрит, и тут же раздражённо отводит глаза. Она его помнит, и Кайл отчего-то решает повременить со значком. Ещё пригодится.

<center>***</center>

Этот вечер грозится стать одним из самых неспокойных. Сегодня много пьют, выясняют отношения, орут и дерутся, благо, что на улице, иначе вся сегодняшняя выручка ушла бы на ремонт и закуп посуды. Девочки Раисы работают без продыху, и Кали всё сильнее и отчётливее чувствует беспокойство. В вопросах ведения нелегального бизнеса Кали — теоретик и с удовольствием бы им оставалась, если бы жизнь не прижала её к стенке. Доходы от деятельности Раисы составляют почти треть её ежемесячной выручки, такая вот нехитрая бухгалтерия доказывает, что работая честно, Кали с долгами не справится. Ещё и срок лицензии на продажу алкоголя истекает в следующем месяце. Полнейшее дерьмо.

Грохот опрокинутого стола заставляет выронить из рук счета и выскочить из маленького закутка, где располагался её кабинет. В центре зала не на шутку сцепились двое, Кали готовится помахать пистолетом из-за стойки, но резкое движение слева перехватывает её внимание. Кто-то высокий и жилистый несколькими точными движениями опрокидывает пьянчуг на пол. Один, подняв перед собой руки в знак безоговорочной капитуляции, отползает за перевернутый стол, второй продолжает сопротивляться, но получает от неизвестного ногой под дых.

— Пасть закрой, я полицейский. — отчётливо слышит Кали, когда тот склоняется над ним, прижимает ему голову к полу и заламывает руку. Она узнаёт этот голос. В её заведении снова этот проклятый патрульный, будь он неладен.

Кайл почти час мусолил выдохшееся пиво, разыскивая хозяйку бара взглядом. Спросить о ней напрямую у официанток или барменши он отчего-то не решался. Хантер не знал, что сказать ей, как донести до неё то, что с выходом Суареса на свободу ей грозит опасность и как она должна теперь себя вести, и самое главное, как доказать, что его помощь искренна и ему ничего не нужно взамен. Он сам не знает, отчего так вцепился именно в неё, почему его необъяснимая жажда робингудства носит такой точечный характер. Кали Рейес не единственная в этом районе, кому нужна помощь, но она оказалась единственной, кому он действительно мог помочь, имея на руках информацию и нужные связи, и, самое главное, очень хотел. Наверное, его подстёгивало всё то же чувство вины, которое порой руководило им не хуже базовых инстинктов.

«<i>Ты слишком сознательный, Кайл. Много на себя берёшь»</i>

И ещё это чувство бешеной злости, которую он никак не мог утихомирить. Она ломала ему кости и даже два часа в спортзале и спарринг с сержантом, которого он завалил дважды, не сумели помочь.

«<i>Сходи в бордель, Хантер. Чёт ты злой, как собака»</i>

И сейчас, выволакивая пьянчугу за порог, Кайл чувствует, что готов стереть ему лицо о ближайшую кирпичную стенку да так, чтобы оголить ему носовой хрящ, чтобы запихать ему в глотку обломки его же собственных зубов, чтобы услышать его жалобное вытьё — этого крутого парня, которыми обычно становятся после пары шотов. Не отпускает. Вариант нажраться крепкого дома, в одиночку, как последний алкаш, а после завалиться спать, прельщает его всё сильнее и сильнее, но и здесь не факт, что состояние это пройдёт. Скорее, лишь притупится до очередного повода, который однозначно не заставит себя долго ждать.

— Опять вы.

Досада в голосе Кали вонзается ему в спину. Кайл отпускает мужика, позволяя ему уползти вдоль канавы восвояси, и разворачивается к ней. Наверное, у него бешеные глаза, потому что Рейес делает шаг назад, вверх по лестнице, с которой только что спустилась.

У неё сердце грохочет в глотке не сколько от потасовки, сколько от присутствия этого дурного копа в её личном пространстве. Точно отбитый, с башкой не дружит совсем, слов не понимает, снова лезет к ней со своей помощью, снова причиняет справедливость и навязывает своё добро с кулаками. Она бы справилась, как справлялась много раз до этого, и чувство благодарности, которое едва начало теплиться у неё в душе, смывает потоком раздражения.

— Вы сюда подраться ходите?

— У вас охрана есть? — спрашивает Кайл резче, чем собирался.

Адреналин всё ещё блуждает по венам, заставляя рявкать и дёргаться, словно бойцовому псу на цепи. Он отчего-то избегает смотреть ей в глаза да и вообще темно, чего пялиться-то, ничего не видно.