— По вызову приезжают, — Рейес сжимает в кулаке прямоугольник мобильного телефона, предназначенного для связи с пехотой «Кобрас». Она воспользовалась им лишь единожды и после, отвалив сотню за выезд плюсом к ежемесячной выплате по долгу отца, поняла, что пора прекращать быть домашней неженкой. Оружие есть, руки на месте, вытащить вусмерть пьяного забулдыгу за шиворот не такая уж большая проблема. А синяки заживут.

— Каждый вызов сверху оплачивается? — едко интересуется Хантер, заранее зная ответ. Ему всю эту систему объяснять не надо, ненасытность блядского Гарсии не знает границ ни в чём. Чуть успокаивает лишь то, что брат так не поступает. У Хантеров есть какой-никакой кодекс правил: на их территории не находят убитых женщин с пакетами на голове, с их территории практически не поступают вызовы по изнасилованиям, коммерсанты, работающие на их земле, не выглядят жалко и запуганно. У Гарсии в почёте лишь собственный член и кошелёк, и Хантер рад бы его закрыть, только толку, если те, кто над ним, способны вытащить его за шкирку из любого дерьма. Гарсию остановит только могила, но Кайл до боли в груди не хочет, чтобы брат марал об него руки.

— Как вас зовут? — Кали выходит из темноты, пересекает ржавый кружок света от уличного фонаря, становится прямо напротив, складывает на груди руки в жесте защиты. Она прячет фигуру за бесформенными штанами, которые висят на бёдрах и от того делают талию ещё тоньше, густые чёрные волосы прячет в безобразный, съехавший набок пучок. Её яркие даже без капли косметики черты чуть припорошены серой усталостью от бесконечной работы в прокуренном помещении, но даже при всём дрянном положении дел нет в ней этой блядской заискивающей поволоки во взгляде, которую Кайл так часто наблюдал у женщин, чья жизнь оказалась тонким слоем размазана по дну.

— Кайл. Кайл Хантер.

— Послушайте, Кайл, если вы ещё способны слышать человеческую речь… — Громко хлопает дверь и Кали вздрагивает, начисто забыв обвинительную речь, которая так и норовила слететь с языка вместе с абсолютно безотчетным «Пошёл к чёрту». Она пугается и того, что ровно так же безотчётно делает шаг к нему ближе, словно желая встать ему за спину и спрятаться. Это противоречие сбивает её с толку. Разум и инстинкты приходят в раздрай, когда она слишком долго смотрит ему в лицо, в светлые глаза, неловко опущенные, скрытые по-детски длинными ресницами. Когда замечает, какие правильные у него черты и что взгляд у него — взгляд человека, а не оборзевшего животного, честный и живой. Рейес редко ошибается в людях, но какой от всего этого толк?

Она облизывает сухие губы, которые начинают блестеть в свете уличных огней, и у Кайла зубы сводит. Уйти или, наконец, начать говорить — выбор невелик, но выбрать надо, иначе это некстати возникшее ощущение вот-вот заполонит всё нутро. А ведь сержант был чертовски прав! Хантер сжимает и разжимает кулак, беспокоя разбитую кожу на костяшках, чтобы болью приглушить вожделение, растущее со скоростью ветра, при одном лишь взгляде в растянутый вырез её футболки.

— Того парня, который угрожал вам, скоро выпустят. Запирайте окна и двери, не оставайтесь одна в баре, найдите охрану…

— У меня нет нянек, — Кали резко обрывает его словесный поток, потому что не видит в нём смысла. Единственное, что она может из этого списка — это закрывать двери с окнами на хлипкие замки, которые легче лёгкого выбить одним ударом ноги. Наверное, проще отрастить третью руку и всегда держать оружие наготове, чем выполнить всё то, что он говорит.

— Это можно решить. К Гарсии не обращайтесь, иначе он никогда не слезет с вас. Я найду способ сделать так, чтобы он от вас отвалил.

Кайл сам не знает, на кой чёрт себя выставляет героем, так что стыдно становится. Мог бы и молчком всё сделать, но нет же. Надо, чтобы девчонка знала, кто тут самый крутой парень на районе, чтоб оно всё. С досады Хантер трёт лоб и делает два шага назад, в темноту. Ему больше нечего сказать, дело остаётся за малым — за свои слова ответить.

— Зачем вы помогаете мне? Зачем вам всё это?!

Кали словно ставит ему подножку. В её голосе звенит отчаянная надежда, что в этом мире ещё не всё измеряется личной выгодой. Она словно сама себе не верит и в то же время отчаянно желает ошибаться. Кайл не хочет рушить её чаяния, потому что в данный, конкретный момент ни черта у него никаких высоких целей нет, как бы он ни убеждал себя в обратном. Просто эта красивая мексиканка ему нравится, вот и всё объяснение.

— У меня с ним личные счёты, — вроде и правду говорит, и лжёт одновременно. Он так и не набил ему рожу за Риту, чтобы потом эта самая Рита не зализывала подонку раны, хотя сисек, в которые можно уткнуться, у Гарсии и без Риты хватает. Какая же глупая! Ну, уходила бы, бог с ней, но выбрала бы кого-нибудь нормального!

— Вы странный, — голос Кали вышвыривает его из болота мыслей, в которых он уже по привычке тонет изо дня в день, захлёбывается порой, да только руку протянуть некому, и помощи он ни от кого не ждёт. От Риты остался один только полустёртый оттиск в памяти, мало напоминающий былые чувства (а были ли они?), да только рана по-прежнему нарывает. Под чёрным, цепким взглядом Рейес Кайлу становится тошно от самого себя, потому что он всё ещё копается в своём дерьме с удовольствием мазохиста, а пора бы давно закончить это неблагодарное дело.

— Я просто хочу помочь. Хоть кому-то, — язык шевелится быстрее мозгов, Кайл чувствует, что слова его звучат, будто мольба. Он словно просит её позволить помочь ей, потому что родному брату он помочь не может, Рите помощь не нужна, матери помогать уже поздно, а улицам района, на которые он однажды клялся вернуться в полицейской форме, помочь невозможно. И сам он, похожий на узкий переулок, заканчивающийся тупиком, помочь себе не может тоже.

— Я не знаю, чем вы можете мне помочь, но… спасибо, — Кали как-то по-особенному сложно даются слова благодарности, да он, собственно, ничего и не сделал, чтобы его благодарить. Наверное её настрой смягчяет это пресловутое «враг моего врага мой друг», а может, где-то в глубине души она просто очень хочет кому-то верить. — За беспокойство.

Кали ничего больше не говорит, но Кайл слышит, что в её голосе больше не звенит раздражение и сама она, всегда твёрдая и напряжённая, как сжатая пружина, вдруг становится растерянной. Она уходит обратно в свой бар, чуть ссутулив плечи, и Хантеру начинает казаться, что за одно её «спасибо», за этот на миг потеплевший взгляд, сделает всё, что угодно.

<center>***</center>

Эйса Ривера выходит из терминала лос-анджелесского аэропорта и смотрит в тёмное угрожающе-синее небо, тяжёлое, как свинцовый блин — кажется, она привезла дождь с собой. Она садится в первое попавшееся такси и называет адрес своей теперешней квартиры — квартиры которую сняли для неё агенты на неопределённый срок. Хотя на самом деле срок был определён сразу и звучал он «чем раньше, тем лучше».

Эйса прокрутила в голове тысячи вариантов возможного развития событий, но не пришла ни к чему конкретному — всё, абсолютно всё упиралось в Данэма. Он мог вовсе не выйти на контакт, не явиться на её зов, как на то рассчитывал Беккет, а если и явится, то никто не может гарантировать, что он подпустит её к себе ближе, чем на расстояние выстрела, а тем более позволит влезть в голову. Эйса отдавала себе отчёт, что для Беккета она — всего лишь одна из множества попыток, план А, при наличии планов В и С и D, и что если она провалится, то они просто приступят к другому. Её значение в этом деле колебалось чуть выше нуля, и это было погано. Она лишь пешка, которую неопытный игрок подвинул на неподходящую клетку, и королевой от этого она не стала. Приходилось снова и снова набивать себе цену, невозмутимо поднимая таблички с суммами, которых у неё нет, словно на аукционе, в которую превратилась её жизнь.

Время, проведённое в Синалоа за спиной Джо теперь казалась ей беззаботным временем юности, где знай только стреляй метко да вовремя уходи от полиции, чтобы потом всю ночь пьяно отрываться в кабаках Франко или до утра обтрахивать вместе с Джо все до единой горизонтальные поверхности его квартиры. Она тогда ни о чём не думала. Даже о том, что умудрится дожить до двадцати семи, и особенно с такой хренью в мозгу.

Эйса критически оценивает небольшую, полуголую квартирку, отмечая в плюсах лишь панорамные окна с видом на город, рассматривает сквозь них припаркованный у магазинчика фургон и водителя внутри, подозрительно похожего на Лару Кинг. Та склоняется над приборкой и смотрит в зеркало заднего вида, кажется, поправляет макияж. Точно она. Беккет оставляет свою бойцовую собаку на внешнее наблюдение. Сам же является через полчаса в форме ремонтного рабочего, чтобы рассовать по помещению спецтехнику.

— Я что, даже отлить не смогу без вас? — Эйса первой нарушает старательное сопение Беккета под потолком над душевой кабиной.

— У вас сейчас вообще нет никаких прав, сеньорита, — надменным тоном отвечает ей агент, спускаясь со стремянки.

Были бы у неё деньги на адвоката, она бы разъяснила ему свои конституционные права, которые ещё у неё остались, но денег не было и факт её работы на Управление вряд ли где-то официально фигурирует, пока нет результата. Высокомерие Беккета её адски бесит. Выскочка, заполучивший в руки первое серьёзное дело, мечтающий выслужиться, занять местечко потеплее и повыше, чтобы каждый день смотреть с гордостью в своё обрюзгшее от времени, алкоголя и пережора лицо, мол, я служу своей стране. На деле такие деятельные ребята, как агент Беккет, лажают чаще всего: их кипучая жажда движухи, подогреваемая ощущением собственной важности, заставляет их совершать ошибки. Ошибкой было заставлять её ехать в Лос-Анжелес — город, в котором Эйсе ловить абсолютно нечего, кроме пули от людей Франко, и никакого правдоподобного объяснения, чтобы предъявить его Данэму, если он спросит, у неё нет. А он спросит. И от этой ошибки — она чует это, как охотничья собака чует следы удравшего зайца — пойдёт череда других.

— Дайте руку, — в приказном тоне говорит агент. Эйса подчиняется. Беккет защелкивает на её запястье браслет толщиной в треть дюйма. Простой желтоватый металл с напылением — не золото, а подделка. Ривера такие вещи определяет на глаз, очень уж весело вещица блестит.

— Что это за убожество? — Эйса с отвращением трясёт рукой, словно пытается скинуть с себя паука.

— Не нравится подарок? — ехидно ухмыляется Беккет, делая шаг ближе. — Здесь датчик движения и микрофон. Не стоит его снимать, иначе мои парни ринутся вас спасать.

Он молод, наверное, даже её ровесник, а то как тщательно уложены его волосы, говорит о том, что он осознает собственную физическую привлекательность и со знанием дела спекулирует ей. Наверняка, предложи она ему развлечься, Беккет не отказался бы, тем более датчики ещё не активированы. Чёрный кожаный диван на контрасте с белыми стенами гостиной так и просит, чтобы его обновили парой актов взаимного удовлетворения, вот только Эйса как альтернативу этот вариант не рассматривает. Спать с теми, от кого она зависит, значит пасть в собственных глазах. С ней уже было такое, повторять она не собирается.

— Если вы не хотите, чтобы Данэм спалил всю вашу шайку с первой же минуты, то дадите мне полную свободу действий. Если я не могу выйти на связь в указанное время, значит, не могу. Если сниму эту дешёвую дрянь, значит, она не соответствует месту, времени, обстоятельствам, нужное подчеркнуть, — чеканит Ривера, вгрызаясь в его довольное лицо злым взглядом. — Если вы каким-то образом попытаетесь контролировать мои действия или указывать мне, что делать…

— С чего бы это?! — изумленный возглас Беккета похож на клёкот индюка, которому сдавили шею. Он прерывает её монолог и весь подаётся вперёд, словно пытается задавить её своей значимостью.

— С того, что вы идёте на гризли с деревянной палкой. Если вы считаете, что все эти ваши пароли, датчики, жучки, ту жируху в тачке под окном он не прочухает, то вы плохо изучили его дело, сэр, — Эйса выделяет слово «сэр» особо, вкладывая в него всё пренебрежение, на которое способна. — Вы проколетесь, он убьёт меня и вы не получите ничего. Если не согласны, можете надевать на меня наручники и везти в тюрьму, — она отчаянно блефует, надеясь оставить для себя как можно больше путей отхода, как можно больше возможностей вывернуться, как можно выше поднять свою значимость. Беккет на это молчит, его взгляд жжёт ей шею, ключицы, режет ей лицо. Она читает в нём «надо же, мексиканская сучка смеет показывать зубы» и тихо злорадствует, что его это бесит. Беккет пытается играть во взрослые игры, но у неё опыта в них поболее, чем у него.

— И доступ к моим картам верните, — Эйса пользуется замешательством и продолжает наседать. — И пистолет.

Беккет продолжает отмалчиваться, уголки его губ кривятся в злой усмешке, когда он подносит трубку телефона к уху и требует проверку связи. Все датчики работают, картинка есть, звук тоже. Он поднимает с пола свой якобы чемоданчик с якобы инструментами и движется к выходу.