Джин Юинг - Иллюзия

Фрэнсис обнаружила музыкальную гостиную следующим утром. Она уже осмотрела строгую столовую, гостиные и спальни для гостей. Все они выглядели холодными и заброшенными, даже просторная спальня хозяина. Большую ее часть занимала кровать с пологом на четырех столбиках и балдахином. По углам его украшали короны, а также вышитые золотом листья земляники, перемежающиеся с серебристыми кружочками маркизета. Светлый прямоугольник на стене указывал на место, где раньше висела картина с изображенной на ней лошадью. Естественно, он не будет скучать по ней. Он никогда не спит здесь.

Музыкальная гостиная находилась в задней части дома. Высокие окна, легкие сводчатые арки в георгианском стиле – все это создавало впечатление изящества и утонченности. Помещение было заставлено музыкальными инструментами и пюпитрами для нот. На столике с гнутыми ножками лежала скрипка, как будто оставленная всего на несколько секунд. Рядом с ней Фрэнсис заметила смычок. Струны скрипки были порваны, волос смычка высох и обветшал.

Крышка клавесина была поднята, а на резной подставке над клавиатурой стояли раскрытые ноты. Фрэнсис присела на стульчик и нажала несколько клавиш. Она услышала звук шагов лишь за долю секунды до того, как раздался голос Найджела.

– Инструмент жутко расстроен, как шарманка во время ливня. Если хотите, я прикажу настроить его. Вне всякого сомнения, музыка включена в список из шестидесяти четырех искусств? Надеюсь, вы хорошо спали?

Видимо, Найджел вошел в комнату сразу же вслед за ней. Фрэнсис напряглась. Она находится в заточении. Камера, конечно, роскошная, но тюремщик внушал ей страх – все точно так же, как и в других тюрьмах, встречавшихся в ее жизни. Неужели она никогда не будет свободной? Суждено ли ей гулять где вздумается без страха, распоряжаться собственной жизнью? Она сделала два глубоких вдоха, чтобы снять напряжение.

– В моей комнатке под крышей? Вполне, – ответила она, не глядя на него. – А вы?

Его голос звучал непринужденно и немного насмешливо.

– Не уверен, заслужил ли я это, но мой сон был крепким, как у Абу-Хассана из «Тысячи и одной ночи». Полагаю, это приятное следствие моего соприкосновения со смертью. Наверное, Лазарь тоже с песней шел навстречу новой жизни. Понимаете, у меня больше не болит голова.

Она повернулась к нему. Найджел был безупречно одет, свежевыбрит и оскорбительно самоуверен. В то же время он как будто волновался, от него исходил легкий запах улицы и конского пота. Несмотря на свой, несомненно, цивилизованный вид, он больше всего напоминал ей пирата. Кто этот человек на самом деле? Почему он признается ей в своей слабости? Это казалось совершенно не соответствующим его характеру.

– У вас болела голова?

– Весь вчерашний день. В голове у меня крутилось и с грохотом подпрыгивало на булыжной мостовой огромное, обитое железом колесо кареты, которой управлял обезумевший юнец, только что проигравший в карты все свое состояние. Думаю, это была самоубийственная скачка. Несомненно, я заслужил ее своими неразумными экспериментами в приятном времяпрепровождении. Тем не менее у физической боли есть одна интересная особенность: наше тело абсолютно не помнит ее.

– Только мозг?

– Который, как обычно считают, должен быть занят другими делами.

Он подошел к скрипичному смычку, взял его в руки и провел пальцем по обветшалому конскому волосу. Фрэнсис показалось, что по его лицу пробежала тень неподдельной скорби.

Она закрыла крышкой пожелтевшие клавиши клавесина.

– Например, музыкой?

– Возможно.

– Чья это комната? Ваша мать играла на скрипке?

– Нет, на клавесине.

Тревога не давала ей сидеть на месте. Фрэнсис встала со стула и направилась в противоположный конец комнаты. В проеме между окон на стене висел какой-то инструмент, напоминавший гитару с длинным грифом и треугольным корпусом. Он был украшен затейливой, почти восточной инкрустацией. Фрэнсис коснулась струн.

– Что это?

Найджел положил смычок на место и поднял голову.

– Балалайка. Это из России. – Его длинные пальцы гладили фигурное тело скрипки. Он улыбнулся девушке. – Я жил там и привез ее с собой. Она выглядит чужой среди этих более цивилизованных инструментов.

– Вы играете на ней?

– Нет. Мне здесь принадлежит скрипка. Наполеон Бонапарт прервал мои занятия. – Его изящные пальцы вновь пробежали по корпусу и грифу скрипки, лаская отполированное дерево. – Слуги иногда бывают чрезмерно педантичны.

– Как это? – не поняла она.

– Четыре года назад я приказал убирать эту комнату, ничего в ней не трогая. Мою скрипку следовало поместить в футляр, но, похоже, она все-таки не пострадала.

– Вы не заходили сюда четыре года?

– Да. А зачем? – Он отложил скрипку и подошел к стоявшей у окна арфе. – Я был за границей: в Москве, в Париже, на переговорах в Вене. Не прошло и двух месяцев, как я вернулся в этот дом.

– А чем вы сейчас занимаетесь?

– В свободное время? – спросил он, не глядя на нее. – Каждое утро я отправляюсь навестить друзей или посещаю заведение бывшего профессионального кулачного бойца по имени Джордж. Я упражняюсь в фехтовании с рапирой и саблей, тренируюсь в стрельбе из различных пистолетов. Затем позволяю боксерам-профессионалам немного обработать себя. Мужчинам нравятся подобные забавы.

– А по вечерам?

– Еду к Бетти.

Фрэнсис чувствовала, это еще не вся правда.

– Как хорошо быть свободным, уходить и приходить, когда вздумается! – язвительно воскликнула она. – Вы позволите мне немного позавидовать вам? Разве нельзя разрешить мне выходить из дому? И не могли бы вы иногда брать меня с собой?

Он взглянул на нее, в комическом ужасе вскинув брови:

– К Бетти?

Фрэнсис боролась с желанием дать ему пощечину.

– Вне всякого сомнения, Бетти способна предложить то, что нравится мужчинам. Но почему в вашем доме больше не звучит музыка?

Он провел ладонью по изгибу арфы.

– Пока вы жили в Индии, французская армия прошла по всей Европе, разрушая и сжигая все на своем пути. Кое-где Наполеон смел прогнивший до самого основания старый порядок. В других местах он посеял семена разрушения. Результатом явились беспрецедентный хаос и страдания. Ни у кого не было времени на музыку.

– Вы были солдатом?

– В некотором роде.

– Но в прошлом году Наполеона отправили в ссылку, не правда ли? Даже в Индии мы следили за новостями.

Он присел на стульчик около арфы и провел пальцами по провисшим струнам. В ответ раздался нестройный аккорд.

– Он удалился на Эльбу в марте, сразу после того, как я уехал из Вены. Теперь Наполеон вновь вернулся в Париж и собирает армию. Война возобновится самое позднее в июле.

– И вы надеетесь остановить его?

– На этот раз мы должны победить, Фрэнсис, – серьезно ответил он. – Окончательно и бесповоротно. В противном случае Наполеон снова утопит Францию в крови. Страна не заслуживает этого.

Фрэнсис заставила свой голос звучать спокойно. Она чувствовала хрупкую искренность доверия между ними и боялась неосторожным словом разрушить ее.

– А разве Франция не враг?

Почти машинально он принялся натягивать струны арфы, внимательно прислушиваясь к издаваемым инструментом звукам и настраивая его.

– Моя мать с колыбели обучала меня французскому языку и приглашала учителей фехтования из Парижа. Враги – это неуемные амбиции. Я сражаюсь с Наполеоном, потому что его поражение – единственная надежда на установление мира в Европе. Когда-то я поддерживал его реформаторские идеи, но он возомнил себя Господом Богом и утопил свою просвещенность в крови. Только за одно это его следует остановить.

– Говорят, нужно с осторожностью выбирать себе врагов, поскольку мы сами со временем начинаем походить на них.

Сгнившая струна лопнула под его пальцами.

– Считаете меня маленьким Наполеоном?

– Я думаю, что и вам не чужды амбиции и самонадеянность. Что еще произошло в Фарнхерсте?

– Чертовские неприятности, разумеется. – Он подошел к окну; утреннее солнце блестело на его темных волосах. – Не важно, что вы думаете обо мне. Важно то, что меня перехитрили. А это означает, что ставки в игре выше, чем я предполагал, и что мне жизненно важно раскрыть личности игроков.

– Не думаю, что лорда Доннингтона забавляла эта игра.

– Можете приписать смерть Доннингтона моему тщеславию, если хотите. Но тут действовал еще кто-то более безжалостный, чем я, Фрэнсис. Я решил немного проучить Доннингтона, но не отнимал у него жизнь. Необходимо выяснить, кто это сделал. – Он повернулся и открыто взглянул на нее; солнечные лучи ярко очерчивали его четкий силуэт. – Вы поможете мне?

Таким она его не предполагала увидеть.

– Так просто? Я поражена. Мне казалось, что вы не способны на откровенность.

Он вернулся к арфе и провел рукой по струнам.

– Я всего лишь пытаюсь быть с вами честным. Хитрость или лесть тут были бы оскорбительны. Но своими последними словами я пытался пробудить в вас высшие чувства.

– Патриотизм?

Одной рукой он быстро взял несколько высоких нот.

– Можно сказать и так. Или стремление прекратить страдания тысяч простых людей в Европе. Я прошу вас отбросить неприязнь к моей персоне и рассказать мне все, что вы знаете о Доннингтоне.

Фрэнсис была ошеломлена. Это был новый поворот в игре.

– Вы ведь ведете нечестную игру, так?

– Это все детские рассуждения. Я должен знать, Фрэнсис, каждый нюанс, любую, даже самую мелкую деталь. Все, что вы сможете вспомнить.

– Я мало что могу рассказать. Мы были едва знакомы.

– Нет, думаю, вы ошибаетесь. Давайте начнем. Как вы встретились?

Вопросы следовали один за другим. Его цепкость и умение сосредоточиться поразили Фрэнсис. Ей не позволялось ничего приукрашивать, и ни одна деталь не оставалась без внимания. Не щадя ни ее, ни себя, Найджел досконально изучил последний месяц ее жизни.

– В сущности, это все, – наконец сказала она, подперев подбородок ладонью. – Он подошел ко мне на постоялом дворе. Привез меня в Фарнхерст и уехал в Лондон. Не знаю почему. Я была слишком благодарна, чтобы задумываться над этим. Он не был моим любовником. Как вы об этом догадались?

Найджел встал и потянулся.

– Я не был до конца уверен. Иногда мужчины с его наклонностями спят и с женщинами.

– Я тоже подозревала, что лорд Доннингтон предпочитал мальчиков.

– Вне всякого сомнения, он надеялся, что ваша репутация поможет скрыть это. Поэтому и рассказывал всему Лондону о своей новой экзотической любовнице. В Англии человеку с его наклонностями жить опасно.

– Опасно? Почему? Какой от этого вред?

– Это незаконно. Карается смертью. – Найджел криво усмехнулся. – Как, впрочем, и предательство. Благодарю вас за то, что вы рассказали мне. Это было очень великодушно с вашей стороны.

Она чувствовала себя обессиленной и разбитой и злилась, что он так легко добился своего.

– Нет! Великодушие здесь ни при чем. Ваше умение манипулировать людьми можно сравнить с блестящим полководческим талантом Наполеона. У меня просто не было выбора. У вас бездна талантов, не правда ли? Но вы используете все их, чтобы получить власть над другими. Я нахожу это отвратительным. Какими еще мерзкими талантами вы обладаете?

Губы его скривились.

– Я умело обращаюсь с пыточными тисками и дыбой.

– Вы не могли бы оказать любезность и открыть мне всю правду после того, как сами безжалостно вытянули ее у меня?

Он сел, положив пальцы обеих рук на струны арфы.

– Не думайте, что вам удастся пристыдить меня, Фрэнсис. Я уже давно разучился щадить чувства людей. Внизу меня ждут два чемодана бумаг, которые были посланы из парижского кабинета Доннингтона после высадки Наполеона, а также документы, найденные при обыске Фарнхерста. Большая часть их зашифрована. Моя задача – расшифровать их. Именно за этим занятием я провожу все дни, с утра до вечера. Это один из моих талантов. Как я уже говорил вам, я увлекаюсь математикой.

Тронув напоследок пальцами струны, он встал и направился к выходу.

– Нет, – остановила его Фрэнсис. – Подождите. Если уж мы договорились не щадить чувства друг друга, то теперь моя очередь. После того, как вы столь бесцеремонно обошлись со мной, я не могу позволить вам так просто уйти. У меня тоже есть к вам вопрос.

Он остановился в дверях и, повернувшись, улыбнулся ей, словно был уверен в собственной неуязвимости.

– Разумеется, – ответил он. – Задайте его. Фрэнсис хотелось причинить ему боль. Задавая этот вопрос, она прекрасно сознавала, что именно так она быстрее достигнет своей цели. Тогда почему же она тотчас пожалела о сказанном?

– Кто такая Катрин?

Лицо Найджела напряглось: тонкие ноздри затрепетали, уголок рта дернулся.