– О Боже! – Он едва мог дышать. Удары собственного сердца громом отдавались у него в ушах. – Я не понимаю! Откуда вы здесь взялись?

– В Париже? – рассмеялась она. – Обычным способом: приехала в карете. А вы что подумали? Что у меня есть крылья?

От потрясения он не мог связать и двух слов.

– Нет-нет! А Риво знает?

– Нет, мой дорогой, откуда? Меня знают здесь только под именем Прекрасной Дамы. Идите сюда. Дайте мне свою руку, и я вам все объясню.

Лэнс, как загипнотизированный, протянул ей руку. Она открыла дверцу кареты, вложила свою ладонь в его и помогла забраться внутрь.

– Да, – тихо произнесла она, – несмотря на то что он разбил мне сердце, я все еще люблю его. Как и вы, милый Ланселот. Не нужно грустить. Я всегда знала, что вы любите его. Но он не может ответить на ваше чувство. Его сердце мертво. Он скорбит по русской княгине Катрин, не правда ли? Думаю, только мы двое можем спасти его.

Зацокали копыта, и карета тронулась с места.


Неделя прошла в странном молчании. Найджел большей частью отсутствовал. Фрэнсис боялась, что он доведет себя до изнеможения, хотя по отношению к ней во время их кратких встреч он всегда проявлял неизменное чувство мягкого юмора и галантность. Она не могла сопротивляться или отвергать предложенный тон и поэтому скрывала свой страх и отвечала ему с той же непринужденной легкостью. Ему не нужна любовница. Он не хочет ее. Ей оставалось лишь надеяться, что она сможет поддерживать этот тон нарочитой вежливости, пока он не отвезет ее назад в Англию и не найдет ей герцога.

Лэнса она тоже видела мельком. Он появлялся ненадолго, а потом исчезал в лабиринте улиц и таинственном мире интриг. Он выглядел покорным и раскаивающимся. После драки Лэнс вел себя, как внимательный товарищ, и как будто молча извинялся перед Найджелом, надеясь снова завоевать его уважение. Найджел был вежлив, даже мягок с этим человеком, пытавшимся совсем недавно убить его. Фрэнсис не могла понять этого.

Париж застыл в напряженном ожидании. После парада на Марсовом поле большинство клиентов, приходивших за шелками и пряностями, нервно оглядывались, будто бы в ожидании надвигающейся катастрофы. Другие были неестественно оживлены и веселы, как будто отчаянно цеплялись за последний шанс заслужить себе прощение. В доме на улице Арбр царила нервная атмосфера, и Фрэнсис изо всех сил пыталась сохранить душевное равновесие. Под внешним спокойствием скрывался страх – за Найджела, безрассудно расходующего свои силы и находящегося на грани нервного истощения. Теперь Фрэнсис не покидал страх. Она пыталась медитировать, но мысли не слушались ее, разрушая оболочку безмятежности. Во время дыхательных упражнений она слышала его негромкий иронический голос. «Я известный специалист по изощренным пыткам». У нее ничего не осталось, и ей некуда было спрятаться.


Как-то утром он вернулся домой на рассвете, осунувшийся и бледный. Фрэнсис не могла заснуть. Она смотрела в окно на поднимающийся над городом предрассветный туман. Когда-то здесь стояла Катрин, распустив для него свои медные волосы. А потом она покинула его.

Отвернувшись от окна, Фрэнсис уткнулась в мокрый плащ. Обнявшие ее руки были холодными, но ей казалось, что от них исходит тепло. Найджел встретился с ней взглядом и, несмотря на неимоверную усталость, улыбнулся.

– Я старался избегать этого, – сказал он, – внезапного жара и замирания сердца. После того, что случилось в доме Доннингтона, это ведь непростительно, правда? Мне очень жаль.

Он опустил руки и отвернулся. В дверях стоял Лэнс. Его влажные волосы потемнели и приобрели янтарный оттенок. Фрэнсис опять отметила в нем какую-то раздвоенность, как будто радостное удовлетворение в его душе боролось с сильной тревогой.

Найджел, не оглядываясь, заговорил с Лэнсом:

– Наконец-то началось! Наполеон закрыл границы и не выпускает транспорт из Парижа. Он выступит в ближайшую неделю. Если бы точно знать, где он планирует перейти Рубикон, нашу миссию можно было бы считать законченной.

– А предательство, из-за которого погибла Катрин? – через силу выдавила из себя Фрэнсис.

– Нам известно лишь, что Катрин умерла. И я не уверен, что нам когда-нибудь удастся выяснить почему, – ответил Найджел и стал просматривать бумаги. Это были всего лишь домашние счета, оставленные месье Мартином. И лишь голос выдавал глубину его отчаяния.

Лэнс тепло взглянул на Найджела.

– Может, бумаги Доннингтона лгут и нет никакой связи между выдачей Катрин и предателем, работавшим против нас еще в России? – В голосе Лэнса появились какие-то новые, трагические и болезненные нотки.

– Нет, за нами следили, и каждое паше движение становилось известно врагу. Какое еще может быть объяснение фальшивым бумагам с моей печатью? Почему все ниточки, связанные с исчезновением Катрин, вели в никуда? Нас намеренно блокировали, как будто мы были игрушками в руках капризного ребенка. В этой игре есть неизвестный игрок, обладающий, несомненно, незаурядным чувством юмора.

– Вы думаете, что это майор Уиндхем? – непроизвольно вырвалось у Фрэнсис. – Что он жив? Что он действует против вас?

На мгновение их взгляды встретились. В его глазах горел огонь страсти. Но какой страсти? Она не была уверена, но жаркая волна пробежала по ее телу.

– Не знаю. Но кто бы ни был тот человек, он ошибется раньше нас. В противном случае я пойду на все.

Не глядя на Фрэнсис, Найджел вышел из комнаты.

Она подошла к окну. Найджел пересек двор и вскочил на своего донского жеребца. Она смотрела на него, и что-то шевельнулось в ее душе. Шкура животного блестела, хвост развевался, как серебристый флаг. Кто их таинственный парижский враг? Френвиль? Лекре? Она не хотела, чтобы им оказался Доминик Уиндхем, чтобы Найджел испытал предательство старого друга. Если это не Уиндхем, то остается один Фуше. Неужели это он, затаившись, выжидает, готовый к внезапному прыжку? В таком случае у них нет никаких шансов – три беспомощных чужака против всей мощи французской тайной полиции и секретов площади Вольтера.

* * *

Следующая неделя была столь же тягостна. Найджел возвращался только для того, чтобы на час-другой забыться в тяжелом, похожем на обморок сне, а затем лакей будил его, и он снова исчезал. Лэнс тоже большую часть времени отсутствовал, но как-то утром он пришел к ней сразу же после ухода Найджела. Фрэнсис видела, как в коридоре они шепотом обменялись несколькими фразами. Лэнс вошел в комнату, где она работала, и сорвал с себя перчатки.

– Вы хотите стать свидетелем его смерти? – без всякого предисловия начал он.

Фрэнсис онемела от изумления.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы ведь с ним не любовники, правда? Ради всего святого, почему?

Она собрала все свое мужество, чтобы оставаться спокойной. Ей хотелось закричать и броситься на него с кулаками. Золотистые пряди спадали на его бледный лоб. Он смотрел на нее невинными глазами ангела.

Фрэнсис сделала глубокий вдох.

– Нет, я не любовница Найджела. Между нами ничего не было ни в Фарнхерсте, ни в его доме в Лондоне, ни здесь.

Ничего? Она все еще помнила вкус его поцелуев на своих губах, прикосновение его ладоней к ее коже.

– Я нахожусь тут только потому, – продолжала она, – что могу помочь в сортировке шелка и знаю названия пряностей. Потому что могу вести эти книги и поддерживать видимость того, что мы здесь занимаемся исключительно торговлей. Вот и все.

– Но вы куртизанка. Ради всего святого, ложитесь к нему в постель! Он изнуряет и убивает себя! – Лэнс закрыл глаза. Он искренне страдал. – Подумать только, что наши жизни зависят от его решений. Он лишен всякого утешения, и один этот дом способен свести его с ума.

– Но я не могу… – Фрэнсис взглянула на Лэнса, едва сдерживая слезы. – Он скорбит по Катрин. Я не могу заменить ее.

Лэнс уронил голову на руки и прижал пальцы к глазам.

– Проклятие! Я говорю не о любви! Вы видели эти бульварные листки. Ему просто нужна женщина. Дайте же ему наконец облегчение. Возможно, тогда он сможет спать. Возможно, он перестанет вести нас всех к гибели. Неужели вы его так ненавидите?

– Нет у меня к нему ненависти, – с трудом произнесла она.

Лэнс пристально смотрел на нее, его голубые глаза были обведены красными кругами. Она знала, что он собирается сказать ей, и понимала, что не вынесет этого.

– Тогда я умоляю вас, мисс Вудард! Умоляю вас! Дайте ему то, что он хочет, или мы все умрем!


Выбравшись из города, Найджел пустил своего донского жеребца легким галопом. Зеленые ветви деревьев смыкались у него над головой, по обе стороны от дороги простирались изумрудные поля. Проезжая через деревню, он был вынужден придержать лошадь, чтобы не задавить рассыпавшихся по дороге гусей и цыплят. Найджел почти ничего не замечал. У него не было определенной цели – он просто хотел уехать из Парижа. Ему необходимо было подумать.

За последние несколько дней число курьеров, снующих между дворцом Тюильри и военным министерством, увеличилось в несколько раз. В любой день Наполеон мог покинуть Париж. Найджел уже послал Веллингтону предварительное сообщение, что наступление французов неминуемо. Если он узнает, где они намерены перейти бельгийскую границу, то планам Наполеона можно будет помешать. Но все это должно произойти слишком быстро, а он так и не приблизился к разгадке смерти Доннингтона и Катрин и не выяснил, кто предавал интересы Британии еще со времен их миссии в России. Он стоял перед лицом поражения.

Если неизвестный враг знает, что он шпион, то почему ничего не предпринимает, пока они с Лэнсом не узнали слишком много? Потому что ему безразличны судьбы Европы и исход войны и он хотел уничтожить именно Найджела? Зачем? Боже милосердный! Найджел не мог себе представить, чтобы кто-то из живущих на земле людей так ненавидел его.

Донской жеребец тряхнул головой, когда хозяин позволил ему сойти с дороги на лесную тропинку. Найджел почти не удивился, когда час спустя оказался на небольшой поляне у ручья, где он рассказывал Фрэнсис о Рауле Паргу. Он соскочил с коня и отпустил его пастись, а сам опустился на землю и прислонился спиной к стволу дерева.

Перед его глазами всплыл образ Фрэнсис. Боже мой, сколько у нее мужества! Сознает ли она это? С какой отвагой эта хрупкая женщина идет по жизни, борясь со страхом перед жестокостью, насилием, хаосом. Он изо всех сил старался, чтобы она оставалась чужой, не могла подойти достаточно близко и понять, какой он на самом деле. Но ему отчаянно хотелось утешить ее, увидеть ее улыбку, и он больше не мог выносить тех непринужденных дружеских отношений, которые установилась между ними. Найджел уронил голову на руки.

«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные».

Какого черта он позволил ей поехать с ним, позволил Бетти привести в исполнение свой безумный план?

«Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь».

Маленький ручей бурлил и звенел в своем каменном ложе. Отяжелевшие веки Найджела опустились, прикрыв от солнца усталые глаза.


Прекрасная Дама была одна и ждала его. Лэнс вошел в ее комнату и прижался спиной к двери.

– Вы уверены? – спросил он.

– Она сделает это?

– Я не знаю. Не знаю. Вы уверены, что ему нужно именно это?

Она откинула со лба прядь темных волос и улыбнулась.

– Мой дорогой, это несомненно. Кто может знать Риво лучше меня? Кто любит его сильнее? О, если бы я только могла ему сказать, что я здесь! Но моему сердцу еще недостает мужества. Но вы, именно вы исцелите его. Лэнс сокрушенно вздохнул.

– Мне невыносимо видеть, что вы вынуждены жить в таких условиях. – Он обвел рукой скромную комнату. – Вы достойны дворца!

– Иди сюда, мой дорогой. Иди ко мне. Твое присутствие превращает мое жилище во дворец.

Лэнс, как загипнотизированный, пересек комнату и опустился на колени рядом с ней. Она взяла его за подбородок, приподняла его голову и провела унизанной кольцами рукой по белокурым волосам.

– Поцелуй меня. – Ее голос звучал хрипло.

Он покачал головой, но ее ладони скользнули ему под сюртук, и она прижалась губами к его губам. Слегка куснув его напоследок, женщина наконец отпустила его. Лэнс молчал, глаза его наполнились слезами.

– Встань.

Лэнс стоял рядом с ней, опустив голову, а она расстегивала пуговицы его жилета и брюки. На смену пальцам затем пришли ее опытные губы. Лэнс застонал и прижал ладони к ее темным волосам. По лицу его текли слезы. Он не мог сказать, были ли это слезы счастья или горького раскаяния. Бережно сохраняемая память о девушке с каштановыми волосами, мисс Марш из Суссекса, угасла, но мысль о Риво не покидала его. Несмотря на все уверения Прекрасной Дамы, это очень походило на предательство.


В другом конце Парижа Жозеф Фуше снисходительно посматривал на жену, сидевшую напротив за обеденным столом. Он прекрасно сознавал, что весь мир считает его чудовищем. Люди не видели его в лоне семьи и не понимали, что выпадает на долю великих людей. Он был образцовым мужем. Габриель что-то тихо сказала вошедшему в комнату слуге, а затем поморщилась. Она знала, что муж не любит, когда его беспокоят дома, но прибывший курьер настаивал, что у него важное донесение. Фуше отложил салфетку и провел прибывшего в свой кабинет.