Девушка оглянулась на Айдана. Тот смотрел на нее с не меньшим интересом, чем Ричард.

– Наверное, его резкий тон заставил меня отреагировать. – Она пожала плечами. – Я всегда живу инстинктами, Ричард.

Разбитое стекло убрали, и вся компания поднялась по ступеням в верхние комнаты. В полутемном холле Пиппа еще раз пожелала всем доброй ночи.

Руки ей больше не целовали, но то, что сделал Айдан, было еще хуже.

Мужской обжигающий взгляд ласкал ее, словно руки любовника.

– Прекрасных снов, – прошептал он ей прямо в ухо и добавил что-то ласковое по-ирландски.

Она едва держалась на ногах от переполнявшей ее страсти, но ирландец оставил ее и пошел искать приготовленную ему спальню.


Прошло несколько часов, но Пиппа все еще никак не могла заснуть. Ее окружала сказочная роскошь чужой спальни. Надев рубашку и накинув сверху платье, девушка мерила шагами залитую мерцающим лунным сиянием комнату. Ей следовало бы наслаждаться каждым мигом, проведенным здесь. Это была роскошь из ее снов, ее мечтаний.

А вместо этого ее мучают мысли об Айдане.

Где-то там, в саду, в лунном свете промелькнула тень. Подчиняясь порыву, она подошла к окну и посмотрела вниз.

Увиденное вызвало в ней волну мрачного удовлетворения. Айдан О'Донахью тоже не спал. Подобно огромному неповоротливому привидению, он разгуливал взад и вперед по садовой дорожке.

Огненный вихрь, рожденный где-то у самого сердца, обдал ее кожу горячечной лихорадкой.

Она сжала кулаки и прижалась полыхающим лбом к стеклу.

Что такое особенное было в этом человеке?

Его мужское обаяние сводило ее с ума. Он не выделялся безупречной красотой, как Ричард, не обнаруживал такого остроумия, как лорд Кристофер Хаттон, не проявлял веселого и легкого нрава, как Яго, но ее тянуло к нему. Ей хотелось быть рядом с ним, дотрагиваться до него, разговаривать с ним, касаться губами его губ, как в ту штормовую ночь.

– Нет, – произнесла она сквозь зубы. – Я не хочу все время думать о тебе. Я не могу себе это позволить. – Она втянула воздух и задержала дыхание, стараясь взять себя в руки. Каждый раз, когда она начинала привыкать к кому-то, чувствовать свое единение с кем-то, ее бросали. Семья, которую она не помнила, Меб, труппы бродячих артистов, с которыми сводила ее судьба.

– Ты тоже оставишь меня, – прошептала она. От ее дыхания запотело стекло. – Но мне будет безразлично.

Вот и решение.

Но можно было испытать еще несколько мгновений счастья с ним, а потом расстаться, не разбив своего сердца.

– Так и поступлю, – произнесла она вслух, на ходу затягивая на себе платье. – И именно этой ночью я докажу свою решимость.


«Лондон никогда не спит», – думал Айдан, глядя на воды Темзы. Было самое темное время ночи, а он различал голоса людей, ржание лошадей и время от времени всплески весел. Возвращались домой тайные любовники, а также те, кто не в ладах с законом, или просто подвыпившие гуляки.

Айдан никому не сказал о повелении, которое получил после сегодняшней регаты. Специальный посыльный доставил ему вызов прямо в дом Вимберли. Вполне возможно, что известие о его победе достигло королевы и Елизавета решила поощрить его королевской аудиенцией.

Он был готов встретиться с королевой. Давно готов. Он одновременно стремился и страшился покинуть Лондон. Получив известия от Ревелина из Иннисфалена, он рвался домой. Донал Ог и Яго уговорили его остаться, справедливо полагая, что если он покинет Лондон и нарушит волю королевы, то дела пойдут еще хуже. Елизавета может приказать своим генералам направить еще больше войск в Керри, согнать еще больше ирландцев с насиженных мест, поджечь еще больше ирландских полей и уничтожить еще больше ирландских лесов. Всего этого он пытался избежать, приехав сюда.

– Ваше сиятельство, мне необходимо с вами поговорить, – прозвучал чистый голос в ночи.

– Я тут, – ответил он, всматриваясь в сумрак и разглядев силуэт девушки, приближавшейся к нему.

Его переполнили противоречивые чувства, смесь невероятного восторга и неожиданно яркой вспышки надежды. Словно она была сказочной феей, прибывшей из своего сказочного королевства в его реальный мир.

Да, было что-то сказочное во всем, связанном с этой девушкой. Он в этом не сомневался. Хотя его плохо контролируемое тело болезненно напомнило ему, что Пиппа была из плоти и крови. Он необоримо желал обладать ею каждой частицей своего организма. Но он не мог себе этого позволить. Никогда.

Он ни разу не был с женщиной, с тех пор как женился, и ничего с этим нельзя было поделать, пока Фелисити оставалась его женой.

– Айдан, – нежно окликнула его Пиппа. – Вы здесь?

– Здесь. – Айдан сделал несколько шагов вперед и дотронулся до нее.

Она вздрогнула и застыла на месте.

– Так спокойнее. – О'Донахью обхватил себя руками. – Не хотел бы повторить подвиг бедолаги Темпла Ньюсома.

– Ему еще мало досталось.

– Что есть, то есть. – Ирландец усмехнулся. – Иди сюда. Клянусь, что не стану распускать руки.

– Именно об этом я и пришла с вами поговорить.

– Так ты хочешь от меня обратного?

Айдан почувствовал, как у нее перехватило дыхание. Но было слишком темно, чтобы разглядеть ее лицо.

– Вы себе этого не позволите. – Голос девушки предательски дрожал. – Я хочу, чтобы вы знали, как безмерно я благодарна вам за все доброе, что вы для меня сделали. Я даже не знаю, почему вы решили взять меня к себе.

– Можно подумать, ты предоставила мне выбор. – Кривая усмешка скользнула у него по губам. – Передо мной буквально падали ниц!

– Что было, то было, – призналась она.

– Пойми, – начал он мягко. – Ты того стоила, и я до сих пор не могу понять, почему никто другой не разглядел твоего таланта раньше.

– Замолчите! – Резко вскинувшись, она заткнула уши руками. – Мне и так больно.

– Больно?

– Я пришла вам сказать… – Она опустила руки, глубоко вздохнула и начала говорить внятно и четко, как будто не надеялась на понимание.

– О чем? – не в силах терпеть, спросил он.

– Что я не смогу вас полюбить. Ни-ко-гда. Слышите, никогда!

На мгновение он замер, вникая в суть сказанного. Ему захотелось рассмеяться над ее страстной речью, наорать на нее, а потом заплакать. Но больше всего ему захотелось обнять ее и не выпускать из рук. Ни-ко-гда. Она сводила его с ума.

– Ах, детка, – выдохнул он. – Какую же боль тебе пришлось пережить, чтобы сейчас сказать подобную глупость? Ты так тосковала по своей семье? Я прав?

Она долго молчала.

– Все, что вам необходимо знать… – наконец произнесла Пиппа, – это то, что я вас не люблю и никогда не полюблю.

Он признался себе, что теперь у него развязаны руки. Он коротко и спокойно улыбнулся:

– Меньше всего мне нужна твоя любовь. Она вскинула голову:

– Прекрасно. Я так и предполагала. Это упрощает дело.

– Намного упрощает. – Он почувствовал внутри пустоту. – Теперь мы можем стать друзьями. У ирландцев есть поговорка: «Если ты не сумел стать моим врагом, то я считаю тебя своим другом».

– Хорошая поговорка. – Голос ее прозвучал как-то беспомощно.

Она отошла от него и присела на мраморную скамейку с видом на реку.

– Расскажите мне об Ирландии. Правда, что у вас в лесах живут крошечные человечки?

Он прикрыл глаза, жгучая тоска пронзила сердце.

– В Ирландии много прекрасного и удивительного. И жуткого тоже много.

Пиппа нежно взяла его руки в свои. Он был благодарен темноте. Днем приходилось замыкаться и скрывать боль. В темноте многое позволено, она одинаково скрывает как добродетель, так и пороки.

Он думал о родине со смешанным чувством горьковато-сладкой нежности и безнадежной потери.

– Ладно, слушай, – начал он, глядя в пустоту ночного сада. – В солнечные дни Лох-Лин напоминает голубое зеркало, отражая в своей глади безбрежное небо. Вокруг стоят зеленые, как изумруды, леса. Вдали видны горы с ревущими водопадами, реки, в которых плещутся лосось и форель, а на середине озера расположено место, которое называется Иннисфален.

– Иннисфален? Это остров?

– Да. Остров, ставший домом для каноников ордена Святого Августина. В детстве у меня был наставник Ревелин, он жил там.

Айдан часами проводил время на острове, удобно устроившись на холодном камне стены аббатства и вбирая в себя благочестивую тишину, окружавшую его, погруженный в свои мечты. Ревелин был для него могучим и внушающим уважение, как сам Господь Бог.

– А замок Росс? – спросила она. – Яго сказал, будто вы прогневали королеву тем, что достроили замок.

Лицо Айдана омрачилось.

– Замок Росс был мечтой моего отца. И моим искуплением.

Слова вылетели прежде, чем он успел прикусить язык.

Айдан отдернул руки и провел ими по волосам.

– Не останавливайтесь, – попросила она. – Пожалуйста, мне хочется знать. Что значит «искупление»?

Эта девушка владеет колдовскими чарами, решил он, если добивается признаний у сердца, закрытого для посторонних.

– Я считал своим долгом завершить строительство замка после смерти отца, – произнес Айдан едва слышно, – даже вопреки запрету англичан. Мой отец отказывался признавать, что наши люди проиграли борьбу с англичанами. Год за годом я наблюдал, как он собирал армии и вел их на верную гибель. Год за годом мне приходилось выслушивать рвущий сердце плач вдов и сирот, обреченных на голод и страдания только потому, что мой отец отказывался идти на компромисс с англичанами.

– Как это печально, Айдан, – прошептала она. – Вы так страдали.

– Жалеть надо не меня, а тех, кто уходил умирать на поле боя, и тех, кого они покидали. – Он обхватил голову руками и задумался о той непомерной цене, которую он заплатил, чтобы залечить кровавые раны своего народа, полученные в борьбе с англичанами. – Силы ирландцев были на исходе. И чем сильнее мы сопротивлялись, тем изощреннее в своей жестокости был их лорд-констебль, расположившийся в городке Килларни. Сам я сражался бы, пока жив, но я не смел просить о том же своих подданных.

– А ваш отец мог?

– Да.

Поток воспоминаний нахлынул на Айдана: крик, мольбы… жестокость. Боже правый, они были кровными врагами, а не кровными родственниками.

– О чем вы попросите королеву? – спросила девушка.

– О милости… и чтобы она дала нам хоть немного самоуправления. Крови прольется меньше, если я договорюсь о продолжительном мире.

– Даже ценой собственной гордости?

– Чтобы спасти жизни. – Он резко выпрямился и стал ходить по дорожке. – Да. Будь все проклято, у меня нет иного выбора.

– Что вы знаете о Елизавете – королеве Англии?

– Что она умная, властная и тщеславная женщина. Что она непредсказуема в своих решениях. Что она самая влиятельная и могущественная властительница во всем христианском мире.

– У нее крутой нрав, уверяю вас. Однажды Весельчак Том отправился просить льгот для гильдии пивоваров, и она разогнала гильдию.

– Почему?

– Потому что Том пришел к ней с протянутой рукой. Сударь, если вы станете унижаться перед ней, она просто высмеет вас.

– Предлагаешь мне объявить ей войну? – поддразнил он ее с грубоватой улыбкой.

– Нет.

Шурша платьем, Пиппа вышла из тени и встала перед ним.

– Айдан, – чуть запнувшись, начала она. – Конечно, я дразнила вас, нарекая всяческими титулами, но… Ведь вы – потомок древнего королевского рода, правитель по праву, О'Донахью Map, предводитель ирландцев. И это правда!

Обыкновенные, простые слова сильно задели его за живое и вызвали бурю эмоций. «Все это только слова! – внушал он себе. – И говорит их какая-то заблудшая бродяжка, чье мнение ничего не значит». Но как они завораживали! Как она верит в его предначертание! И как жаждала его душа этой веры. Один Бог ведает, почему Фелисити никогда не верила в него.

– Я действительно О'Донахью Map, – произнес он с прежней уверенностью. Он схватил Пиппу в охапку и закружил ее. Ее смех разнес ветер, эхом подхватила река. Они оступились и упали на землю, и мягкая трава приняла их. Айдан оперся на локоть и посмотрел на смеющееся лицо девушки. Затем, отбросив последние сомнения, он жадно прильнул к ее губам, черпая мужество и мудрость в трепетном поцелуе.

Она подалась ему навстречу, обнимая его. Незашнурованное платье распахнулось, и он потерял рассудок в порыве чувств.

Рука его скользнула под платье. У Пиппы была тонкая талия, плавно закругленные бедра, сильные прямые ноги, беспокойно откликавшиеся на его ласковое прикосновение.

Где-то в глубине его сознания, объятого страстью, вспыхивали искры благородной совестливости, но это не остановило его. Нет! Он плотно зажмурил глаза. Он возьмет свое, даже если ему придется украсть эти мгновения.

Во многом эта девчонка оставалась наивна, так открыта она была его ласкам, вниманию, так доверчиво жаждала его любви. А он чувствовал себя израненным жизнью воином, истосковавшимся по этому доверию, по тому, как безоговорочно принимала она его всего целиком, с безграничной верой в добро, идущее от него… хотя сам он знал о себе много иного.