Я остаюсь до прибытия ночной смены в шесть, дожевываю недоеденную в обед половину сэндвича, пересчитываю выручку и, прежде чем натянуть свитер и взять сумку, засовываю в карман чаевые. Я не была в душе уже больше суток, а от недосыпа раскалывается голова, и мне нестерпимо хочется постоять под горячими струями, чтобы смыть все горести.

Но мне некуда пойти, чтобы принять душ, и от этой мысли желудок тут же сжимается. Я больше никогда и ничего не возьму у Пайка Лоусона. К тому же злость на Коула еще не остыла. Он написал мне, чтобы убедиться, что у меня все в порядке, и еще раз извиниться, что не приехал за мной, но я не ответила.

Помахав на прощание Шел и другим девушкам, выхожу из бара в освежающую вечернюю прохладу. Солнце уже село, но еще достаточно светло, так что я надеваю рюкзак и, повернув налево, шагаю по тротуару.

Мне нужно собственное жилье, дом, где я не буду ни на кого оглядываться и никогда не почувствую себя нежеланной. Где буду ощущать себя в безопасности.

Значит, мне нужны деньги.

Ноги сами несут меня по Корнелл-стрит к Ламберт. Небо темнеет, а в кронах деревьев мелькают светлячки. Машин не очень много, но чем дальше к окраине города, тем больше их становится. Бреду мимо домов, нескольких магазинчиков и заправочных станций, но, так как тут меньше фонарей, стараюсь не сходить с тротуара, который освещают лампы на крылечках.

Примерно через час вижу впереди яркие огни и большую заполненную парковку. Я бывала здесь и раньше, но мне все равно не нравится, что на мне вчерашняя одежда, а волосы пропахли сигаретами.

Оглядываю парковку и замечаю «мустанг» Кэм рядом со зданием. Каждую ночь один из вышибал провожает всех девушек к машинам на случай, если какой-нибудь сумасшедший фанат решит напасть на них из-за угла.

Стоит войти в клуб, как оказываюсь в темном помещении, пол которого вибрирует от грохочущей музыки. Здесь тепло, а еще пахнет сухим льдом и духами. В отличие от бара «Земляне» здесь запрещено курить, а вместо старого, покрытого грязью деревянного пола под кроссовками скрипит блестящая черная плитка.

– Привет, персик! – окликает меня женский голос. – Что ты тут делаешь?

Я поворачиваюсь и вижу в окошке маленькой кассы Малену.

Она никогда не возьмет с меня деньги за билет. Да и я пришла сюда не поглазеть на девушек.

– Кэм здесь? – спрашиваю я.

– Она только что закончила выступление, – отвечает Малена. – Поищи в зале.

– Спасибо.

Улыбнувшись Малене, прохожу внутрь, чувствуя, как в животе все переворачивается: никогда не бывала здесь без крайней необходимости. У многих танцовщиц сестры или подруги частенько зависают с ними в гримерных, но мне там не по себе. Я не раз видела сестру голой и не считаю это чем-то ужасным, но мне не нравится, что другие смотрят на нее обнаженную. Одноклассники, отцы ее школьных друзей, бывшие, женщины, устраивающие здесь девичники целыми компаниями, чтобы попробовать «что-то новенькое». Но стоит им только выйти отсюда, как они начинают поливать танцовщиц дерьмом при всех, кто готов это слушать. Если бы, выйдя на сцену, я увидела в зале водителя школьного автобуса или еще кого-то знакомого, меня бы точно парализовало. Не знаю, как Кэм справляется с этим.

Зал клуба освещают стробоскопы, вращающиеся во все стороны, а лампы подсвечивают вытянутую сцену, вокруг которой расставлены столы. Помещение небольшое, но здесь есть еще два возвышения с шестами и собственным освещением, где танцовщицы могут устроить отдельное шоу подальше от основного действа.

Остановившись у барной стойки, расположенной недалеко от входа, оглядываюсь по сторонам в поисках каштановой шевелюры Кэм. В клубе полно народу: одиночки, пары, компании мужчин, которые сидят в кабинках, поедая стейки и гамбургеры и при этом выглядя так, будто только что покинули офис, и множество незнакомых мне парней.

Вижу, как Гвен, одна из подруг сестры, кладет руки на подлокотники кресла и опускается на колени одного из мужчин.

Удерживая себя на руках, она начинает двигать и крутить бедрами, запрокидывая голову ему на плечо. Мои щеки тут же краснеют, а дыхание учащается. Я много раз видела, как она и другие девушки исполняли подобное. Но сейчас мое внимание привлекла не она.

Ее клиенту примерно лет тридцать, а джинсы с футболкой лишь подчеркивают, насколько мужчина красив и подтянут. Он заглядывает ей через плечо, разглядывая тело Гвен, пока она извивается на нем. От невозможности прикоснуться к ней мужчина сжимает подлокотники и стискивает челюсти. А она насмехается, поддразнивает, очаровывает, демонстрируя то, что ему так хочется, но невозможно заполучить…

На миг задаюсь вопросом: буду ли так же хороша на ее месте?

– Я заметил, как на тебя смотрят.

Повернув голову, вижу Мика Чана, владельца «Крюка». Ему примерно сорок, он бывший борец, который когда-то женился на стриптизерше и решил, что хочет провести остаток жизни за барной стойкой. Поэтому они открыли этот клуб и с тех пор живут душа в душу.

Черная футболка обтягивает его по-прежнему мускулистую грудь.

– Мы могли бы много денег заработать вместе, – улыбнувшись, говорит он и подмигивает мне.

Я же вновь поворачиваюсь к залу, пытаясь скрыть недовольство. Ему следует как-нибудь сходить на ярмарку вакансий в школу, чтобы найти себе новых танцовщиц, которым едва исполнилось восемнадцать. Может, тогда он отстанет от меня.

– Твоя сестра утверждает, что ты никогда не созреешь для работы здесь и мне следует оставить тебя в покое, но, Джордан…

– Я пришла сюда не за этим, а чтобы поговорить с ней.

Я оглядываю зал, когда Мик неожиданно подходит ко мне.

– Ты видела этих парней и в баре «Земляне», верно? – строго, но спокойно спрашивает он. – Ты ведь обслуживаешь их же, не так ли?

Я замечаю несколько знакомых лиц. Мы живем в маленьком городке. Но почему он об этом спрашивает?

– Как думаешь, зачем они туда ходят? – прищурившись, спрашивает Мик. – У меня есть шеф-повар, да и меню получше. Здесь работают первоклассные бармены, и туалеты у нас чище. Почему же они не проводят все свое время здесь?

– Потому что в нашем баре дешевле.

– Потому что в баре «Земляне» тоже продают секс, – поправляет он. – Эти парни приходят туда, чтобы поглазеть на тебя, Шел, Эшли, Элли, а не за дешевым пивом и арахисовой скорлупой, усыпавшей пол. Как думаешь, почему у вас не работают мужчины? Шел наняла тебя только потому, что ты красива.

Я молчу, не сводя глаз со сцены, куда из-за кулис только что вышла сестра. Мик смотрит на меня, и я практически ощущаю его дыхание на своей шее, хотя он стоит в стороне.

– Не обманывай себя, – говорит он. – Хоть тебя и прикрывает одежда, они все также пускают на тебя слюни. – Он переводит взгляд на сцену, где вокруг шеста крутится Кэм. – Вот только она зарабатывает за это намного больше.

* * *

Утром сестра не спрашивает, почему я спала на ее диване, а просто зовет меня и своего сына позавтракать, после чего мы отправляемся на фермерский рынок за продуктами. Мы обсуждаем предстоящую ярмарку, новые фильмы, которые показывают в кинотеатре, вечеринку, которую Киллиан хочет устроить на свой день рождения в сентябре.

Кэм любит повыносить мозг, но при этом всегда знает, когда мне плохо. И понимает, когда стоит помолчать.

Вчера, дождавшись окончания выступления, я отправилась за ней в гримерку и взяла у нее ключи от машины, чтобы поехать к ней домой. Я не знала, как объяснить, почему хочу переночевать у нее, поэтому вообще не стала ничего говорить. Да и с чего следовало начать? С того, что Коул не приехал за мной после смены? Что впервые за два года я оказалась наедине с Джеем в машине посреди ночи на пустынной улице? Что уснула на бильярдном столе? Что Пайк считает, будто я пользуюсь его щедростью, при этом обманывая его сына? Что ее начальник снова звал меня на работу в клубе? Что Коул ведет себя так, будто я больше не существую?

От этих мыслей комок подступает к горлу. Не хочу возвращаться в дом Пайка. Лучше уж буду спать в машине. Да, во мне говорит трехлетний ребенок, гордость которого больше, чем Тихий океан. Но уж лучше я буду жить в сломанной машине без кондиционера и даже без дверных ручек. И вообще мне никто не нужен.

Я стараюсь улыбнуться сквозь слезы, пока веду машину сестры. На самом деле все не так плохо. Я всегда могу вернуться к отцу. Мачеха, может, и не обрадуется, но они не станут меня прогонять.

Это лишь на время.

Сбавив скорость, заворачиваю на улицу и еду к дому Пайка.

У Кэм сегодня выходной, поэтому она разрешила мне взять машину, чтобы я забрала вещи.

Едва увидев дом, замечаю на подъездной дорожке пикап Пайка, и мой желудок сжимается.

Совсем не хочется его сейчас видеть.

И лучше бы приехать позже.

Но мне нужны одежда и учебники.

Остальное можно забрать потом, но кое-что необходимо мне прямо сейчас.

Припарковавшись, вылезаю из машины, вытаскиваю маленький чемодан, который одолжила у сестры, пересекаю лужайку и поднимаюсь по лестнице. Затем достаю ключ, чтобы отпереть дверь, но тут замечаю, что она уже открыта. Осторожно переступаю порог.

В гостиной никого нет, и на кухне – тоже. Слегка расслабившись, направляюсь к лестнице и берусь за перила.

– Джордан.

Замираю, чувствуя, как от неожиданности волоски на шее встают дыбом.

Черт.

Стараясь выглядеть безразличной, задираю подбородок и поворачиваюсь к Пайку. Он стоит в дверях кухни, вытирая грязные руки о полотенце. Серая футболка промокла от пота, а кожа на лице блестит и выглядит более загорелой, чем в нашу последнюю встречу. Будто он провел на улице последние двадцать четыре часа.

– Я пришла, чтобы забрать вещи, – сообщаю я и поворачиваюсь к лестнице.

Но он снова останавливает меня.

– Джордан…

– Слушай, я все поняла, хорошо? – перебиваю я. – Меня все равно не должно быть здесь, да и Коул тут практически не появляется, так что не надо читать мне нотации, а просто позволь забрать шмотки.

Он делает шаг навстречу.

– Куда ты поедешь?

Глаза щиплет от слез.

– К отцу. В Медоу-Лейкс, – говорю я. – И это вообще тебя не касается.

Все, дело сделано. Можно не притворяться, что у меня нет других вариантов. Я ухожу. Хоть мне и ненавистна мысль вернуться в эту дыру под названием трейлерный парк, но это не навсегда. Я выживу.

Я поднимаюсь на несколько ступенек, когда он в очередной раз останавливает меня.

– Пожалуйста, – громко выпаливает он, – подойди сюда на минутку. Я хочу кое-что тебе показать. Пожалуйста, – вновь просит он, видимо, заметив сомнение в моих глазах, и на этот раз его голос звучит тверже и решительнее. – Только на минутку.

Он поворачивается и возвращается на кухню, а я, посомневавшись пару секунд, отправляюсь за ним. Не хочется это признавать, но мной движет любопытство.

Как только захожу в кухню, Пайк сворачивает в прачечную и выходит из дома через заднюю дверь. Что такого он хочет мне там показать?

Сетчатая дверь хлопает, когда я делаю глубокий вдох, расправляю плечи и следую за ним.

Пайк стоит у прямоугольного участка земли, который еще двадцать четыре часа назад был покрыт травой.

Но теперь от нее не осталось и следа, и черная плодородная земля окружена оградкой. Рядом лежит шланг, а из земли в нескольких местах торчат разбрызгиватели, которые подключены к белой пластиковой трубе.

Он смотрит на меня так, словно беспокоится за мою реакцию.

– Что это? – спрашиваю я.

Он обводит взглядом перекопанный участок и снова смотрит на меня.

– Это грядки, – отвечает он. – Я надеялся, что ты захочешь мне помочь.

Я теряю дар речи. Сердце бешено бьется, щеки горят. Откуда?.. Но потом вспоминаю. Он знает, что я люблю ландшафтный дизайн, и видел, как читаю различные журналы. Видимо, запомнил, что мне нравится.

Сердце тут же сжимается. Он сделал это за один день?

Но я не показываю ему, насколько взволнована.

– С чего это ты решил сделать грядки? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Пайк подходит ко мне, и я складываю руки на груди, чтобы не раскиснуть.

– Джордан, я вел себя как придурок, – признается он. – И поспешил с выводами, потому что сталкивался с подобным и считаю себя старым и наученным горьким опытом. Потому невольно ожидаю гадости от окружающих, – он замолкает на мгновение и хмурится: – Но вчера именно я повел себя гадко. Ты другая, а я ужасно облажался. Этого больше не повторится. Мне до сих пор не верится, что я мог сказать тебе это.

Его лицо расплывается перед глазами, потому что, как бы я ни старалась, мне не удается сдержать слезы.

– Хочу, чтобы ты осталась, – продолжает он. – Мне нравится, что ты живешь здесь. Дом вновь наполнился жизнью, и я с охотой возвращаюсь сюда после работы, мне приятно, что есть с кем поговорить, что кто-то помогает мне с домашними делами и… – его челюсти сжимаются, а на лице появляется сердитое выражение: – И тебе не следовало спать на том гребаном бильярдном столе. Ты можешь жить здесь, сколько тебе понадобится, хорошо? Не хочу, чтобы ты уезжала.