Незаметно они добрели до Девички и присели на скамейку. Саша разговорилась – видно было, что ей не хочется расставаться с Глебом Алексеевичем, а он слушал и наслаждался неожиданным счастьем.

– Вы знаете, мне сначала у вас так понравилось! – говорила Саша, доверчиво глядя на Глеба. – Я подумала: какой теплый дом! Ведь мы с мамой только вдвоем, а у нее характер тяжелый. Папа ушел, когда мне лет десять было, но я его даже не виню, правда. Маму трудно выдерживать. Я-то ведь не могу с ней развестись. А потом я поняла, что у вас тоже не все гладко. Глеб Алексеевич, почему вы ее не оставили?

– Кого? – изумился Глеб, совершенно не ожидавший такого поворота в разговоре.

– Валерию Михайловну.

– Почему я должен был ее оставить? Она моя жена, у нас сын.

– Да я понимаю – семья, ребенок, но… Я все время возмущалась: она же совсем вас не ценит, не уважает и обращается с вами просто ужасно. Неужели вы до сих пор ее любите?

– Господи… Я даже не думал, что вы принимаете это так близко к сердцу! На самом деле все обстоит немного иначе, чем вам представляется.

– Конечно, это совсем не мое дело, но мне казалось, что вы несчастны, и я ужасно переживала. Особенно когда еще думала, что мы сможем породниться. Я сомневалась, что уживусь с Валерией Михайловной. Смешно, конечно, но я мечтала, чтобы вы встретили женщину, которая сделает вас счастливым. Даже пыталась немножко поколдовать! Мы с мамой знаем разные заговоры – правда, я не сильно в это верю, но вдруг оно и правда работает…

Глеб смотрел в Сашины черничные глаза и медленно умирал, раздираемый противоречивыми чувствами, потом решился и очень тихо произнес:

– Я встретил такую женщину. Это вы, Саша.

Он тут же пожалел о сказанном, потому что Саша явно удивилась, ахнула и закрыла лицо руками.

– Господи, какая же я дура! – пробормотала она. – Непоправимая дура! Безмозглая идиотка!

Глеб молчал. Саша убрала руки – глаза ее были полны слез:

– Простите, простите меня, Глеб Алексеевич! Ради бога, простите! Я ничего, ничего не понимала. Я люблю вас, очень сильно люблю! Но… Совсем не так, как вам хотелось бы. Вы знаете, мы ведь с Антоном именно поэтому так долго продержались: я не могла представить своей жизни без вас! А в нем я давно разочаровалась.

– Сашенька, я все понимаю. Я никогда ни на что не надеялся. Не надо мне было говорить. Простите.

– Глеб Алексеевич, а вдруг мы с вами встретимся в следующей жизни? И тогда все получится.

– Да, пожалуй, все надежды только на следующую жизнь, – невесело усмехнулся Глеб, понимая, что Саша пытается его утешить.

– Представляете, вам двадцать, а мне…

– А вам вдруг семьдесят!

– Да, об этом я не подумала… Это еще более безнадежная ситуация…

– Но даже в этой безнадежной ситуации я буду любить вас так же сильно, как сейчас.

Саша опустила голову – оба не знали, что еще сказать и долго сидели в тягостном молчании. Потом Саша взглянула на Глеба и грустно произнесла:

– Глеб Алексеевич, я думаю, нам не стоит больше видеться. Это очень горько, но иначе нельзя. Ответить на ваши чувства я не могу. Вы для меня как отец! Больше, чем отец. А видеть вас и знать, что вы страдаете из-за меня… Нет, я этого не выдержу. Простите меня.

– Что ж… вероятно… вы правы…

Боль, которую испытывал Глеб, была так сильна, что он даже дышал с трудом. Саша смотрела с состраданием, потом протянула руку и коснулась его щеки. Глеб закрыл глаза. И тогда Саша быстро поцеловала его в губы – сердце Глеба остановилось, а потом словно раскололось на множество мелких и острых осколков. Когда он пришел в себя, Саши уже не было.

Глеб долго сидел на этой скамейке, не в силах подняться. Он наконец осознал, что все это время благополучно обманывал себя: в самом дальнем и потаенном уголке его души жила крошечная, слабая и хрупкая надежда. А теперь она умерла, и Глеб вместе с ней. Эта мысль принесла даже какое-то облегчение: раз он больше не принадлежит к миру живых, значит, преграда между ним и его любовью непреодолима. Он будет существовать по другую сторону стены, разделяющей живых и мертвых, в полной тьме…

А вокруг Глеба и правда сгущалась тьма – только когда застучали первые капли дождя, он понял, что это просто туча, а не конец света. Тогда он встал и пошел, сам не понимая куда. Главным был сам процесс ходьбы – Глеб сосредоточился на том, чтобы правильно поднимать и опускать ноги, сгибая их в коленях. Портфель он не забыл, но вынуть лежащий там зонт не догадался, так и шел под дождем. Но пришел все-таки домой – очнулся в коридоре и постоял, пошатываясь. Он промок насквозь, и на полу у его ног тут же натекла целая лужа. Глеб уронил портфель, кое-как скинул ботинки, стянул брюки и пиджак. На большее его не хватило. Ему хотелось погрузиться в горячую ванну и выпить коньяка, но как добыть и то, и другое, он не представлял. Тогда Глеб отправился к своему дивану и рухнул на него, как был – в мокрых носках, трусах, рубашке и галстуке. Он подозревал о существовании пледа, но найти его было неосуществимой задачей, и Глеб стянул со спинки диванное покрывало и кое-как прикрылся.

Минут через сорок в коридор вышла Лера, которая все это время была на кухне, где готовила ужин и одновременно смотрела телевизор, поэтому и пропустила явление мужа домой. Сначала она увидела кучку мокрой одежды и лужу, изумилась и заглянула в комнату, где несчастный Глеб дрожал, клацая зубами, тяжело дышал и нес какую-то околесицу. Лера приложила руку к его лбу и тут же отдернула: Глеб весь горел. Она побежала искать градусник, жаропонижающее, пижаму и телефон врача. Вдвоем с Антоном они переодели Глеба и уложили на другой диван, а этот пришлось сушить феном, столько воды впиталось с мокрого Глеба. Двуспальная кровать давно не существовала: супруги теперь спали в разных концах комнаты. Глеб ленился, а Лера упрямо каждый вечер раскладывала свой диван, надеясь заманить таким образом мужа – иной раз он и правда приходил посреди ночи к ней под бочок.

Пришедший врач диагностировал острый бронхит. Болел Глеб долго и мучительно. Он принимал бесчисленные таблетки, терпел уколы антибиотиков и витаминов, покорно выносил растирания и компрессы, почти ничего не ел, страшно похудел и оброс неопрятной полуседой бородой. Кашель давно прошел, но его все не выписывали и гоняли по каким-то физиотерапевтическим процедурам. Впрочем, Глеб, еле таская ноги от слабости, и сам не рвался на работу – он продлил почти двухмесячный больничный законным отпуском, а его лекции перенесли на второй семестр.

Все это время Глеб так и пролежал на диване, ничем не интересуясь и ничего не делая, даже не смотрел телевизор. Пребывал в полной апатии. Не радовали Глеба ни любимые детективы, которые раздобывал для него Антон, ни разговоры с регулярно приезжавшей Лёлей – она единственная знала, в чем причина апатии, но что она могла поделать? Если только найти Сашу и привести ее за руку к Глебу, но Лёля была совсем не уверена, что это поможет. Неизвестно, чем бы все закончилось, но в полном соответствии с пословицей не было бы счастья, да несчастье помогло. Однажды утром Лера присела на край дивана и легонько потрясла мужа за плечо:

– Глеб, нам надо поговорить. Глеб, пожалуйста. Это важно. Я же знаю, что ты не спишь!

Глеб нехотя повернулся, и Лера взяла его за руку – отнять он не посмел:

– Глеб, я сейчас ухожу, и меня не будет несколько дней. Неделю, максимум две. За вами присмотрит Лёля, я с ней договорилась, она к обеду приедет. Антон переберется сюда, а Лёля поживет в его комнате. Хорошо?

– Ты в командировку, что ли, едешь?

– Нет. Я ложусь в больницу.

– Зачем?

– Будет небольшая операция. Отрежут кое-что лишнее, и все. Ничего страшного.

– Ничего страшного?

Глеб сел и уставился на Лёлю с ужасом. Она знала, что муж панически боится самого слова «операция» и не выносит вида крови.

– Глеб, ну что ты всполошился? Я же говорю, это будет очень просто и быстро. Раз-раз, и готово.

– Почему ты мне ничего не говорила?

– Ну вот, говорю. Я не хотела тебя заранее расстраивать, ты и так в депрессии.

– Я не в депрессии. Просто ослаб после бронхита. А ты? Что у тебя такое? Что?

– Ну ладно, хорошо, только не кричи. У меня опухоль, доброкачественная. Ты слышишь? Доброкачественная. Это не рак.

– Точно?

– Честное слово.

– Ты прямо сейчас уходишь?

– Ну да, тянуть нечего. Меня там ждут.

– Я тебя провожу.

– Не выдумывай, я прекрасно доеду сама.

От услышанного Глеб как-то резко пришел в себя: встал, принял душ, оделся, а то целыми днями ходил в пижаме. Костюм, правда, висел на нем, как на вешалке. И сколько Лера ни протестовала, потащился с ней в больницу. Пролежала она две недели, и все это время Глеб не находил себе места, но зато, как ни странно, почувствовал прилив энергии: стал выходить на прогулки – в основном по набережной в сторону Крымского моста. И даже с помощью Антона разобрал книжные шкафы. Наконец Лера вернулась домой. Рассказывала она о своем пребывании в больнице в самых юмористических тонах – Лёля с Антоном хохотали, но Глеб слушал с мрачным видом:

– Ну вот, очнулась я в реанимации, прихожу в себя, рядом еще кто-то стонет, и вдруг вижу, что по коридору бежит голый мужик. Там окна как раз в коридор выходят. Я думаю: так, галлюцинации начались. Смотрю, а он назад бежит, за ним медсестра и два охранника…

– Мам, да врешь ты все! Признайся, что сейчас придумала! – воскликнул, смеясь, Антон.

– Чистая правда! Оказалось, мужика на «Скорой» привезли, а он обдолбанный или в белой горячке, вот и задал им жару… Глеб! Ты что?

– Пап, ты куда?

Глеб вдруг вскочил и выбежал из кухни, где они отмечали Лерино возвращение. Лера с Лёлей переглянулись, и Лера пошла вслед за мужем. Глеб стоял у окна, и даже по спине было понятно, что он плачет.

– Что-то я притомилась с непривычки, – сказала Лера. – Прилягу, пожалуй.

Она легла прямо поверх покрывала и тихо позвала мужа:

– Глеб, полежи со мной. Пожалуйста!

Глеб старательно вытер слезы руками, подошел к дивану, наклонился к жене и несколько раз быстро поцеловал Леру в губы – она ответила, обняв его за шею.

– Ну что ты? – спросила нежно. – Так сильно испугался?

Глеб только кивнул и улегся рядом.

– Вот дурачок! Я же сказала – ничего страшного.

– Ты наговоришь! – привычным ворчливым тоном ответил Глеб, и они невольно улыбнулись, а потом долго смотрели в глаза друг другу, разговаривая без слов, словно в чем-то каялись, что-то спрашивали и отвечали, обещали и прощали. Глеб положил голову Лере на грудь, она гладила его затылок с поредевшими волосами, шею и плечи.

– Очень больно было? – спросил он.

– Нет, совсем не больно. Наркоз же.

– А потом?

– Ну, немножко. Терпимо.

Глеб еще крепче обнял жену, а Лера поцеловала его в макушку и прошептала:

– Не надо отчаиваться, дорогой. Все образуется, все наладится. Все будет хорошо.

Когда Лёля собралась уходить и заглянула в большую комнату, Лера и Глеб спали, обнявшись. Лёля покачала головой и укрыла их пледом.

Действительно, со временем все наладилось и образовалось. Через три года Антон женился, но совсем не на Ксюше Дорошенко, а на очаровательной Манечке, которая привнесла в семью Сотниковых столько тепла и света, что проняло даже Леру, и при всех конфликтах, надо сказать, весьма редких, она принимала сторону невестки, вызывая возмущение сына: «Ну вот, все против меня!» Через год появилась на свет внучка, любимица Глеба – он души в ней не чаял и нещадно баловал. Назвать девочку Александрой предложила Манечка, а Глеб, конечно же, поддержал. Антону было все равно: похоже, он давно забыл свою первую любовь…

* * *

Глеб Алексеевич в очередной раз перечел написанное и надолго задумался. Потом решительно выдрал все заполненные листы и, мелко порвав, выкинул в корзину для мусора. «Нет, ни к чему это все! – думал он. – Зачем ворошить прошлое! Зря только душу растревожил. И тетрадку испортил. Девочка старалась, выбирала, деньги тратила… Старый я дурак!» Он тяжко вздохнул. Эти полтора десятка страниц он писал почти год. По просьбе внучки – ей хотелось, чтобы дед рассказал историю своей безнадежной любви, а деда понесло в ненужные воспоминания.

Наверное, он давно мог бы разыскать Сашу, но зачем? Даже желания особого не возникало – слишком страшно было снова встретиться с женщиной, разбившей ему сердце. Да и стыдно навязываться. Глеб знал, что жить осталось недолго. Конечно, ему всего семьдесят восемь, но силы уже на исходе. И сейчас ему мучительно хотелось увидеть Сашу – последний раз! Посмотреть в ее черничные глаза, услышать ее пение…

Безнадежная мечта.

* * *

Выйдя из лифта, Сандра постояла некоторое время, собираясь с силами, а потом подняла руку и нажала на кнопку звонка. Она была девушка весьма решительная, но все-таки чувствовала себя неловко, собираясь вломиться к совершенно незнакомым людям. В недрах квартиры раздались переливчатые трели, и дверь распахнулась. На пороге воздвигся высокий молодой человек. Он с интересом оглядел девушку, улыбнулся и спросил: