Постепенно Анита перестала тосковать по своей семье, которую она видела час в день, и начала все больше сближаться с мадам Дижон. Француженка всегда выглядела милой и приветливой, не переставая, однако же, быть строгой в выполнении своей миссии. Она умела обращаться с ней и как с ребенком, и как с взрослой женщиной, в зависимости от обстоятельств. Мадам Дижон проводила со своей подопечной очень много времени. Она помогала Аните кроить и вышивать одежду, сопровождала ее на Эйфелеву башню, прогуливалась с девушкой верхом по Булонскому лесу, терпеливо ждала окончания ее занятий по теннису. Эта образованная дама получала удовольствие, знакомя испанку с парижской жизнью, ее чайными салонами, универсальными магазинами, кинозалами, театрами и выставками.

Девушка, широко открытыми глазами глядя на все, что ее окружало, впитывала в себя атмосферу большого города. Анита старалась обращать внимание даже на мелочи, начиная с того, как женщины ловко распахивают свою одежду, — она научилась подбирать подол платья, спускаясь по лестнице, и «показывать нижнюю юбку из тафты» — до запаха масла на пирожных, привычку парижан есть баранину почти сырой и знаменитой антипатии некоторых парижан к приезжим. Из нее вышла благодарная и легко обучаемая ученица, которая все схватывала на лету и которой не нужно было повторять дважды одно и то же. Анита обладала упорством, умением открыто и спокойно учиться тому, чего она не знала, проявляя при этом безграничную любознательность. Так, во всяком случае, докладывала мадам Дижон радже, который, находясь вдали, получал удовольствие от хорошо сделанной работы.


В день рождения Аниты компаньонка удивила именинницу тортом, который она заказала: на нем было сто зажженных свечей.

— Но ведь мне еще только семнадцать лет! — воскликнула девушка.

— Это для того, чтобы ты прожила сто лет и чтобы все годы были очень счастливыми, — ответила мадам Дижон. Анита, искренне тронутая, крепко обняла ее.

Позже в салоне апартаментов она нашла футляр с серебряными украшениями для поездки — подарок, который вызвал бурю чувств, поскольку напомнил о предстоящей ей дальней дороге. Она также обнаружила билеты в оперу на спектакль классического балета, ее любимый спектакль, а рядом с ними — красивый перламутровый бинокль, который она просила, чтобы лучше видеть танцовщиков. Ее привязанность к танцу, которую она сохраняла в глубине души, нашла в Париже благодатную почву для культивирования. Каждую неделю Анита ходила на какой-нибудь спектакль.


Так проходили месяцы, заполненные занятиями, прогулками в экипаже и посещениями театра. Размеренная жизнь Аниты, которой она сумела воспользоваться, чтобы измениться и стать светской дамой, продолжалась. Вскоре она научилась хорошо говорить по-французски, а писать на нем лучше, чем на испанском. Правда, ей не удалось избавиться от сильного испанского акцента. Это выводило Аниту из себя, но мадам Дижон успокаивала девушку, говоря, что благодаря акценту ее речь приобрела экзотический и очень привлекательный оттенок. Супруги Дельгадо тоже испытывали неловкость, говоря по-французски, а ее сестра Виктория особенно, потому что у нее появился жених из Америки, «очень красивый и очень богатый». Она познакомилась с ним на одном из приемов в британском посольстве, куда раджа пригласил обеих сестер перед отъездом. Его звали Джордж Вайненс, он был из одной известной семьи в Балтиморе. Американец болтал без умолку и относился к типу мужчин-обольстителей. Он говорил, что изобрел автомобиль на электрическом ходу, который собирался запатентовать, чтобы производить его на одной из фабрик в Швейцарии. Аните совсем не нравился такой невоспитанный воздыхатель; она считала его фанфароном, но не осмеливалась сказать что-нибудь сестре, чтобы не разбивать ее иллюзии.

Родители Аниты устали от жизни в Париже, где они практически никого не знали. Несмотря на роскошь, которая их окружала, супруги горели желанием вернуться в Мадрид, чтобы воспользоваться своим новым положением. Они и не мечтали о лучшем будущем, которое обеспечил им индийский принц. Они грезили новыми проектами, представляя, как переедут в большой дом, займутся бизнесом и даже, возможно, купят себе автомобиль… «Чэсть» была единственным, что держало их во Франции. Прежде чем с триумфом вернуться в Мадрид, супруги Дельгадо должны были выдать дочь замуж, пусть даже это произойдет в холодном кабинете одной из парижских мэрий. Такое развитие событий развязало бы им руки, открыв двери к хорошей жизни, достатку и уверенности в будущем, но это требовало присутствия раджи.


А принц все никак не появлялся. Он неоднократно предупреждал о приезде и всякий раз в последний момент отменял свой визит, объясняя это не зависящими от него причинами. Ожидание затянулось настолько, что у Аниты начали появляться сомнения: «Раджа меня еще любит? Может, все прошло и поэтому он не возвращается? А если он приедет, а я ему уже не понравлюсь?» В любом случае ожидание, длящееся шесть месяцев, кажется вечностью, особенно когда тебе семнадцать лет.

Однажды, когда Анита возвращалась домой со своих занятий по этикету, ей показалось, что она видит знакомый силуэт. Человек, широко шагавший взад-вперед по улице Риволи перед входом в портик, как будто ожидал кого-то. Уже в холле Анита поняла: «Да это же Ансельмо!» Он не узнал ее из-за одежды и прически великосветской дамы. А она его узнала. Он не изменился: все тот же богемный вид, сухое кастильское лицо, которое делало его похожим на тореадора, и гибкий, как виноградная лоза, стан.

— Я приехал, чтобы писать картины в Париже, — сказал он ей. — Я окончил курс академии Сан-Фернандо и бросился сюда… Париж — столица мирового искусства…

— Так ты молодец, поздравляю.

В тот вечер они поужинали все вместе в апартаментах родителей. Ансельмо привез свежие новости из Испании, хотя там и не произошло ничего существенного с тех пор, как они уехали. Политическая ситуация продолжала оставаться напряженной и, казалось, раскалилась добела. В то же время король Альфонс XIII с «англичаночкой» крестили на той неделе своего отпрыска на французском Лазурном берегу, «как будто им было наплевать на то, что происходит в Испании», возмущался Ансельмо. В остальном все было по-прежнему, завсегдатаи проводили теперь время в оршадерии (кафе с оршадом) «Канделас», а борода у дона Рамона стала еще длиннее.

Донья Канделярия не очень благосклонно отнеслась к визиту «голодранца», который был влюблен в ее дочь и мог обратить в прах все их грандиозные проекты. Поэтому, когда художник ушел, она предупредила Аниту, чтобы та больше с ним не виделась. Материнского совета оказалось достаточно, чтобы дочь сделала все с точностью до наоборот.

На следующий день они встретились у входа в галерею Амбруаза Воллара, торговца, открывшего импрессионистов. Среди провансальских пейзажей, обнаженных фигур и сцен с обедами на берегах спокойных рек Ансельмо спросил ее, была ли она счастлива. Не колеблясь, Анита ответила:

— Да, хотя, признаться, ситуация немного странная. Я изучаю множество предметов, все для меня ново, но даже толком не знаю, как все это постигну. Раджа подолгу отсутствует, и иногда у меня возникают сомнения…

— Но он тебя любит или не любит?

— Думаю, что любит… А если нет, что бы мы здесь делали?

— А ты… ты его любишь?

Анита задумалась.

— Да, — сказала она, выдержав долгую паузу.

— Звучит не очень уверенно.

— Это потому, что все так нереально… Иногда мне снится, что я просыпаюсь и оказываюсь в своей кровати в холодной комнате в Мадриде, что я веду прежнюю жизнь… А когда я просыпаюсь на самом деле и вижу себя в гостиничной комнате, а передо мной завтрак, который принесли на серебряном подносе… то не знаю, продолжаю ли я спать или уже проснулась!

Они от души рассмеялись. Анита продолжала:

— Иногда я спрашиваю себя, существует ли он на самом деле… Мы почти не знаем друг друга, но я вижу, что он обращается со мной как с королевой, и это заставляет меня что-то чувствовать по отношению к нему… Называй это как хочешь.

— Анита, в какие сети ты попала! Я ехал, чтобы предложить тебе гораздо более захватывающее…

— Да что ты? — простодушно воскликнула она. — Ну-ка, расскажи мне.

— Я снял комнату на Монмартре, недалеко от места, где живет мой друг, Пабло Руис, который, конечно же, из Малаги. Думаю, что тебе было бы интересно знакомство с ним. Его комната находится на седьмом этаже в доме без лифта, там течет крыша, я не стану тебя обманывать. Но вид с крыши Парижа гораздо более романтичный, чем тот, который открывается из твоей гостиничной комнаты… Мне продолжать?

— Конечно… — улыбнулась Анита.

— Я предлагаю тебе переехать ко мне.

— И жить с тобой, питаясь хлебом и луком, не так ли?

— Примерно… — ответил молодой человек, пожирая ее взглядом.

Анита с нежностью посмотрела на него и показала ему блестевшее на пальце обручальное кольцо с бриллиантами, которое подарил ей раджа. Ансельмо поменял тон и заговорил серьезно:

— Я предлагаю тебе истинную любовь, Анита. И счастье, которое не имеет ничего общего с деньгами твоего мавританского короля…

— Не называй его так! — перебила она.

Ансельмо удивился резкости ее реакции. Похоже, он понял, что проиграл.

— Я очень тосковал по тебе.

— Я тоже… вначале. Но я изменилась, Ансельмо. Я не такая, как прежде.

— Ясно… — отрешенно произнес он, пряча руки в карманы, чтобы она не видела, как от волнения у него задрожали пальцы.

Они провели время в студии Пабло Руиса, который подписывал картины фамилией своей матери, некой Пикассо. Через окна в высоченном потолке пробивался свинцовый свет. Анита наслаждалась атмосферой Испании, создаваемой людьми ее возраста, тем более что рядом не было родителей. Она по-детски заливалась смехом от шуток Пабло, истинного жителя Малаги и донжуана, который не переставал сыпать ими перед ней. Стены были увешаны его картинами, но они не нравились Аните, потому что лица и тела на них были «квадратными». Она не пророчила ему блестящего будущего, как и многие другие, поскольку кубизм только-только начинал завоевывать позиции.

В этой богемной обстановке Анита чувствовала себя как рыба в воде, оттого что все это напоминало ей жизнь в Мадриде. Это был ее мир. Но как бы Ансельмо ни старался ей напомнить об этом, у нее не было другого выхода и она продолжала исполнять роль Золушки в сказке о призрачном принце. Но в любом случае ей было легче, когда она думала,

что, если сказочная мечта лопнет, как мыльный пузырь, у нее останется мир ее друзей-художников, чтобы уйти в него.


Урок верховой езды был для Аниты самой приятной частью дня. Ландо с гербом Капурталы заезжало за ней точно в срок и, проехав через Елисейские Поля, направлялось по одному из шоссе, которое вело в Булонский лес, где находился клуб верховой езды для самых избранных горожан. В тот день Анита ехала одна, без мадам Дижон, которая осталась в апартаментах гостиницы, сославшись на боль от crise de foie, то есть приступ печени, происшедший от переедания. Аните очень понравилось это выражение, потому что в Испании она никогда не слышала, чтобы кто-нибудь жаловался на печень. У испанцев болел живот или желудок, а печень оставляли врачам.

В тот день в Булонском лесу было приятнее, чем обычно, или, по крайней мере, Аните так показалось. Свет позднего лета прорывался сквозь ветви деревьев, окрашивая листву во всю гамму оттенков зеленого цвета. Предыдущей ночью прошел дождь, и теперь пахло сырой землей. Анита подумала, что она бы с удовольствием прогулялась после урока езды, вместо того чтобы накручивать круги по манежу. Кобылу испано-арабской масти, белую, с разбрызганными по телу серыми пятнышками и длинным хвостом такого же цвета, звали Пятнашка. Она была одной из лошадей конюшен раджи, которых он всегда держал в Париже. Пятнашка отличалась послушным нравом, легкостью в обращении и была способна ответить резвостью, если всадница того требовала. Она стала, если можно так сказать, лучшей подругой Аниты после мадам Дижон.

Инструктор всегда позволял молодой испанке прогуляться вне манежа, и она, следуя по дорожке, которая проходила по берегам прудов и маленьких лесных озер, затем поднималась и спускалась по холмам парка. Анита уже выезжала сама и всегда возвращалась в восторге. Она испытывала настоящее наслаждение оттого мига свободы, который проводила наедине с лошадью и пышной природой.

В то утро Анита впервые осмелилась проехать рысью и коротким галопом. Она наслаждалась переходом из одного аллюра в другой, который Пятнашка совершала точно и мягко. Ей нравилось чувствовать контроль над лошадью и осознавать, что она сама наконец-то полностью избавилась от страха. Все это, да еще сила ветра, бьющего в лицо, создавали ощущение опьянения.