Было непросто навязать британскую этику и ценности в столь древнем обществе, как индийское того времени, где среди определенных групп населения практика отдавать дочерей в проститутки считалась не только не позорной, но почти священной. С другой стороны, у правителей Индии всегда были сожительницы, поскольку речь шла о таком древнем обычае, как и сама монархия, и от которого немногие властители могли бы отказаться. Этот обычай имел религиозное происхождение. Древнее индийское верование приписывало куртизанкам волшебные силы, позволяющие монархам бороться со злыми духами. В древности махараджа Майсора, человек набожный и могущественный, ставил двух проституток, наиболее известных и самых распутных в городе, во главе процессии на празднике Дассоры. Считалось, что благодаря большому сексуальному опыту они могли накапливать в себе волшебные силы, которые мужчины теряли во время совокупления. С незапамятных времен существовало поверье, что куртизанки возвышали и защищали королей. Европейские монархи, вероятно, думали то же самое, поскольку сами окружали себя красотками. И совершали это, несмотря на противодействие Церкви.

В Индии наложницы заканчивали тем, что жили во дворце, подразделяясь на категории: Al, А2, В3 и т. д. К низшей категории относились простые деревенские девушки, выполнявшие одну-единственную миссию — контроль качества королевского семени, поскольку от этого зависело «хорошее качество» детей и, как следствие, «хорошее качество» правительства, которое эти дети впоследствии возглавляли. Таким образом, следить за семенем было вопросом государственной важности. В Индии всегда считалось, что воздержание вызывает избыточное накопление спермы, которая имела свойство сворачиваться точно так же, как молоко и масло. Поэтому наложница была в курсе количества половых контактов монарха, и, если они становились слишком редкими, она представала перед принцем, чтобы с помощью ловких манипуляций собрать его семя в хлопчатобумажный лоскуток, который потом сжигала в дворцовом саду в присутствии чиновника, носившего помпезный титул хранителя королевского семени.

Распознать, какое место занимали в зенане наложницы, было нелегко, поскольку все они одевались очень элегантно. Но о положении женщин в гареме можно было судить по украшениям, которые они носили, точнее, по их количеству и качеству, а также по той посуде, из которой они ели. Главные жены ели на золоте, в то время как сожительницы на бронзе. Большинство женщин были счастливы в гареме, потому что таким образом они уклонялись от сельской жизни в нищете; помимо этого у них была уверенность в том, что, даже покинув список фавориток, они, а значит, и их дети, не будут ни в чем терпеть нужды.

Чтобы контролировать демографическую ситуацию в гареме, раджа считал себя обязанным заставлять женщин — после рождения второго ребенка — перевязывать маточные трубы.

Покупал или не покупал Джагатджит девушек у племен горцев, с уверенностью сказать нельзя, но у раджи никогда не было недостатка в сожительницах. Его министры, будучи утонченными личностями, порой вынуждены были бросать свои служебные обязанности и отправляться на поиски женщин для него. «Я был в Кашмире и привез оттуда двух девушек для Его Высочества, — писал один из них в письме. — Проблема в том, что очень трудно избавиться от подозрений со стороны раджи, который думает, что ты сам мог воспользоваться ими».


Трения, сохранявшиеся между раджей и английскими властями, были следствием того патернализма[21], который царил в отношениях Британской Короны и принцев. Но первоначальный договор из знаменитой прокламации королевы Виктории гласил, что никто не имел права вмешиваться ни в дела зенаны, ни в личные дела принца, ни во внутренние дела каждого государства. Это были священные сферы. Однако порой у принцев появлялись капризы, с которыми англичане не могли мириться. Раджа Капурталы сильно разозлился, когда англичане не позволили ему взять на службу личным секретарем немца по имени Рудольф Колер. «Нежелательно для раджей брать на службу иностранцев европейского происхождения, — ответили ему в политическом департаменте, — поскольку они могут причинить нам вред, например передать важную информацию русским, которые хотят утвердиться на субконтиненте. Правительство Индии неодобрительно смотрит на наем иностранцев индийскими государями. Мы можем доверять одной нации — англичанам, и то, к сожалению, не всем». Раджа счел, что они перешли грань, и продолжал настаивать на том, чтобы взять к себе немца. Доктор Варбуртон, которого проконсультировал секретарь Пенджабского правительства, составил негативное донесение по поводу найма Колера, приводя очень весомый довод: немец крайне плохо говорит по-английски, а значит, из него получится никудышный секретарь.

Джагатджит не на шутку рассердился и даже приболел на некоторое время, как ребенок, чей каприз не был удовлетворен. Он написал секретарю правительства, что радже Долпура позволили нанять француза, почему же ему не позволяют нанять немца? Англичане решили замять это дело, нанеся сокрушительный удар. В один прекрасный день во дворец явилась полиция с приказом, предписывающим немцу покинуть страну. В результате Рудольф Колер больше никогда не вернулся в Капурталу. Оперативность действий полиции объяснялась тем, что доктор Варбуртон написал донос относительно того, что «раджа находится под влиянием немца, который вытягивает из него деньги и принимает участие в скандальных событиях». Вероятно, врач имел в виду знаменитые оргии, на которые их приглашал раджа Патиалы. Письмо Варбуртона заканчивалось следующими словами: «Раджа вне себя, оттого что ему дали отрицательный ответ на вопрос о найме Рудольфа Колера, и не поддается увещеваниям по поводу необходимости выполнять свой долг». Раджа рассердился.


После истории с немцем Джагатджит понял, что столкновение с властями ничего не дает. Настроенный в любом случае взять с собой в поездку рани Канари — нельзя было допускать, чтобы сворачивалась сперма, — он предпочел больше не настаивать и, пока заканчивалась подготовка к отъезду, привел в исполнение секретный план. «Сотни моих подданных стояли по обе стороны шоссе, желая мне приятного путешествия и выражая грусть в связи с моим временным отсутствием», — записал он в своем дневнике в день отъезда. Проезжая через Агру 8 марта 1893 года, он спросил себя, удастся ли ему в Европе увидеть такой же великолепный памятник, как Тадж-Махал. Гораздо позже раджа написал, что из всего того, что он видел в мире, Тадж, «единственный и несравненный», был «сокровищем планеты».

В Бомбее, после того как раджа провел утро на вручении премий высшего женского колледжа Александры, где получали образование дочери влиятельной фарсийской общины, он поднялся на корабль «Темза», который вышел в море, как только стемнело. «Мои люди не переставали расхаживать по кораблю, восхищаясь чистотой и абсолютным порядком, следя за маневрами, новыми для них, а также сложной системой механизмов, и спрашивая себя, как такой большой корабль не сбивался с пути в открытом море, ведь не было видно земли, чтобы матросы могли ориентироваться».

Его сопровождающие — врач, подполковник Масси, министр и прочие — не могли скрыть своего удивления, когда во время принятия аперитива в личном салоне раджи их встречала женщина, облаченная в великолепное сари. Это была рани Канари. Впоследствии вспомнили, что видели ее с одним из трех слуг-сикхов, одетых в рубахи ачкан и шаровары, с тюрбанами на головах, поднявшихся на борт в составе делегации. Раджа обманул всех, чтобы уехать со своей женой. Переодетая в слугу-сикха, рани Канари пробралась на корабль. Поскольку в те времена не было индивидуальных паспортов, трюк удался. Единственным, кто мог раскрыть эту уловку, был подполковник Масси, но раджа знал, что он этого не сделает. Масси, будучи одним из его наставников, ценил свое положение и считал себя другом раджи. В любом случае он бы его никогда не выдал, поскольку это дело ему самому понравилось. Он рассматривал поступок Джагатджита как еще одну шалость двадцатиоднолетнего принца, немного капризного, но, в сущности, хорошего парня.


Они сделали остановку в Египте, потом в Англии, Франции и, наконец, в Соединенных Штатах. Раджа присутствовал на лондонской свадьбе герцога Йоркского без своей супруги, которая остановилась в апартаментах гостиницы «Савойя», ее втором доме. Как потом говорили, жена раджи топила свою скуку в джине с тоником, напитке, к которому она пристрастилась уже тогда. Через день после свадебного торжества они смогли наблюдать с балкона уличную манифестацию в поддержку независимости Ирландии, которая напомнила радже «искусственные волнения, недавно начавшиеся в Индии по указке партии Национального конгресса». После этого в его дневнике появилась запись: «Эти манифестации напоминают мне бутылку газировки, которая при открытии имеет силу, но после выхода газа становится обыкновенной водой». Джагатджит, конечно, заблуждался, но тогда он был так уверен в своей правоте, что путал желаемое с действительным.

В Англии рани Канари ходила всегда переодетой в слугу, но позже, оказавшись по другую сторону Ла-Манша, супруги перестали соблюдать осторожность и она все чаще исполняла свою роль жены, одеваясь, как самая элегантная европейка.

17

В этой поездке Франция стала для него откровением. Молодой раджа был хорошо подготовлен к путешествию, ибо много читал о стране Просвещения, «короле-солнце»[22] и Наполеоне, личность которого его всегда восхищала. Кроме того, он очень увлекался архитектурой, как и все властители в Индии, поскольку для них строительство дворцов, зданий и памятников было одним из способов обессмертить свое имя. Несмотря на то что раджа достаточно много знал, действительность превзошла все ожидания, открыв ему более того, что он мог предвидеть.

Париж влюбил его в себя немедленно и бесповоротно: красота памятников, широта проспектов, дизайн парков, ювелирные магазины на Ванд омской площади, чайные салоны, театры, варьете… Роскошь, хороший вкус и утонченность французского стиля были восприняты им как нечто большее, чем он знал до сих пор. В свою очередь промышленный Лондон показался ему серым, скучным и уродливым. В глазах молодого раджи Франция блистала, а Версаль был ее самой яркой звездой. Джагатджит готов был возвращаться сюда каждый день, независимо от того, солнечная ли была погода или дождливая, чтобы восхищаться перспективами, разбивкой садов, выполненной гениальным архитектором-паркостроителем по имени Андрэ Ле Нотр; чтобы пройтись по Зеркальной галерее, символу абсолютной королевской власти, с ее двенадцатиметровыми потолками и зеркалами исключительных размеров; чтобы дать запугать себя в грандиозной галерее битв с изображением батальных сцен, составляющих историю Франции; чтобы созерцать некоторые из трех тысяч полотен самого главного музея искусства в мире; чтобы рассматривать инкрустированную мебель в апартаментах короля, обитую бархатом с золотым шитьем… Опера, конюшни, фонтаны и статуи, мраморные камины, барельефы и лепнина с позолотой, деревянные и мраморные полы — все это пленило его. Что касается Версаля, то он стал любовью с первого взгляда. В нем было все, что могло ослепить восточного принца: размах, красота, помпезность и дух истории.

Вдохновленный архитектурными изысками Парижа, Джагатджит решил воздвигнуть новый дворец в Капуртале. Это стало бы ею особой данью уважения к стране и культуре, которой он теперь восхищался больше, чем британской. Кроме того, это был бы элегантный и тонкий способ уколоть англичан, столь уверенных в своем расовом и культурном превосходстве, и сделать то, что ни один принц еще никогда не делал.


Благодаря тому, что раджа свободно говорил по-французски, он чувствовал себя как рыба в воде и легко контактировал с самыми известными архитекторами. Александр Марсель[23], возглавлявший известную студию, которая занималась гостиницей «Крийон» и Военной школой, а также прочими, очень престижными, проектами, и увлекшийся Востоком, зажегся идеей сделать мини-копию Версаля с добавлением сада Тюильри в низинах Пенджаба. Его решение укрепилось, когда раджа заявил, что он не ограничивает смету, чтобы включить все последние достижения техники, как, например, центральное отопление, водопровод с холодной и горячей водой, ванны в ста восьми комнатах, а также электрические лифты, шиферную крышу, которую придется завозить из Нормандии, и длинный список прочего, И хотя у Джагатджита не было возможности превзойти по размеру и грандиозности дворец соседнего государства Патиалы, он решил, что Капуртала, по крайней мере, посоревнуется в красоте и оригинальности проекта.


Очень скоро раджа, высокий и импозантный, всегда великолепно одетый, со своими замечательными проектами, начал вызывать большой интерес. Его пристрастие к покупкам (он покупал часы у Картье десятками) и заказы ювелиру Бушерону не прошли незамеченными, как не остались незамеченными его шелковые тюрбаны бирюзового и бледно-абрикосового цветов, которые воскрешали в памяти блеск Востока в тот момент, когда Азия была в моде. Вся Франция переживала настоящий ажиотаж по поводу открытия храмов Ангкора в своей колонии в Камбодже. Ориенталисты задавали тон в живописи. Исследование Индокитая распаляло людское воображение. В то время как Азия заняла почетное место в умах французов, в Париже внезапно появилась особа совершенно экзотического вида. Этот человек был способен говорить на хорошем французском не только о своей жизни, о своей стране и о мечте феодала построить Версаль в Индии, но также и о заслугах Наполеона, преимуществах и одновременно недостатках управления «Де Дион-Бутоном» и «роллс-ройсом». Раджа, со своей легкостью в общении, любезностью, культурой, богатством и хорошим образованием, имел большой успех.