«Да, разумеется, люблю», — отвечала она сама себе. Подтверждением тому был недавний случай, когда раджа соскочил с лошади и упал на землю. Она до смерти испугалась, думая, что с ним произошло что-то плохое. К счастью, ничего страшного не случилось, но тревога и страх за него, не дававшие ей покоя, наверное, и были любовью, которую она чувствовала в себе самой. Пока она смотрела, как солнце садилось в поля рапса, покрытые сиянием от синеватого тумана, ей на ум пришел другой вопрос: «А если однажды я по уши влюблюсь в другого мужчину, как это произошло с Гобинд Каур?» Анита предпочла не отвечать на него, а потом вообще выбросила его из головы, подчиняясь рефлексу самозащиты и не желая думать о том, к каким крайностям могла бы привести ее случайность. Помимо этого у нее мог возникнуть другой вопрос: «А разве я когда-нибудь влюблялась?» Одно дело любить раджу, а другое влюбиться в него. Она знала, что в ее случае не было вспышки любви. Она никогда не знала такой влюбленности, способной потрясти человека до глубины души, этого сумасшедшего чувства, которое так хорошо описывает канте хондо[33]. Можно ли прожить целую жизнь, ни разу не испытав страданий от любви? Не давая себе увлечься чувственным порывом?

— Рам, Рам!

Несколько крестьян, возвращавшихся в деревню, приветствовали ее, сложив руки. Это был волшебный момент дня в полях Индии. Люди называли его «час коровьей пыли» из-за облаков пыли, которые поднимали животные, возвращаясь в хлев. Небо окрашивалось в бледно-сиреневый цвет. Запах дыма, поднимавшийся из печек, на которых женщины начинали готовить ужин, заполнял улочки и распространялся по долине. Мужчины, грязные от пыли, шли домой со своими мотыгами на плече. Собаки выли и повизгивали, внюхиваясь в воздух в поисках еды. Этот древний пейзаж казался вечным. «Нет ничего более красивого, чем наступление сумерек в индийской деревне», — сказала себе Анита.

25

В течение всего года Анита присутствовала на всех гражданских и общественных мероприятиях, где она и раджа были главными действующими лицами. Религиозные праздники отмечались в Амритсаре, множество других приемов проходило в столице Пенджаба Лахоре, расположенном в трех часах езды на машине от Капурталы. Привыкнув к спокойной жизни на вилле Виопа Vista, Анита испытывала восторг от контраста, который видела в древней столице империи «Тысячи и одной ночи». Благодаря красивым памятникам, элегантным дворцам, хранившимся здесь сокровищам, открытой и оживленной атмосфере Лахор называли Парижем Востока. Он был еще более космополитичным, чем Дели, и уже долгое время пользовался репутацией самого толерантного и открытого города Индии.

В буфетах «Гимхана-клуб» и «Космополитен-клуб» смешались сикхи, мусульмане, индуисты, христиане и парсы. Светские дамы одеты почти так же, как и французские куртизанки семнадцатого века, а мужчины похожи на героев-любовников немого кино. На приемах, ужинах и балах высшего общества, которые знать и торговые магнаты давали в своих роскошных особняках, расположенных в жилых кварталах, не было дискриминации, кроме той, которую ввели англичане. Так, например, в своем любимом месте встреч, «Пенджаб-клубе», на табличке у входа было написано: «Только для европейцев». Для Аниты Лахор был полной противоположностью Капурталы с ее душной атмосферой.

Здесь не было пустых формальных отношений, поощряемых женами раджи, и Анита не чувствовала себя так, будто «имела сразу четыре свекрови», как она сама говорила, смеясь. В Лахоре царил дух большого города. У англичан там был военный лагерь, и они руководили Пенджабом из древнего дворца Великих Моголов, где находилась резиденция британского губернатора.


Еженедельная поездка в Лахор, превратившаяся для Аниты в традицию, которую она соблюдала с религиозной пунктуальностью, стала для молодой женщины, как и поездки верхом, настоящей отдушиной. Раджа обычно возил ее с собой в одном из своих «роллс-ройсов», который он вел лично, потому что у него всегда было какое-нибудь дело или встреча в самом важном городе региона.

Больше всего Аните нравилось самой ходить за покупками. Без мужа, в сопровождении одной только Далимы, Лолы или двух-трех слуг, которые носили за ней пакеты, она с удовольствием бродила по улицам Лахора.

— Приходи к дворцу губернатора, когда закончишь, — однажды попросил Аниту раджа, оставляя ее в начале улицы ювелиров, где она намеревалась купить подарки для своей семьи, поскольку им предстояла скорая поездка в Европу.

Анита ответила ему воздушным поцелуем, что заставило раджу улыбнуться смелости и в то же время внезапности жеста. Женщины вышли из автомобиля и направились вдоль улочки, пока не затерялись в византийской головоломке многочисленных ларьков и мастерских. Испанке нравилось погружаться в кипучую жизнь запутанного восточного базара, расположенного в сердце города. Она стремилась разведать в нем все, а затем, спустя несколько часов, в сопровождении своей свиты победоносно пройтись по молу, по обеим сторонам которого было полно кафе, баров, магазинов, ресторанов и театров.

Перед долгожданным путешествием, в которое Анита собиралась взять маленького Аджита, чтобы показать внука своим родителям, тяга к покупкам становилась все более сильной. Мечтая вернуться в Малагу и увидеться со своей семьей, она хотела привезти все, что видела, как будто это давало ей возможность подарить кусок Индии, обвязанный ленточкой наподобие коробки конфет. Поэтому она с удовольствием прошлась по улице ювелиров с ее блестящими образцами золотых браслетов, лакированных шкатулок и сундучков из сандалового дерева; потом посетила улицу парфюмеров с их лесами курящихся благовонием палочек и баночек, полных эссенций; пробежалась взглядом по искрящимся витринам с домашними тапочками, расшитыми блестками. Задержавшись у одного из многочисленных на этой улице оружейных магазинов, где продавались ружья, копья и кирпаны, ритуальные кинжалы сикхов, Анита подумала о том, что ее сыну Аджиту придется когда-нибудь носить такой кинжал на поясе. Она улыбалась, глядя на торговцев цветами, которых не было видно из-за огромных букетов гвоздик и жасмина; с интересом смотрела на лотки с чаем, где лежали кипы листьев разного цвета — от бледно-зеленого до черного. Торговцы тканями, босые, сидя на корточках в своих маленьких лавках, устланных циновками, приглашали ее выбрать что-нибудь из их блестящих товаров.

В некоторые магазины женщины проскальзывали, прячась под бурками и внимательно поглядывая через узкую прорезь накидки, — как монахини в часы вечерней молитвы, думала о них Анита. Там продавали только накидки: одни были квадратными и маленькими, другие походили на платки, а некоторые, длинные, были больше похожи на шарфы; здесь же продавались маски из Аравии, закрывавшие только лоб и переносицу, и бурки с сеточкой, как у афганок. В общем, целая коллекция одежды, позволяющей укрыться от похотливых взглядов мужчин.


Дворец губернатора располагался в старой резиденции принца Асафа Хана, отца Мумтаз-Махал, которая вдохновила мужа на создание Тадж-Махала. Одновременно грандиозный и утонченный, с элегантными широкими и узкими окнами, просторными внутренними двориками, дворец был настоящим украшением искусства Моголов в Индии.

Анита в сопровождении своих слуг, нагруженных пакетами, предстала перед английскими охранниками, одетыми в форму цвета хаки.

— Кабинет губернатора, please?

— Сожалею, миссис, но я не могу пропустить вас.

— Я пришла за мужем, который сейчас находится у господина губернатора.

— Вам придется подождать, пока они закончат, миссис.

— Я — принцесса Капурталы, — добавила испанка.

— Не сомневаюсь в этом, сударыня, но не могу позволить вам войти. Таков регламент, я сожалею.

Решительные протесты Аниты разбивались о невозмутимость охраны.

— Если вы не позволяете мне сообщить ему, что я здесь, то, по крайней мере, отправьте кого-нибудь сделать это.

— Я не уполномочен прерывать встречу губернатора. Самое большее, что я могу для вас сделать, это провести в зал ожидания…

Аните оставалось лишь уступить и замолчать. Внезапно она оказалась в галерее, где находились только женщины, большинство из которых были одеты в бурки и молча сидели на неудобных деревянных скамейках. Впервые, пока Анита ожидала появления мужа, она осознала, что испытала довольно неприятные чувства, оттого с ней обошлись как с обычной женщиной.


Когда раджа закончил встречу и вышел из кабинета губернатора, он сразу заметил Аниту, грустно сидевшую на скамье в зале ожидания, как птичка. Джагатджит был в плохом настроении. Ему пришлось выдержать бестактность губернатора, который, как всегда, спрашивал его, не повредит ли длительная поездка в Европу государственным делам, на что раджа привычно ответил, что передает дела в надежные руки. Но более всего ему досаждало официальное заявление, по которому Анита не имела права называться высочеством, а также носить титул махарани и принцессы вне пределов Капурталы. У нее даже не было права называться Spanish rani, «испанская рани», как ее уже знали в обществе. «Правительство Индии не признало и не признает брак Вашего Высочества с испанской миссис», — говорилось в письме вице-короля, которое ему вслух прочитал сам губернатор в ответ на официальное ходатайство раджи, просившего англичан пересмотреть статус его жены. Конечное замечание документа вывело из себя Джагатджита сверх меры, поскольку заставило подозревать, что в этом была замешана его первая жена. «Следует иметь в виду, — говорилось в документе, — что Ее Первое Высочество также отказалась признать ее (Аниту)». Хотя документ и признавал, что испанка была принята в обществе высшими чиновниками и их женами, радже рекомендовалось, чтобы «ни один чиновник, подчиненный или помощник комиссара полиции не бывал у испанской жены раджи». Как будто бы у нее была чума.

— Зная, что приказы будут становиться с каждым разом все суровее, мне следовало бы подумать об этом лучше, прежде чем жениться на ней, — сказал раджа губернатору. — Мне не кажется справедливым подвергать мою жену исключению из европейского общества, в котором нам нравится бывать и которое в Пенджабе состоит главным образом из гражданских и военных чиновников правительства.

— Я понимаю это, Ваше Высочество. Мы знаем, что как личность и по своей привлекательности ваша испанская жена обеспечила себе место в обществе, что эти ограничения противоречат существующей практике. И я, кстати, уже говорил об этом с вице-королем.

— И что он сказал по этому поводу?

— Проблема в том, что нельзя делать исключения. Супружество раджи Джин да с Оливией ван Тассель породило такую же проблему. Она не имеет права называться «махарани Оливия». Правительство также не признало брак раджи Пудоккатая, который недавно женился на австралийке Молли Финк. Мы не можем признавать смешанные браки принцев Индии, Ваше Высочество, если не выполняются определенные условия. Это — вопрос здравого смысла…

— Здравого смысла? Здравый смысл — это невмешательство в частную жизнь принцев. Вот это здравый смысл.

— Прошу вас понять, Ваше Высочество. Наша позиция разумна и последовательна. Правительство могло бы признать брак европейской женщины и индийского принца, если бы были выполнены некоторые условия. Во-первых, она должна быть единственной женой. Во-вторых, государство, в котором регистрируется брак, обязано признать ее рани или махарани, что, увы, не подходит к вашему случаю, поскольку официальной рани Капурталы является ваша первая супруга, Харбанс Каур. Третье условие заключается в том, чтобы потомство от брака имело право на трон. При выполнении этих условий можно было бы защитить права европейской жены. В противном случае мы бы стали признавать морганатические браки, то есть браки, которые возвышают статус принца в ущерб статусу жены. А этого, как европейцы, мы не можем допустить.

Логичное объяснение губернатора не произвело впечатления на раджу, который оказался в неприятном положении, поскольку вынужден был противостоять своим естественным союзникам. Англичане воспитали принца, обеспечили ему трон, когда одна из ветвей семьи ставила под сомнение законность его мандата, и защитили Джагатджита, гарантируя ему границы и власть. Половина его сердца принадлежала англичанам, однако бывали моменты, как вот этот, когда он не мог согласиться с ними. Его гордость не терпела, чтобы ему устанавливали границы, не допускала, чтобы какой-нибудь чиновник диктовал жизненные нормы ему, человеку, ужинавшему с королевой Викторией тет-а-тет в Балморале.

— Я боюсь, что эти правила, которые вы изменяете, исходя из удобства момента, в конце концов подорвут добрые отношения, всегда существовавшие между вами и королевским домом Капурталы, — угрожающим тоном сказал в заключение раджа.