– Лапал? Фу-у-у, Анюта! Что за терминология?

– Нормальная терминология! В самый раз подходит к вашим действиям!

Владимир Викторович, сморщившись, подошел к шкафу и вытащил из него свою куртку. Всунув руки в рукава, надев шарф и нахлобучив кепку, он повернулся к дверям и опять наткнулся на загородившую проход Анюту.

– Интересно, что вы нашли в этой старой вытертой кошке? – крикнула девушка и еще решительней выставила вперед шикарную грудь.

– Анюта, какое вам до этого дело? – скривился Халаимов.

– Такое! Я тут уж не знаю, как одеться и накраситься, а вы почему-то целуетесь с какой-то подержанной бабой, которую, как ни крась, все равно…

Халаимов глядел на разъяренную секретаршу и понимал, что в ее лице приобретает смертельного врага и постоянную головную боль. Но… не утешать же ему всех женщин на своем жизненном пути, в самом-то деле… Марьяны Тереховой ему на сегодня явно уже достаточно. Владимир Викторович перебросил сумку с одного плеча на другое, довольно резко отодвинул девушку со своего пути и вышел наконец из кабинета.

Выйдя из инспекции на улицу, Халаимов будто нырнул в холодную воду. Мороз стоял нешуточный. Настоящий, декабрьский. Пришлось опустить отворот кепки на уши. Перчаток в карманах не оказалось. Видимо, забыл их в кабинете. Но не возвращаться же за ними! Меньше всего ему хотелось сейчас еще раз встретиться с секретаршей Анютой.

Владимир Викторович сунул руки в карманы и огляделся. Под светом фонарей в воздухе сверкали снежные кристаллики. Матовые плафоны фонарей были окружены ореолами застывшего на морозе света и казались зимними одуванчиками. В такое же красивое морозное утро в дрожащем мареве снежных блесток он впервые увидел Сашу… Саша… Вот кто может его спасти! Вот кого он смог бы полюбить по-настоящему! Только бы она этого захотела! Странно, что приходится задумываться об этом. До встречи с ней все женщины сами его хотели.

Владимир Викторович по-мальчишески спрыгнул с крыльца через перильца и зашагал к Сашиному кварталу. На этот раз она оказалась дома и очень долго стояла на пороге, молча и не сдвигаясь с места.

– Может, ты меня все-таки впустишь? – не выдержал Халаимов.

– Впущу, если вы будете разговаривать со мной на «вы»! – отозвалась она.

Владимир Викторович готов был пообещать все, что угодно, лишь бы войти. На столике в прихожей он первым делом увидел свои бутылки. Интересно, хороший это знак или плохой? Наверно, плохой… Халаимов бросил куртку на столик, закрыв ею бутылки, чтобы они не мозолили глаза, и вошел в комнату. Саша, кутаясь в расписную павловопосадскую шаль, забилась в угол дивана. Владимир Викторович, как ни осматривался вокруг, так и не смог догадаться, что она делала до его прихода.

– Я уже как-то заходил, – сказал он, садясь напротив Саши в кресло. – Вас, – он намеренно подчеркнул голосом это «вас», – не было дома. Несколько дней, между прочим. И телефон не отвечал. Почему вы от меня прячетесь, Саша?

– Я не прячусь, – ответила она. – Мне пришлось несколько раз съездить к сыну.

– К сыну? Съездить? А где он у вас?

– Он у меня учится в школе юных математиков при университете.

– Там пансион?

– Да, полный. Очень редко отпускают детей домой. Даже в каникулы они ездят в другие города и даже страны на всякие там олимпиады…

– Почему вы говорите об этом так печально? – улыбнулся Халаимов. – Вы должны гордиться сыном.

– Я горжусь, но… Сережа постепенно отвыкает от дома и от меня, а я… Я очень скучаю.

– Я вас понимаю. У меня у самого дочка учится в Лондоне. Мне кажется, что мы с женой ей уже вообще не нужны.

– Зачем вы пришли, Владимир Викторович? – резко сменила тему Саша, еще плотнее закутавшись в шаль.

– Я пришел не к вам… я пришел к тебе, Саша…

– Зачем?

Он покусал в раздумье губы и ответил:

– Не знаю… Может быть, за теплом, которого мне так не хватает в жизни. Может быть, за тем, что было у нас в прошлый раз. Может быть, за тем и другим одновременно. А может быть, за чем-то третьим, чего я еще не могу сформулировать. Давай выпьем моего вина или коньяка, бутылки так и стоят в прихожей. Я здорово замерз. Перчатки забыл в инспекции и вообще…

– Из закуски у меня только «питпродуктовские» сосиски «Сливочные», – невесело улыбнулась Саша.

– Тащи свои сосиски!

Халаимов принес из прихожей обе бутылки и спросил:

– Что ты будешь: «Медного всадника» или «Саперави»?

– Пожалуй, чуть-чуть «Всадника», – отозвалась Саша. – Я тоже замерзла. Батареи едва теплые.

Халаимов дотронулся рукой до радиаторов, которые действительно оказались чуть теплыми. Он подивился, что не заметил холода в квартире. Видимо, присутствие Саши так возбуждающе действовало на него, что состояние окружающей среды не имело никакого значения.

Владимир Викторович открыл фирменную бутылку и разлил по бокалам янтарный маслянистый коньяк. Закусывая его сосисками «Сливочными», Саша и Халаимов молча смотрели в глаза друг другу.

– Что ты думаешь обо мне, Саша? – спросил Халаимов.

– Я думаю, что вы все всегда получали от жизни по щучьему велению, по своему хотению.

Владимир посмотрел на Сашу сквозь бокал с коньяком и согласился с ней:

– Все было почти так, но это не принесло мне счастья.

– И вы решили поискать его в моей квартире?

– Саша! – возмутился он. – Прекрати говорить мне «вы». В конце концов, это ханжество. Мы были близки, и ты сама этого хотела. Я это чувствовал. Я не насильник!

– Да… я сама хотела… Но вам ни за что не догадаться почему.

– Причина всегда одна: желание любви или хотя бы одной ее составной части – секса.

Саша промолчала. Халаимов вспомнил Марьяну. Обе эти женщины: и Саша, и Терехова, действовали нестандартно. От Марьяны исходила мощная сила, которой он не смог не подчиниться. Саша была ему непонятна вообще.

– Я не понравился тебе? – спросил он.

– Вы… – упрямо начала Саша.

– Ты! – с не меньшим упорством перебил он ее.

– Ну хорошо, пусть будет «ты»… Так вот: ты не можешь не нравиться и знаешь это. Если же тебя интересует, влюблена ли я, то – нет. Не влюблена.

– Так за чем же дело стало? Влюбись, пожалуйста! – попытался пошутить он.

– Вряд ли у меня это получится.

– Брось, Саша! Я очень хорошо помню, как ты сидела передо мной на этом вот самом диване, обнаженная и прекрасная! Твои руки ласкали мое тело, а лицо было таким… если еще и не влюбленным, то очень близким к тому. Не будешь же ты утверждать, что этого не было?

– Не буду! – смутилась Саша. – Ну, захотелось давно разведенной женщине плотских утех… Что в этом ужасного?

– Плотских утех? И только?

– И только!

Саша вскочила с дивана и встала против Халаимова – строгая, собранная и серьезная. И он вдруг понял, что она изо всех сил старается не сдаться ему еще раз.

Он сунул руку в карман, достал плоскую коробочку из синего бархата. Браслет пришелся Саше точно по руке. Она так была удивлена этим его жестом, что даже не отдернула руку.

– Что это? – прошептала она.

– Разве ты не видишь? Это браслет. У женщины с фамилией Арбенина должен быть браслет.

– Одной женщине с такой фамилией он принес… смерть.

– Эта история не про тебя, Саша…

Она рассматривала браслет, серебрящийся на руке, а он уже целовал ее в теплую шею, показавшуюся из съехавшей в сторону шали.

– Ты считаешь, что я должна отработать браслет? – спросила она, не уклоняясь от его поцелуев.

– Не пытайся меня оскорбить. Это всего лишь подарок. Мне было хорошо с тобой, а тебе со мной. Опять же приходится говорить, что я это чувствовал… Да что там, чувствовал! Я это точно знаю!

Яркая посадская шаль упала на пол. Быстрые пальцы Халаимова расстегивали на Саше такой же пестрый, как шаль, халатик. Она замерла на какой-то миг, а потом вдруг так рванула ворот его рубашки, что отлетела пуговица и ударилась о бутылку «Медного всадника».

Обнаженные груди Владимира и Саши соприкоснулись, руки сплелись, а поцелуй был таким долгим и страстным, что у обоих дрогнули колени.

В комнате действительно было очень холодно. Халаимов наконец почувствовал это – как только сбросил рубашку. Но уже через несколько минут ему сделалось жарко. Саша отдавалась Владимиру так неистово, будто всю жизнь ждала этого свидания с ним. Он не остался в долгу и сделал для нее все, что мог.

А потом они лежали рядом на собственной смятой одежде, брошенной на холодный пол комнаты, и обоим казалось, что от их тел к белому потолку поднимается сияние и тепло.

– Уходи, Володя, – сказала вдруг Саша.

– Но почему? – удивился он.

– Между нами никогда ничего не сможет быть, кроме этого.

– Кроме чего – «этого»?

– Кроме… секса…

– То есть ты по-прежнему утверждаешь, что не сможешь меня полюбить.

– Да, именно это я и утверждаю.

– Почему?!

Халаимов уже который раз повторял свое «почему?», но Саша не смогла ответить ничего вразумительнее «я так чувствую».


– Такую вещицу мог подарить только мужчина. И я очень рада, что таковой у тебя, Шурочек, нашелся. Давно пора! Хватит кукситься! Такая роскошная женщина не должна быть одна! – стрекотала Тамара Ивановна, разглядывая на Сашиной руке серебряный браслет.

Рядом выпрыгивала из юбки Эльмира. Из нее непрерывным потоком сыпались вопросы: «А он из чего?», «А что это за камешки?», «А где такие браслеты продаются?» и тому подобные. Саша уже не знала, куда ей деваться от сослуживиц, когда наконец пришла Марьяна, и все тут же молча уселись за свои рабочие места. Несправедливый разнос, учиненный начальницей Эльмире, забыт еще не был.

Ближе к обеду Эльмира возвратилась с бумагами от начальницы инспекции с таким странным лицом, что Тамара Ивановна еле дождалась момента, когда Марьяна куда-то выйдет, чтобы спросить:

– Колись, мусульманское отродье, что ты новенького вызнала у Анютки! У тебя так горят глазки, что совершенно ясно: новость сногсшибательная! Верно?

– Настолько сногсшибательная, что вы, Тамарочка Ивановна, лучше сразу ухватитесь за стояк парового отопления, который рядом с вами!

– Так он же горячий…

– Клянусь, вы этого не почувствуете, зато на ногах удержитесь.

– Ладно уже тебе, Эльмирка, не томи! – возмутилась Тамара Ивановна и, вместо того чтобы держаться за стояк, вплотную подошла к столу Эльмиры.

– Идите-ка лучше посмотрите, нет ли в коридоре Тереховой? – предложила Эльмира.

Тамара Ивановна выглянула за дверь, громовым голосом сообщила:

– Нет ее! – и потребовала: – Ну-ка, быстро выкладывай свою новость!

– Выкладываю: у нашей Марьяшки любовь с Халаимовым! Вот! – И Эльмира оглядела присутствующих убийственным взглядом. – Представляете, до чего докатилась? То-то она будто с цепи сорвалась! Боится, что все откроется!

– Да брось ты… – махнула рукой Тамара Ивановна. – Брехня все это! Сплетни!

– Да Анютка сама видела! Вчера! После работы!

– Что она там видела? Твоя Анютка соврет – недорого возьмет!

– Чего бы это ей врать, – возмутилась Эльмира, – если она сама на Халаимова рассчитывала, и вдруг – нате вам – застает их… сами догадываетесь за чем!

– Ну и за чем же? – не отставала неугомонная Тамара Ивановна.

– За этим за самым… на кожаном диванчике в кабинете Халаимова. Марьяшка вся в неглиже, и он не лучше!

– Ерунда! – рубанула рукой воздух решительная Тамара Ивановна. – Не такие они дураки, чтобы не закрыться на ключ при таких обстоятельствах. Врет твоя Анютка!

– Да она мало того, что всем, чем хотите, клянется, так еще и вся в слезах! Как же, она уж перед Владимиром Викторовичем и так и эдак, а он предпочел ее евростандарт какой-то старой вешалке!

Тамара Ивановна хотела еще кое-что возразить, но в отдел вошла раскрасневшаяся и какая-то взвинченная Марьяна. И каждая из ее подчиненных тут же подумала, что она вернулась из кабинета Халаимова.

У Саши подрагивали руки, которыми она набирала очередной отчет. Браслет красиво сверкал у нее на руке. Ей очень хотелось сорвать его и выбросить в корзину для мусора, стоящую у дверей, но она понимала, что этот жест будет слишком правильно истолкован. Более того, она понимала, что ей придется ходить на работу в браслете еще несколько дней, чтобы все перестали обращать внимание как на его присутствие, так и потом на отсутствие.

Саша удивлялась, что чуть было не поверила в то, что делается необходимой Халаимову и единственной для него. Она-то корила себя за то, что выставила его за дверь тогда, когда ему так хотелось побыть возле нее подольше. Она-то, дурочка, считала себя бесчувственной и ругала за потребительское отношение к Владимиру Викторовичу и честно намеревалась его полюбить. И что же теперь выясняется? Выясняется, что он пришел к ней после офисного секса с Марьяной? Как же она этого не почувствовала? Они теперь с начальницей чуть ли не молочные сестры! Какая же все это гадость! И она, Саша, такая же гадкая, ничем не лучше их двоих!