Так какие же вопросы помогут раскрыть важнейшие черты человеческого характера человека, если стюардессы и горячие полотенца в бизнес-классе не имеют к этому никакого отношения? Это проблема требует решения и во время званого обеда, и в ходе интервью с политиком, и в работе полицейских академий, и при составлении анкет "Дейтлайн". Одни вопросы могут дать больше, чем другие. Мы наверняка узнаем о человеке больше, спросив его: "Что бы вы сделали, если бы наступил конец света?", чем "Пользуетесь ли вы кнопочными телефонами?", а вопрос "Пытаетесь ли вы избежать конфликта или создать его, когда автомобили идут бампер к бамперу?" важнее, чем "Что лежит в вашей сумочке?"

Анкета Пруста определенно упала на плодородную почву, но, не имея связного и логичного представления о человеческой личности мы не можем объяснить, чем поклонник Береники отличается от того, кому ближе леди Макбет. И лишь долгожданные труды современных психологов показали нам, что галочки и крестики в анкетах говорят о характере человека.

— Можно ли назвать вас разговорчивой женщиной, которая наслаждается возможностью вербального общения? — спросил бы я, предположим, Камиллу во время званого обеда.

— О да, мне всегда ужасно хочется поднять тост за почетного гостя, — ответила бы она, но мне, пока я не познакомился с работами психолога Р. Б. Кеттела,[73] никак не удалось бы правильно истолковать это желание.

Разгадка таилась в психологическом тесте доктора Кеттела. Этот тест предназначен для того, чтобы проанализировать характер человека по отношению к шестнадцати факторам, которые и определяют, чем один homo sapiens отличается от другого. Фактор А делит людей на интровертов и экстравертов, фактор Б — на глупых и умных, фактор В выявляет, невротик ли вы, фактор Г связан с уверенностью в себе. Следующие пункты касаются нежности, подозрительности, ревности и образования — качеств, которые нам так легко оценить превратно, глядя на своих друзей, знакомых или на косоглазого пассажира электрички, грызущего рукоять своего зонтика на краю станционной платформы.

Вопрос, который я задал Камилле, имел отношение к фактору Е (степень общительности), и Кеттел, должно быть, заключил бы, что любовь Камиллы к произнесению тостов свидетельствует о том, что это качество у нее развито больше среднего. А что же Изабель? Я внимательно просмотрел вопросы Кеттела и решил задать их ей в один воскресный вечер, после того как мы поужинали очень вкусной жареной лососиной.

— Слушай, давай сначала помоем посуду, — запротестовала она.

— Но это минутное дело.

— Хорошо, но поскорей, а то жир застынет.

— Ладно. "Когда ты появляешься в новом месте, ты болезненно долго налаживаешь отношения с незнакомыми людьми"?

— Не сразу, но и не так, чтобы болезненно долго. Можно я заберу эти тарелки?

— Да, благодарю. "Тебе не свойственна сильная застенчивость?"

— Ты же знаешь, что свойственна.

— "Ты — разговорчивая женщина, которая наслаждается возможностью вербального общения?"

— Помнишь, как я себя вела, когда встретилась с твоими друзьями из Голландии?

— Ты можешь отвечать только да или нет.

— Это глупо.

— Возможно. "Тебе трудно подняться и обратиться к большой группе людей?"

— В определенном смысле. Я хочу сказать, да.

— "В разговоре тебе сложно перепрыгивать с одной темы на другую, как делают некоторые люди?"

— Я не понимаю.

— Я тоже. "Иногда у тебя возникает неприятное ощущение, будто прохожие на улице наблюдают за тобой?"

— Безусловно. Я тебе не говорила, но в пятницу, по дороге домой, в метро ко мне пристал мужчина. Сказал, что я напоминаю ему его сестру, которая покончила с собой. Он был страшный, как привидение, так что я вышла на следующей остановке и подождала следующего поезда.

Без материалов доктора Кеттела я бы не смог провести научное измерение, в результате которого выяснил, что общительность у Изабель (фактор Е) развита ниже среднего, зато привлекательность для мужчин в общественном транспорте — чуть выше среднего, поскольку всего неделей раньше какой-то пассажир сказал ей, что хотел бы высечь ее скульптуру изо льда; для этого, по его словам, у него была оборудована студия в Фулхэме. Изабель вежливо отказалась, сославшись на загруженность по работе и легкую простуду.

Я зачитал Изабель список прочих факторов, исследованных доктором Кеттелом, и ее заинтересовал фактор М (хотя к тому времени она уже принялась отмывать сковородку из-под лососины). Этот фактор определял, богемный ли человек или обыденно практичный.


1. Что бы вы предпочли делать прекрасным, погожим вечером?

(а) Провести время в художественной галерее или на природе.

(б) Посетить публичное мероприятие или поиграть в карты.

Ответ Изабель: б


2. Вам обычно удается держать под контролем эмоции любого рода?

Ответ Изабель: Нет


3. Вам неприятно, когда ваши личные потребности обслуживают личные слуги?

Ответ Изабель: А что такое безличный слуга?


4. Вы думаете, что расовые характеристики оказывают большее влияния на формирование личности и нации, чем полагает большинство людей?

Ответ Изабель: Нет


5. Испытывали ли вы когда-либо приступы беспричинной тревоги или страха?

Ответ Изабель: Да


6. Пытались ли вы когда-нибудь обманным путем пройти мимо охранника или швейцара?


— Боже, это бессмысленно, — перебила меня Изабель. — Так им не удастся отличить Джима Моррисона от бухгалтера.

Изабель понравилась мысль о том, чтобы измерить степень богемности, но ей не верилось, что анкета Кеттела способна в этом помочь.

— Тогда о чем спросила бы ты? — полюбопытствовал я.

— Не знаю, я же не психолог, — ответила она и сунула мне в руки полотенце, чтобы я начинал вытирать посуду.

Кеттел выделил набор важных психологических факторов, но ему, похоже, оказалось не по силам исследовать их достаточно глубоко. Желая узнать, общителен человек или нет, он спрашивал, нравится ли тому выступать публично, но не брал в расчет нюансы, благодаря которым застенчивые люди порой обретают уверенность в себе, а уверенные, наоборот, смущаются. Кеттел напоминал плохого романиста, который, стремясь показать, как персонаж горюет по умершей матери, изображает бледного молодого человека, рыдающего у могилы на продуваемом ветром кладбище; тогда как на самом деле ему следовало бы написать, что герой не чувствовал ровным счетом ничего ни во время похорон, ни в следующие несколько недель, пока однажды вечером, выходя из кинотеатра, не увидел женщину, зонтик которой напомнил ему о матери, — и тут разрыдался прямо на улице, в толпе, оглушенный горем, которое было слишком велико, чтобы осознать его, и мучительной виной за все те дни, когда он словно бы не замечал своей потери.

Представление Изабель о том, чем богемный человек отличается от обычного, наверняка оказалось бы выше понимания Реймонда Б. Кеттела.

— Вообще-то я совершенно обыкновенная женщина, но однажды повела себя весьма эксцентрично: позвонила в телефонный чат и болтала с каким-то парнем из Халла[74] до часу ночи, — призналась она.

— И что ты выяснила?

— Ну, он был очень милый, только немножко грустный. В тридцать три года — все еще девственник. Думал о том, чтобы принять христианство — не потому, что верил в Бога, а потому что для христианина в девственности нет ничего неприличного. Я сказала, чтобы он не беспокоился, мол, у некоторых женщин первый раз тоже случается довольно-таки поздно.

Пренебрежение Изабель к условностям как никогда ярко проявилось в ее нежелании следовать правилам, по которым проводился тест Кеттела. Она увильнула от вопроса, который был столь важен для анализа фактора М, — касательно "обслуживания личными слугами".

Значение этого вопроса задолго до Кеттела осознал доктор Джонсон, который писал, что "гораздо больше правдивых сведений о характере человека можно почерпнуть из короткого разговора с одним из его слуг, чем из формальной справки, которая начинается его родословной и заканчивается похоронами". Более поздние биографы также не оставили без внимания это мудрое замечание. Не зря же Ричард Эллманн благодарил профессора Тамаса Стейли "за интервью, взятое у миссис Марии Эксель, которая когда-то служила у Джойсов в Триесте".

Поскольку Изабель не могла позволить себе не только приходящую уборщицу, но даже достойный пылесос, вопрос доктора Кеттела казался совершенно неуместным. Тем не менее, она призналась, что, останавливаясь в отеле, всегда старается навести порядок до прихода горничной (эта привычка, должно быть, сложилась у нее в юности, под влиянием единственного человека, который в те годы обслуживал ее личные потребности).

Фло Янгсмен в течение двух десятков лет помогала убираться в квартире Роджерсов. Теперь ей восемьдесят три года, у нее пять внуков, квартира в Хонслоу, и она недавно потеряла мужа. Она по-прежнему раз в неделю приходит к Роджерсам — якобы ради уборки, но на самом деле просто в гости. Уезжая в отпуск, родители Изабель попросили ее присмотреть за домом; именно тогда мы столкнулись с Фло, которая курила на кухне. Изабель поднялась на чердак, чтобы взять кое-что из своих вещей, а я остался на кухне с Фло и, вспоминая цитату из Джонсона, предвкушал фонтан историй, которые смогут значительно обогатить портрет Изабель.

— Чудесная девочка, скажу я вам, чудесная девочка. Помню ее вот такой крошкой, ну просто куколкой. Точь-в-точь моя внучка. Видели бы вы, какой она красавицей родилась — локоны золотые, как солнце, а нынче-то она брюнетка. Мы с Биллом до войны жили в Лейтонстоуне,[75] в маленьком домике, это был сущий рай. Наш тамошний сосед рисовал птиц, просто для забавы. Для забавы, понимаете? Как выдастся хороший денек, мог до самого вечера сидеть в саду и рисовать. Его жена работала на почте, прекрасная женщина, ее сын пошел служить во флот. Мой внук — старший, Джимми — хочет быть механиком, любит всякие машины. Возится с ними, вечно в грязи с головы до ног, но вообще-то он славный мальчик. Одна беда — женщины за ним бегают, денег не жалеют, а он поматросит и бросит, я уж сколько раз ему выговаривала…

— И нечего так злиться, — выговаривала мне Изабель по дороге домой. — Может, она и болтунья, но ты в жизни не найдешь женщины добрее. Честно, она очень хорошая, хоть и отправила тебя за сигаретами. А если ты заодно вынес мусорные мешки, так от тебя не убыло. На Фло всегда можно положиться в беде, если ты, скажем, потерял деньги, работу или семью. Не могу представить себе, чтобы она хоть кого-нибудь осудила. Каждому найдет оправдание; скажет, что парень, который вырвал у нее сумочку в супермаркете, должно быть, очень нуждался в деньгах, а у Йоркширского Потрошителя,[76] наверное, был очень трудный день.

Как видно, для Изабель важнее всего оказались доброта и милосердие Фло, тогда как ее общительность или ум, принадлежность к богеме или начитанность остались за кадром. Это подтверждает одну из фундаментальных истин: первое, что мы должны узнать, встретившись с незнакомцем — в повседневной жизни или в ковбойском фильме, — хороший он человек или плохой. Мы больше интересуемся моральным обликом человека, чем чертами его характера; подобно первобытным охотникам, мы стремимся как можно скорее отличить друга от врага. К сожалению, доктор Кеттел не догадался разработать тест, который позволил бы это сделать.

Была ли Изабель хорошей? Казалось бы, риторический вопрос, но сама она так не считала.

— Это только видимость, а стоит копнуть поглубже, наружу полезет всякая гадость, — заявила она, словно бы бросая мне вызов.

Она уточнила, что нужно различать хороших людей и тех, кто хорошо ведет себя, а также задалась вопросом: как бы ее друзья, с виду вполне приличные люди, повели себя на "Медузе".

— Где?

— Помнишь картину Давида? Там нарисован плот с матросами, которые спаслись после кораблекрушения, и одни уже начинают пожирать других.

— И что?

— Ну вот, представь, что ты оказался с человеком на одном плоту, — это верный способ понять, как он поведет себя, если дело запахнет керосином. Кто будет обедать, а кто — обедом? Взять, к примеру, моего друга Криса. Уверена, что он будет обедать.

— С чего ты взяла?

— Просто вспомнила, как он набрасывался на овощи, когда мы сидели в ресторане. Спорим, он будет зубами и ногтями драться за последний парашют в падающем самолете.

— Умеешь же ты выбирать друзей. И метафоры.

— Послушай, если бы я выбирала друзей, глядя только на то, каковы они в глубине души, то мне слишком часто пришлось бы ужинать в одиночестве, — фыркнула она, и я с тоской подумал о вкусной рыбе, которую мы только что съели. — Но мне легко польстить, и уж если я кому-то нравлюсь, кем бы он ни был глубоко внутри, я отвечаю ему тем же. Кстати, картину с плотом нарисовал Жерико,[77] но смысл от этого не меняется, только художник, — добавила она, слегка улыбнувшись.