– Вы хотели сказать, tart flambé[137] и choucroute[138], – сказал он.

– Что, правда?

Он сказал мне, что эльзасская кухня очень вкусна, но я не могу пойти ужинать одна.

По-французски он говорил быстро, но смысл я улавливала. Любой ресторан, куда бы я ни отправилась, будет полон немецких солдат, которые там выпивают и закусывают. Может быть, я соглашусь на ужин в номере, куда мне доставят все эти эльзасские блюда?

Я поинтересовалась у него насчет экскурсии на лодке по каналам, окружающим город, о которой читала в объявлении.

– Non, – быстро ответил он. – Non. Non. Beaucoup le Boche[139].

Выходит, все мое знакомство со Страсбургом сведется к созерцанию вида из гостиничного окна. Даже Матиссу вряд ли удалось бы выудить хоть что-то из стены дома перед моими глазами. Но еда и вправду была вкусной.

С конвертом под подушкой, в котором лежал переводной вексель на десять тысяч долларов, заснуть было трудно. Но, допив Gewürztraminer, я начала ощущать приятную сонливость. Вот и еще одна причина оставаться мертвой во Франции. В Чикаго никакого вина нет.

Я проснулась и вышла рано. Яркое солнце освещало белые стены домов, перечеркнутые накрест деревянными балками. Я понимала, почему французы хотят вернуть этот город. Он очень красив. Я нашла собор, очень напоминающий Нотр-Дам. То же круглое окно-розетка, те же готические арки и шпили. Но этот собор был построен из розоватого камня, который как будто светился этим Пасхальным утром. Внутри церкви было сумрачно, лишь у алтаря сияли огоньки праздничных свечек.

На священниках в процессии, направляющейся к алтарю, когда началась служба, было очень красивое и необычное облачение. Introibo ad altare Dei. Латинский текст мессы был мне знаком, но ведущий службу энергичный с виду священник произносил проповедь на немецком. Среди конгрегации было много немецких солдат в военной форме. Они пристально смотрели на него. Было нечто воинственное в словах, которые раздавались с кафедры. Я представила себе французских солдат, которые сейчас находились на мессе в Нотр-Дам-де-Пари. Они молились о мире? Видимо, нет. Они просили победы, что бы это ни означало.

После мессы перед знаменитыми астрономическими часами собралась большая толпа. Место для встречи с моим контактом было выбрано глупо, подумала я. И очень типично для Мод – она всегда излишне театральна. Ну почему не какой-нибудь темный укромный уголок где-то на заднем плане? До сих пор с момента, когда я встала с поезда, никто в Страсбурге не обращал на меня ни малейшего внимания. Но что будет, если кто-то из этой толпы заметит подозрительный обмен между двумя иностранцами? Прямо сейчас вокруг меня много немецких солдат. Смотрят ли они на меня?

– Немцы убеждены, что каждый британский турист – шпион, потому что их немецкие туристы действительно часто занимаются сбором разведывательной информации, – объяснила мне Мод. – Так что они могут подозревать и американцев тоже.

– Выходит, то, что я безобидная туристка, не спасет, если меня поймают? – спросила я ее.

– А вы не давайте себя поймать, – ответила она.

Поэтому сейчас я была настороже и твердо намерена не отвлекаться на разные механические шоу с часами.

Но когда фигуры начали двигаться, я зачарованно замерла на месте.

Сначала искусно разрисованный ангел зазвонил в колокол, и это вызвало появление второго ангела. Затем вперед выдвинулась Смерть, чтобы наблюдать парад, олицетворяющий круговорот жизни, – мимо нее последовательно прошли ребенок, юноша, взрослый мужчина и старик. После них перед Христом выстроились двенадцать апостолов. Толпа аплодировала. Поэтому никто не слышал, как женщина рядом со мной, аккуратно подбирая английские слова, сказала:

– На то, чтобы отстроить этот собор, ушло более двухсот пятидесяти лет.

Это был пароль.

– А моей стране не исполнилось пока даже двухсот, – ответила я.

Она вручила мне путеводитель:

– Возможно, вы захотите узнать об этом больше.

Я взяла книгу и села на плетеный стул, чтобы просмотреть ее. На даме была шляпа с вуалью, закрывающей лицо, и, по-моему, она была старше меня. Женщина умышленно прикрыла меня собой, когда я вложила конверт с чеком в книгу, закрыла ее и возвратила ей.

– Благодарю вас, – сказала я. – Очень интересно.

Она уже спрятала книгу в свою сумочку, когда я ощутила прикосновение к своему плечу. Проклятье, это был немецкий солдат. Точнее, офицер, судя по золотой нашивке на рукаве его мундира.

– Вы англичанка?

Слова он произносил с неприятным булькающим звуком. Да, он явно не был знатоком языков, этот тип. В руках он держал остроконечный шлем. Высокий, недурной внешности, седовласый, с каким-то напряженным каменным лицом. Он был староват для того, чтобы просто заигрывать со мной. Беда.

– Англичанка? Я? Господи, нет конечно. Я американка, генерал, из Милуоки, штат Висконсин. Стоп, не подсказывайте мне. У вас, наверное, есть кузен в Милуоки? На пивоварне Шлитца или, может быть, у Пабста? У меня пока что не было возможности попробовать ваше пиво, но должна сказать, что и ваше Gerwürztraminer бьет в голову, так что…

Он, разумеется, понятия не имел, о чем я лепечу, но уловил слово Gerwürztraminer.

– Вы пьете вино? – спросил он.

– За этим я и приехала в Страсбург. Чтобы сходить на мессу, выпить вина, попробовать flammekueche и sauerkraut. Вот это по мне.

Господи, что я творю? Я отвечала на вопросы, которые он еще не задал. Навлекала на себя подозрения. А он и без того относился ко мне с подозрением.

– Покажите мне ваши документы! Паспорт, билеты на поезд!

Замечательно. Прости меня Господи, но я коснулась ладонью его рукава с нашивкой и, заискивающе заглядывая ему в глаза, сказала:

– О, генерал, я оставила документы в гостинице! Я так глупа, птичьи мозги, боялась, как бы не потерять.

Я глупо улыбнулась. Краем глаза увидела, что женщина в шляпе с вуалью, мой контакт, уже отошла довольно далеко. Я сжала его руку, ту самую, которой он обхватил свой остроконечный шлем. Может, я переигрываю? Он подозвал второго солдата, и я снова разыграла перед ними идиотку. Второй повторял за мной:

– Птичьи мозги, что это значит?

Я пожала плечами и постучала пальцем себе по голове.

– Заскоки, – пояснила я.

Они совещались.

– Вы отведете меня в свою гостиницу, – объявил свое решение генерал.

– Замечательно, – согласилась я. – И вы сможете посмотреть мои документы, пока мы будем пить Gerwürztraminer.

Теперь я шла по Страсбургу рука об руку с офицером бошей.

Клерку в моей гостинице это явно не понравилось.

Mein Herr[140] уже готов был подняться со мной в номер, но в последний момент мне удалось усадить его за столик в фойе.

Я подошла к портье.

– Вина для генерала, – громко заявила я.

Но он выпучил на меня глаза.

– Я в беде, – шепнула я ему по-французски. – Давайте напоим его.

Он понимающе кивнул.

– Я сейчас вернусь, – сказала я немцу, а сама заторопилась в свой номер.

Я спешно бросила свои вещи в дорожный саквояж Мод. Восточный экспресс отходил в четыре пополудни, сейчас же было два. Требовалось как-то отвлечь этого человека, а потом дать ему отоспаться. Насколько далеко должны заходить в подобных ситуациях Дочери Эрин?

На столике внизу были разложены льняные салфетки, стояло высокое серебряное ведро со льдом и два бокала. В конце концов, портье все-таки был французом, и он просто не мог удержаться от того, чтобы сервировать все красиво.

Я села и протянула генералу свой паспорт. По тому, как он пялился на открытую страницу, я могла смело сказать, что он ни слова не понимает, но по внешней обертке узнает билет на Восточный экспресс.

– Я еду в Берлин, – начала я, – навестить баронессу фон Штубен. Возможно, вы знаете ее?

Сейчас он, похоже, понимал каждое третье мое слово, но приставка «фон» сработала и помогла. Ну, и Gewürztraminer тоже.

Он положил свою каску, взял меня за руку и выдал тираду на немецком.

– Он хочет подняться с вами в ваш номер, – перевел мне клерк за стойкой.

– Скажите ему, что я уже выписалась и что мой поезд вот-вот уходит.

Портье произнес это на немецком, причем очень даже бодро – может, оказывается, когда захочет.

– Однако, – шепнула я генералу, – в Восточном экспрессе у меня спальное купе. Wagon-lits privee[141]. Кровать.

Он все понял.

Противно, конечно, что он принял меня за женщину легкого поведения, но это было и полезно. Он отдал мне мой паспорт.

– Идем, – сказал он.

Он был удивлен, что из вещей у меня только саквояж, но я успокоила его, что весь мой багаж уже в Восточном экспрессе. Он лихо защелкал каблуками и взял мою ручную кладь. Я подняла зонтик.

На железнодорожном вокзале было неожиданно оживленно для дня Пасхи, но большинство путешественников приезжали с восточного направления, а не ехали туда. Как же мне отделаться от этого типа?

Здесь было два Восточных экспресса. Один стоял под табличкой «БЕРЛИН, ОТПРАВЛЕНИЕ – 17:00». Над вторым значилось: «ПАРИЖ, ОТПРАВЛЕНИЕ – 16:00». Мы двигались к берлинскому.

Мой немец что-то проорал кондуктору – мол, мадам настаивает на том, чтобы сесть в вагон прямо сейчас. В конце концов, поезд – на перроне, и мы тоже уже на месте. Однако кондуктор по своему высокомерию не уступил моему генералу.

– Ну хорошо. Тогда Gewürztraminer, – сказала я своему спутнику и повела его в ближайшее кафе.

И что теперь? Мне придется садиться на берлинский поезд, и тогда…

– Вы просто должны пойти со мной домой к баронессе, – очень медленно произнесла я. – Она знает буквально всех. Вероятно, даже вас или вашу жену.

Я достала из своей сумки бумагу и карандаш и попросила его:

– Пожалуйста, напишите мне ваше имя.

Это немного охладило его пыл. Какой бы гулящей он меня ни считал, ему все равно явно не хотелось, чтобы я наболтала о нем какой-то там баронессе с бог весть какими связями. Он осушил свой бокал и заказал еще вина. А потом еще. И еще. Он держал меня за руку, пока я с ужасом следила за тем, как трогается поезд на Париж. Черт. Но что я могла сделать? Стукнуть его зонтиком и убежать? Нереально.

Ко времени, когда уже и для берлинского поезда прозвучала команда «Пассажирам занять свои места», он по-настоящему напился, да и я тоже чувствовала себя не лучшим образом. Мы с ним едва взобрались в вагон. Вопроса о том, чтобы использовать мое спальное купе по назначению, уже ни у кого не возникло.

Генерал передал меня с рук на руки проводнику, который с радостью разместил меня в свободном купе, даже не проверив мой билет.

Через два часа, успев вздремнуть, я услышала голоса.

Кондуктор принял меня за дурочку, которая выпила и перепутала поезда. Он высадил меня в Люсане, и я дремала в зале ожидания, пока на платформу, пыхтя, не прибыл ночной паровоз на Париж.

В моем дыхании все еще хватало паров Gewürztraminer, которые придавали убедительности моему рассказу о перепутанных поездах. Проводник просто взял мой билет и сказал что-то вроде «Вам нужно проспаться, леди», только по-французски.

Когда мы снова подъехали к Гар де л’Эст, уже почти рассвело, и на мадам Страсбург на крыше здания капал моросящий дождик.

– Я сделала это, – сказала я ей.

И сохранила свою честь, хотя и страдала от жуткого похмелья. Наверняка я далеко не первая, кому пришлось напиться ради Ирландии.

Мод уехала во Флоренцию, поэтому я пошла в Ирландский колледж. Отец Кевин был очень мной доволен.

– И это как нельзя вовремя, Нора. Потому что Англия запретила импорт любого оружия в Ирландию. Очень на них похоже: разрешить нашим врагам вооружаться и сделать нелегальными наши попытки защитить себя. Слава богу, вы доставили деньги очень вовремя. Сделка будет заключена, винтовки закуплены. Теперь останется только доставить их в Ирландию.

– Даже не смотрите в мою сторону, – предупредила я. – Я уже повесила свой боевой зонтик на гвоздь.

Он засмеялся.

– «Асгард» уже готов к отплытию. Но им придется как-то ускользнуть от королевского флота.

«Ну вот, замечательно, – с сарказмом рассуждала я. – После того как я так рисковала, успех всей миссии будет зависеть от какой-то хромой женщины на парусной лодке. Что ж, думаю, хотя бы Питер будет доволен».

– А когда приезжает профессор Кили? – поинтересовалась я.

– Боюсь, это снова откладывается. Мне телеграфировали из Левена. Профессор Кили помогает университету сохранить их библиотеку и вывезти оттуда самые ценные книги и рукописи. Когда начнется война, возникнет реальная опасность разграбления мародерами.

Когда начнется война. Уже никаких «если». Осталось выяснить дату.

Я не могла удержаться и рассказала мадам Симон, что была в Страсбурге.

– Хотела посетить местный собор на Пасху, – объяснила я, а потом рассказала, как там было красиво: чудесный хор, прекрасная музыка, розоватый камень стен.