— Ага! Ты меня любишь?

— Чаще всего, особенно когда ты спишь и не храпишь. Погоди, погоди! — Я выпрямилась на сиденье и повернулась к мужу. — Ты хочешь сказать, что мужчины, ты в том числе, не любят, когда женщины, я в том числе, спрашивают, любишь ли ты меня?

— Попробуй перевести этот вопрос на английский, — захихикал Андрей, довольный своей маленькой местью. — А какой вопрос-то?

— Сдаешься?

— Ладно, сдаюсь.

Вопрос, который мужчины не любят больше всего

Это был комплексный обед, он же один из первых девичников, в ресторане гостиницы «Минск». Нам было слегка за тридцать — тот возраст, в которой, была бы фантастическая возможность, хотелось бы вернуться. Дети уже подросли, ты вышла на работу, обладаешь женским опытом, который еще не сказался на внешности, рожать более не собираешься, а силы в себе чувствуешь громадные. Женщины от тридцати до климакса — это и есть настоящие женщины, у которых уже позади девичьи комплексы, эмоциональные потрясения влюбленностей, замужество, рождение детей и первичное сумасшествие материнства, а немощная старость еще за горизонтом. Впрочем, то же самое можно сказать и о мужчинах. Но для них все-таки бо́льшую роль играет карьера, честолюбивые гонки в забеге за жизненным успехом. Кроме того, многие из них еще не перебесились.


На девичник я опоздала, хотела вообще не приходить, не портить подругам настроение своим мрачным видом, но потом решила: пойду, может, развеюсь.

— Хвораешь? — спросили меня девочки, которые уже покончили с супом и ждали второе.

— Нет, но есть не хочу, буду только компот.

— Вся наша жизнь компот, — дурашливо, на мотив какой-то оперной арии пропела Катя. — Колись, Алена! Твои дети взорвали кабинет химии или тебя гложет простое женское желание придушить мужа?

Я скривилась и усмехнулась:

— Придушить будет слишком гуманно.

— Если тебе не хочется его кастрировать, — предположила Катя, — значит, речи нет о любовнице?

— Никакой любовнице это чучело не нужно. Кроме меня, дуры. Он заявился домой в пять утра! Уходя с работы, позвонил, спросил, что купить. Я сказала: хлеб и молоко. И все! Пропал. Я провела безумную ночь в обнимку с телефоном. Поймала себя на том, что грызу ногти, с детства такого не было, вот посмотрите, — показала на свои изуродованные ногти, — только вчера маникюр делала. Когда я объелась лаком для ногтей, принялась выть в подушку. Я сходила с ума, я не могла отогнать от себя жуткие картины: как его переехала машина, он истекает кровью, замерзает на снегу. Или на него напали бандиты с ножами…

— И опять-таки он истекает кровью на снегу, — продолжила Ирина.

— Или провалился в открытый канализационный люк, — подхватила Элька, — утонул в мутном зловонном потоке, который несет его тело в сточную канаву.

— Или попал под поезд в метро, — подала голос Настя.

— Или с крыши упала огромная сосулька точно ему в темечко, — внесла свою лепту Катя.

Сочувственно-насмешливая готовность, с которой подруги нарисовали жуткие картины, походила на приглашение: «Добро пожаловать в клуб!»

— Рассказывай дальше, — попросила Настя. — Заявляется Андрей в пять утра…

Я переводила взор с одной подруги на другую — все были подозрительно благодушны. Хотя обычно даже малая малость нервной тревоги вызывала дружный ответный порыв — лечить, спасать, рассуждать, плакать за компанию. А тут они вразвалочку: «И что дальше?» Как будто я не полумертвая или не полуживая после вчерашнего. Как будто я не «столб». Они меня называли: «Алена — ты столб нашей компании».

— Портфель держит в вытянутой руке, из портфеля капает. И говорит: «Дай три рубля с таксистом расплатиться». В такси он «нечаянно» сел на портфель, молочные пакеты лопнули, хлеб расквасился. То, что при этом пострадали служебные бумаги, мне кажется, Андрея волновало больше, чем мои страдания. Девочки, вы понимаете, что я пережила? — спросила я с подозрением.

Подозрения никто не уловил.

— Хотя Андрей, конечно, извинялся? — уточнила Эля.

— Настолько пылко, насколько похмельный мужик может каяться в пять утра, — ответила за меня Ира.

— Кажется, вам смешно? — обиделась я.

— Это смех сквозь слезы, — заверила Настя. — Где Андрей был-то?

— По его версии, — вредно вставила Катя.

— У друга Димки. Заехал на минутку передать какую-то деталь к радиоприемнику. Они выпили по рюмке, потом жена Димки накрыла ужин, и покатилось.

— Телефон у Димки, конечно, не работал, — заметила Элька.

— Работал, — возразила я. — Но ведь Андрею все время казалось, что он сейчас уйдет.

— Ага, — сказала Ира, — еще по одной, и разбежались. До боли знакомая ситуация.

— Толик однажды пропал на двое суток, — заговорила Катя (Толиком звали ее тогдашнего мужа, журналиста). — Он поехал провожать коллегу на вокзал и за каким-то чертом сел в поезд. Звонит — через два дня! — и сообщает, что находится в Смоленске, тут такой материал! Сенсация, бомба! Я не могла одна мучиться, подключила его маму и сестер. Нас уже по голосу узнавали во всех московских моргах и больницах. Ой, вспомнила! Толик рассказывал, на соседнем крейсере был аналогичный случай. В другой редакции, в журнале «Советская милиция», там все журналисты со званиями, как обычные милиционеры, то есть считается, что несут службу и их могут поднять по тревоге. Умер Брежнев — тревога, всем быть на рабочих местах, главный редактор должен отчитаться о боевой готовности коллектива. А одного корреспондента нет. Звонят ему домой, жена говорит: он ведь в командировке. Ни в какую командировку его не отправляли, закатился к любовнице. Во время утех, понятное дело, телевизор не включали, а когда утомились и включили — там мертвый Брежнев. Корреспондент пулей помчался в редакцию. Главный редактор молнии и громы мечет: «Ты где был?» А парень в струнку вытянулся и рапортует: «Скорбел!»

Мы отсмеялись, и Настя призналась:

— Олег тоже как-то «скорбел» почти сутки.

— С любовницей? — ахнула Катя.

— С пиломатериалами. Что тебя постоянно на адюльтерные версии тянет? Мы хотели заняться торговлей лесом. Олег трое суток гнал груженый «КамАЗ» из Коми. Приехал на склад и, пока разгружали, отошел в сторонку, присел на доски и отключился.

— Это простительная «скорбь», — вступилась я за Олега. — Он же не квасил с дружками, а непосильно работал.

Я чувствовала, что тугая пружина обиды на мужа отпускает. Андрея не оправдывает то, что не одинок в своем мерзком поведении. Но все-таки типичный мерзавец — это легче, чем уникальный.

— Как же! — хмыкнула Настя. — Прежде чем богатырски уснуть, он принял на грудь с хозяином склада и компаньоном Лешкой. Потом Лешка решил, что Олег, не прощаясь, отбыл домой, и склад закрыл.

— А телефона там не было? — спросила Элька.

— Спящему телефон без надобности, — ответила я за Настю. — Бедный Олег, как ему жестко было, наверное, на досках.

— Это я бедная! — не согласилась Настя. — Я звонила по долам и весям в ГАИ, спрашивала, не перевернулся ли «КамАЗ» с лесом на их участке. Мы взяли большую сумму в долг у полубандитов, если бы лес пропал, я бы в жизни не расплатилась, и как меня заставили бы платить, страшно было подумать.

— Меркантильная, — осуждающе покачала я головой, — ты печалилась о деньгах, а не о муже. Олег у тебя золотой парень.

— Пробы ставить негде, — хмыкнула Настя. — За полночь я догадалась позвонить Лешке и выяснила, что Олег в Москву прибыл. И тут, к твоему сведению, Алена, я перестала терзаться долгами и деньгами, а просто по-бабски сходила с ума.

— А телефон там был? — снова спросила Элька.

— Был, — ответила Настя. — И Олег, когда очнулся, по надобности ему захотелось, кругом темнотища, как здесь очутился, не помнит, чиркая зажигалкой, добрел до подсобки. И кому он первому позвонил? Не мне! А Лешке, спросить, где туалет.

— И те полчаса, которые Олег справлял нужду, прежде чем успокоить тебя, позвонить, ты ему простить не можешь, — сказала я.

Я питаю слабость к Олегу, мягкому, спокойному, покладистому. Если бы взять частичку Олежкиной благодушности, способности долго раскачиваться и перенести в моего мужа, который легко вспыхивает и заводится с пол-оборота, я жила бы с идеальным мужчиной.

— Мне он не позвонил! — заявила Настя и выдержала многозначительную паузу.

Обвела нас по очереди строгим взглядом, как следователь, который предупреждает свидетелей о даче ложных показаний.

— Олег снова завалился спать! — продолжила Настя. — А позвонил мне Лешка и спрашивает: «Олег тебя предупредил?» Я блею: «О чем?» Лешку зевота раздирает, и говорит он невнятно, сумбурно. Сказал бы просто: «Олег заперт на складе, не волнуйся». А Лешка бормочет, что Олег недавно выходил на связь, туалет искал, а освещение отключено. Какой туалет? Какое освещение? Дурдом, «муж профессор» в худшем варианте. Когда мы с Лешкой приехали на склад, включили свет и нашли Олега, он преспокойненько спал на досках, свернувшись калачиком. Час назад я молилась: только бы жив! А теперь мне хотелось дернуть за верхнюю доску, чтобы весь штабель его накрыл. У Олега, видите ли, кончился газ в зажигалке, дорогу в подсобку он не нашел и спокойно завалился дрыхнуть дальше.

— И все-таки у него есть смягчающие оправдания, — стояла я на своем.

— У них всегда есть оправдания, и всегда смягчающие, — сказала Катя. — А нам седые волосы закрашивать.

— Девочки, — заговорила Эля, — я читала, что в будущем появятся портативные беспроводные радиотелефоны, которые можно носить с собой и каждую минуту в любом месте легко выходить на связь.

— Фантастика, — скептически отреагировала Катя. — Видела я радиотелефоны, они есть у военных. У меня был один полковник. Здоровые штуки, я про телефон, а не про то, что вы подумали. Этот аппаратик в дамскую сумочку не положишь и в карман мужских брюк не засунешь. Никто не согласится их таскать.

— А стоить будут как крыло самолета, — поддакнула Настя. — Чтобы не вгонять жену в панику, радиотелефон не требуется, хватает городских и домашних, Москва давно телефонизирована. Дело не в телефоне, а в принципе.

С последним замечанием мы единодушно согласились.

Уже покончили с компотом, официантка убрала со стола, но расходиться не хотелось. В наших учреждениях к опозданию с обеда относились гораздо лояльнее, чем к опозданию к началу рабочего дня. Мы заказали кофе.

— Мне не повезло больше вас всех, — настала Ирина очередь поведать свою печаль. — У меня есть черный день в году — семнадцатое октября. Если семнадцатое попадает на субботу, то черной становится пятница, если на воскресенье, то понедельник, а то и вовсе нет системы, однажды это случилось двадцать четвертого октября в среду.

Мы переглянулись: эта дата ничего нам не говорила.

— День рождения Колиного начальника, завотделом в «Спортснабе», Василия Захаровича, — пояснила Ира. — Супруга зава, Клавдия Егоровна, — эсэсовская мегера. Она держит мужа в строгом ошейнике, на коротком поводке и периодически стегает плеткой. Что вы ухмыляетесь? Я серьезно говорю! Не удивлюсь, если она его поколачивает или гаркает: «К ноге!» Но раз в год, на день рождения, Василий Захарович перегрызает поводок и убегает на свободу. Возможно, у них такой уговор, не знаю. Одному в загул ударяться Василию Захаровичу неинтересно, сослуживцев завлечь — авторитет подрывать, он выбрал в компанию моего Колю. Во-первых, Коля не проболтается, во-вторых, благодаря большой массе тела не наклюкается до положения риз и до дома доставит, в-третьих, это уже стало привычкой, традицией. Я пыталась в приближении даты Колю не пускать на работу. Девочки, между нами, я ему однажды пургена в борщ насыпала, Коля четыре дня с унитаза не вставал. Бесполезно. Банкет был просто перенесен.

— Отравительница! — рассмеялись мы.

— Вам легко говорить! То есть не легко, сами знаете, каково ночь-заполночь от страха трястись. Но по графику! Каждый год! И ведь сначала я про этот график не помнила. Семнадцатое октября — не двадцать третье февраля и не восьмое марта. За год стиралось из памяти, про бабушкин день рождения забудешь в суматохе, уж про именины начальника тем более. Но потом, в преддверии, меня уже начинало колотить, и Колю я обрабатывала. И он клялся, что не задержится, а если задержится…

— То обязательно позвонит, — подсказала Элька.

— Вот именно! Ни разу не позвонил. Я подозреваю, что ему самому это все нравится. Они начинают чинно — в ресторане, а заканчивают на лавочках в скверике, а еще Василий Захарович любит на детских площадках, на качельках-карусельках догоняться водочкой и песни петь.

— Если ты точно знаешь, где и с кем Коля, — пожала плечами Настя, высказавшая общее мнение, — то почему нервничаешь?