Тяжелыми шагами Лодовико Сфорца подошел к окну, посмотрел на кусочек неба, перечеркнутый крест-накрест железной решеткой, и прислонился к стене. Крики охраны на крепостной стене передавались от башни к башне, а у подножия стены вдруг взмыл вверх молодой женский голос, поющий незамысловатую песенку.

Моя краса, моя любовь, мое спасение,

Как далеко мне жить приходится от вас.

Не остается мне иного утешенья,

Как вспоминать сиянье милых синих глаз…

Голос был чистый, звонкий, чуть ломкий, но узнику он показался самым прекрасным из всех, что ему довелось слышать. Это пела женщина… женщина! Он так давно уже не видел ни одной, он, так любивший их когда-то! Он закрыл глаза, вызывая в памяти прелестные лица, украшавшие его жизнь, всегда окружавшие его, как цветочная гирлянда или как… петля. Так было, когда женщины отвернулись от него, когда все пошло прахом. Но он все равно предпочитал думать о них, чем о своем потерянном герцогстве. Это было не так больно. Он положил столько сил, чтобы добиться гордого титула герцога Миланского, скольких трудов и интриг это стоило… а сколько крови! И вот, когда он решил, что крепко держит в руках власть, она просочилась у него меж пальцев, как горсть песку, растаяла, как дым.

«Моя краса, моя любовь…» – начал он, но голос пресекся. Никогда больше не сможет он петь. Он вернулся к кровати и сел, обхватив голову руками.


Первое представшее перед ним женское лицо было лицо матери. Прекрасное и чистое женское лицо, нежное и в то же время энергичное. Бьянке-Марии Висконти было всего шестнадцать лет, когда она вышла замуж за кондотьера Франческо Сфорца, которому было сорок, и принесла ему в приданое трон Милана. Но она обожала мужа, всегда верно служила ему и поддерживала во всем. Родила ему семерых детей и великодушно приняла многочисленных незаконно рожденных отпрысков, коих он оставлял повсюду. Лодовико был пятым ребенком в семье, четвертым по счету сыном. Может быть потому, что на первый взгляд в нем ничего не было от наследника трона, мать любила его больше всех. Бьянка-Мария ценила в нем гибкий ум, образованность, его красоту. Она всегда была снисходительна к шалостям младшего сына, который был с ней неизменно ласков, в то время как остальные не думали ни о чем другом, кроме потасовок… Сколько часов она провела, нежно расчесывая густые черные кудри сына. Она любила его смуглое лицо с живыми глазами, с резко выраженными чертами, крупным носом с горбинкой. Она также любила смотреть, как он носится и играет с братьями в садах Виджевано, счастливый и беззаботный, каким бывают лишь в этом возрасте, она часто подзывала его к себе, чтобы он почитал ей стихи, или просто поболтал с ней… на латыни.

Это было чудесное время игр и веселья. Лодовико послали вместе с братом Галеаццо для завершения образования при дворе короля Людовика XI, верного друга Франческо Сфорца.

Но неожиданно в ночь на 8 марта 1466 года Франческо Сфорца скончался, и Бьянка-Мария отозвала сыновей домой. Галеаццо должен был взойти на отцовский трон, а его братья – занять подобающее им место итальянских принцев. Так начались удары судьбы.

Галеаццо был утонченным и изящным принцем, великолепным и умным, но вместе с тем властным и безумно жестоким. Он стал тяготиться материнским игом, и вскоре Бьянка-Мария скончалась в Меленьяно от загадочного недуга. Поговаривали об отравлении ядом. Лодовико горько оплакивал ее смерть. Он и так не питал к брату особенно нежных чувств, а после смерти матери стал открыто его ненавидеть. Этому способствовало и решение Галеаццо отослать подальше и как можно скорее братьев, в которых он видел возможных претендентов на престол. Таким образом Сфорца-Мария получил герцогство Бари, на другом краю Италии, Асканио, получивший сан священника, занял епископское кресло в Павии, остальные же отправились во Францию, где должны были представлять своего брата на заочном бракосочетании оного с сестрой королевы Франции, белокурой Боной Савойской. 10 мая 1468 года они прибыли в Амбуаз в одеждах, расшитых золотом и драгоценными камнями, и преклонили колени перед новой герцогиней.


Бона Савойская была молода и хороша собой, но Лодовико она никогда особенно не нравилась.

– Дура, – говорил он своему наперснику Галеаццо Сансеверино. – У нее нежные голубые глаза, но такие пустые… Если ее супруг сгинет, ей ни за что не удержать Милан в своих руках…

Это была чистая правда, но пока был жив Галеаццо, Боне ничего другого не оставалось, как быть образцовой супругой, неизменно любезной, которая старалась во всем соглашаться со своим мужем. Галеаццо застроил Милан зданиями и плахами, беспрестанно давал блестящие балы и устраивал жестокие казни. По его приказу несчастному крестьянину, поймавшему на герцогских землях зайца, пришлось съесть свою добычу целиком, со шкурой и костями, отчего бедняга умер. Одного священника закопали заживо в землю вместе с трупом человека, которого тот отказался отпевать. Кого-то затравили собаками… Милан содрогался, но молчал. Лодовико наблюдал…

Внезапно перед ним чудесным образом очистилась дорога к трону. На утро Рождества 1476 года герцог Галеаццо был убит тремя фанатиками, когда он направлялся в церковь на службу. На руках безутешной Боны остался маленький восьмилетний сын Д-Жан-Галеаццо. Вдова, женщина слабая и поддающаяся влиянию окружения, передала всю власть в руки старого канцлера своего супруга, Чиччо Симонетте. Тот, будучи мудрым и осторожным политиком, пожелал отослать братьев подальше от Милана. Сфорца-Мария вернулся в Бари, Лодовико был сослан в Пизу, Асканио – в Перуджу, Тристан – во Францию, туда же отправился и Оттавио. Но смерть вновь нанесла один за другим несколько ударов: утонул в Адде Оттавио, Сфорца-Мария скончался от болезни, Асканио никому не был страшен из-за своего сына. Самовольно прервав ссылку, Лодовико тайно вернулся в Милан. Сообщник открыл ему ворота замка и калитку в сад, где прогуливалась герцогиня Бона. Увидев его, она подпрыгнула от удивления.

– Вы здесь? Как вы проникли сюда?

Он опустился на колено и поднял к ней Полный ласки взор.

– Государыня и сестра моя! Умоляю, выслушайте меня. Если я и нарушил ваш запрет, то лишь из чувства братской любви к вам. Мне стала невыносима мысль, что вы здесь одна, в окружении людей без совести и чести, что они грабят вас и обкрадывают, заставляют отвернуться от вас ваше собственное семейство, естественных союзников вас и вашего сына, нашего юного герцога…

– О ком вы говорите? Кто эти неверные слуги? Я надеюсь, вы не имеете в виду нашего дорогого и мудрого Чиччо…

– Именно о нем я и говорил, мадам. Это старый плут, и я вам докажу это, когда настанет срок. Но заклинаю вас, позвольте мне вернуться к вам, возвратите мне свое доверие… и свою дружбу. Разве вы не знали, что я всегда вас боготворил?

Лодовико умел при желании очаровать кого угодно. Его голос звучал глубоко и страстно, волнуя женщин, их также завораживал смелый взгляд его черных глаз. Бона не была исключением. Она протянула молодому человеку руку, унизанную сверкающими перстнями.

– Забудем прошлое, брат мой, и будем жить в добром согласии. Но вы мой должник в том, что касается Чиччо. Такие обвинения требуют доказательств.

– Они будут у вас, – заверил Лодовико, целуя край парчового платья герцогини.

И он действительно представил полное признание старого Чиччо во всех грехах, однако забыв добавить, что канцлера похитили по его приказу и долго пытали, так что у него не было возможности отказать в чем-либо Лодовико. Бона, и не подумав навести справки, подписала смертный приговор своему самому верному слуге. Чиччо Симонетта сложил голову на плахе. Но чуть раньше, узнав о примирении Боны и Лодовико, канцлер предсказал развитие событий.

– Милостивейшая герцогиня, – пророчествовал он, – я наверняка потеряю голову, но вы потеряете регентство…

Старый мудрый Чиччо угадал. Следующим этапом, который наметил себе Лодовико, было прямое устранение Боны, для чего имелось готовое средство.

Бона, молодая и легко поддающаяся внушению, была очарована неким юным скульптором, Антонио Тассино, тщеславным и пустым человеком, которого она осыпала золотом и одевала в парчу. Он стал ее любовником. Это был крайне наглый любовник, осмелившийся однажды утром заставить ждать в прихожей грозного герцога Бари (Лодовико унаследовал от своего брата Сфорца-Марии титул герцога Бари). Это оказалось грубейшей ошибкой: Лодовико управлял теперь городом вместо Чиччо. Красавец скульптор позволил себе доверить одни из городских ворот для сбора пошлины своему родственнику, и Лодовико не упустил представившейся ему возможности: он приговорил скульптора к изгнанию. Тассино отвезли на границу. Бока, обезумев от горя, валялась у него в ногах.

– Не отнимайте его у меня… Его преступление можно искупить. Без него я не смогу жить.

– Никто вам не запрещает жить с ним, сестрица. Я не могу его вернуть в Милан… Но что вам мешает последовать за ним? Вы же знаете, я буду смотреть за вашим сыном, как за своим собственным ребенком. Зачем же вам отказываться от своего счастья? Поезжайте…

Боне не надо было повторять дважды. Она, не мешкая, покинула Милан, не догадываясь, глупая, что дороги назад ей не будет. Герцогиня, забывающая о своем долге настолько, что готова бежать за своим любовником, не может быть регентшей. Впрочем, когда она прибыла в Абиатеграссо, ее встретил вооруженный отряд, давший ей понять, что путешествие окончено. Бону заключили в замок, откуда она больше не выходила.

Регентство таким образом наконец оказалось в руках Лодовико. Он пока не владел короной, но Милан уже принадлежал ему.

В это время в жизнь Лодовико вошла настоящая любовь. В 1480 году он встретил Чечилию Галлерани, слывшую самой прекрасной девушкой в Милане, к тому же самой образованной. Душа поэта жила в ее прелестном теле нимфы. Тот, кого теперь называли Лодовико Моро,[11] скорее не из-за смуглого лица, а потому что в его гербе было изображение шелковицы, воспылал к ней любовью с первой встречи…

Она сидела среди других знатных дам на трибуне, воздвигнутой для них в Миланском соборе. Перед ними разворачивалась пышная церемония коронации молодого герцога Д-Жана-Галеаццо. Сопровождаемый вибрирующими ликующими звуками длинных серебряных труб, в благоухающем дыму кадильниц мальчик-герцог рядом с дядей вошел в неф, едва удерживая равновесие под неимоверной тяжестью торжественного наряда и бархатного плаща, шитого золотом и серебром.

Лодовико, важный и внешне невозмутимый, шагал, устремив взор на алтарь, у подножия которого их ждал архиепископ в лице его младшего брата Асканио. Он ни о чем не думал, разве только о том, что однажды, он был в этом абсолютно уверен, подобная церемония повторится, и главным героем на ней будет он сам… Внезапно, будто притягиваемый магнитом, он повернул голову. Его взгляд остановился на тонком лице с огромными сияющими глазами в обрамлении черных блестящих волос, усыпанных драгоценными камнями. Он заметил тонкие алые губы, улыбавшиеся ему. Дрожь пробежала у него с головы до пят.

Больше он ничего не видел вокруг, только указал на незнакомку своему любимому поэту Бернардо Беллинчиони. Тот улыбнулся.

– Ее зовут Чечилия Галлерани, монсеньор… Говорят, она тайно влюблена в вашу милость. Она пишет премилые стихи.

– Сейчас стихи напишешь ты, самые лучшие, и побыстрей! Вглядись в нее хорошенько и постарайся описать то, что я сейчас чувствую в самых ярких и страстных красках.

Бернардо поклонился, улыбаясь.

– Монсеньор может мне довериться. Он не будет разочарован.

Действительно, вечером прекрасная Чечилия нашла в своей комнате сонет и брошь в виде бриллиантового букета в бархатном футляре. В сонете ее умоляли о свидании.

Беллинчиони не солгал, говоря, что Чечилия была тайно влюблена в Лодовико. Она обожала его издали, не осмеливаясь приблизиться, но раз он попросил о свидании, у девушки не хватило духу долго ему сопротивляться. Неделю спустя, глубокой ночью поэт Беллинчиони потихоньку привел прекрасную поэтессу в личные покои регента.

Это не было банальной любовной интрижкой. Лодовико Моро действительно безумно влюбился в Чечилию. Обладание лишь еще больше разожгло эту любовь. Два года спустя он обратился к властелину Флоренции Лоренцо Медичи с просьбой прислать ему одного из прекрасных художников, коими так славился город. Лоренцо Великолепный послал к нему неизвестного художника, который к тому же был искусным инженером и умел делать все на свете. Это был высокий, величественный мужчина, с необычайной красоты внешностью и взглядом, проникающим, казалось, далеко за пределы человеческого познания. Его звали Леонардо да Винчи…

Лодовико поселил его в Милане и первым делом поручил ему написать портрет своей возлюбленной.[12] В то время он просто купался в счастье, дни его были заполнены увлекательными делами по украшению Милана и пополнению его коллекций; ночи, полные страсти, он проводил в объятьях Чечилии. Художник стал его другом и верным соратником, ибо его разностороннему гению была любая задача по плечу. Вместе они понастроили в полях ирригационные каналы, отчего необычайно возросло плодородие земель. Так проходило время в прекрасных и сладких трудах…