Взяв с поставца серебряный кувшин с вином, Жиак наполнил два кубка. Он наливал густо-красную жидкость медленно, высоко подняв горлышко кувшина, отчего вино слегка вспенилось. Затем протянул один кубок жене.

– Выпьем за мою победу, дорогая. Теперь она совсем близка.

Жанна де Жиак машинально приняла из рук мужа кубок и слегка пригубила вино.

– Какая победа? Что вы еще задумали?

Сардоническая усмешка осветила будто высеченные из камня черты его лица.

– Вы пейте сначала, тогда скажу.

Чтобы заставить ее поскорее выпить, он поднес к губам свой кубок, стараясь, однако, не касаться краев губами. Его пристальный взгляд был прикован к ее лицу. Ни о чем не подозревая, она отпила вино, и, не осушив кубка, поставила его на стол.

– Ну вот, я выпила! Рассказывайте теперь.

Но он покачал головой, отставил свой по-прежнему полный кубок и скрестил руки на груди.

– Пока не время. Почему вы не допили вино?

– Но… Я не знаю! Мне не хочется пить!

– Пейте, говорю вам… И до последней капли!

В глазах Жанны мелькнула растерянность. Затем муж увидел, как в них медленно проступает ужас. Он шагнул к ней, положив руку на кинжал, висящий у пояса.

– Пей же!

Она, вскрикнув, поднялась из-за стола, смахнула на пол кубок, о содержимом которого она наконец догадалась, и бросилась вглубь комнаты, пытаясь, как ребенок, спастись от него за пологом кровати.

– Презренный!.. Ты хочешь убить меня? Но за что? За что?

Он пошел прямо на нее, вперив в помертвевшее от страха лицо безумный взор. Схватив жену за руку, он швырнул ее наземь.

– Ты мне мешаешь. Ты больше ни на что не годна, а я люблю другую. Об этой победе я тебе и говорил. Завтра я буду вдовцом и смогу жениться на ней.

– Нет! Я не умру! Слава Богу, я выпила не все вино!

– Ты выпила достаточно, и я позабочусь о том, чтобы это возымело быстрое действие.

Наклонившись, он подхватил жену на руки. Она была очень тяжелой вследствие большого срока беременности, но Жиак обладал поистине геркулесовой силой, от ярости еще удвоившейся. Бегом он бросился вниз по лестнице башни, даже не подумав накинуть на плечи своей жертвы плащ, хотя она, собираясь отойти ко сну, уже разделась и дрожала от холода в своей тонкой сорочке. Крики Жанны звучали глухо как в колодце, коим по сути и была эта проделанная в стене каменная винтовая лестница. Ее жалобные мольбы о помощи могли бы расстрогать даже камни замка, но хозяин отдал приказ, и ни один человек из вооруженной охраны даже носа не высунул. Во дворе замка, заполненном ночными тенями, было пустынно и тихо. Только оседланный конь был привязан у входа рядом с жаровней, полной углей. Заледеневшей от страха Жанне де Жиак показалось, что она стоит у порога ада.

Пьер рывком бросил ее поперек крупа коня, крепко привязал, потом вскочил в седло и вонзил шпоры в бока скакуна. Животное стрелой сорвалось с места и, пробарабанив копытами по подъемному мосту, пустилось вскачь по полю. Жанна, которая уже ощущала действие яда, испустила пронзительный крик от причинявшей ей мучительную боль дикой скачки.

– Пощади, Пьер… Вспомни о ребенке, которого я ношу!..

В ответ раздался зловещий хохот.

– Ребенок? Неизвестно еще, чей это ублюдок… Впрочем, какая разница? Я остановлю коня, только когда ты сдохнешь!

Стоны несчастной заглушило ржание коня, безжалостно пришпоренного седоком. И адская скачка продолжалась. Полузадушенная путами, беспрестанно стукаясь головой и ногами о бока коня, Жанна де Жиак при каждом толчке издавала отрывистый стон. Ее внутренности казалось пожирало пламя.

Убийственная скачка продолжалась по виноградникам, лесам и полям, наводя ужас на крестьянина в сельской хижине и лесника в своем домишке. Те, кто видел пронесшегося мимо черного всадника на бешеном коне с привязанной поперек седла белой фигурой, испускающей душераздирающие крики, думали, что им повстречался окаянный охотник, ведущий свою адскую охоту во тьме ночи.

Пьер Жиак проскакал со своей жертвой пятнадцать лье и только почувствовав, как дрожат под ним бока усталого коня, наконец остановился. Перед ним на крупе измученного животного лежал закоченевший труп, весь перепачканный кровью, с судорожно сморщившимся лицом, на котором застыла гримаса ужасной агонии.

Он отвязал мертвое тело, и оно соскользнуло наземь. Длинные волосы несчастной, слипшиеся от пота, окунулись в лужице, где дробилась, отражаясь, луна. Жиак, даже не удостоив взглядом ту, что долго была спутницей его жизни и сообщницей, взял притороченную к седлу лопату, предусмотрительно им захваченную, и принялся копать могилу прямо там, где сошел с коня, посреди леса. Затем бросил в яму тело Жанны, забросал землей и навалил сверху несколько больших камней. Потом вскочив на измученного коня, не оглянувшись, пустил его неспешной рысью. Как он и пообещал себе, теперь он был свободен.

Несколькими неделями позже он женился на прекрасной графине де Тонер, сыграв пышную свадьбу. Король собственной персоной почтил торжественную церемонию.


С тех пор, казалось, все удается Пьеру де Жиак. День ото дня росло пагубное влияние, которое он оказывал на слабого и непостоянного Карла VII. Вскоре он уже в качестве признанного фаворита стал править, как настоящий деспот, при дворе в Бурже, запуганном и безгласном. 3 августа 1426 года он был назначен Первым камергером, что дало ему безграничную власть. Перед его спесивой наглостью дрожали самые высокородные вельможи, гнули перед ним спину, осыпая пышными дарами, чтобы не навлечь на себя недовольство фаворита. Разве не ему взбрело в голову составить отряд из полутора сотен головорезов, настоящих бандитов, чтобы, якобы, охранять монарха? В действительности же эта шайка была на службе нашего сеньора-разбойника, который изо всего умел извлечь выгоду. Король, слишком довольный унижением, коему подвергались могущественные феодалы, от спеси которых он немало претерпел, с улыбкой смотрел на проделки своего фаворита… и молчал. Между тем вернулся ни с чем из Бургундии Жорж де ля Тремуй, куда он был отправлен с посольской миссией. Ему хватило одного-двух взглядов по сторонам и нескольких услышанных слов, чтобы понять, как обстояли дела: женщина, которую он любил, вышла замуж за Жиака и тот царил при дворе как настоящий тиран, без малейших колебаний устраняя неугодных ему людей. Ля Тремуй понял, что вместе им будет тесно. Он во многом был похож на Жиака: та же неистовая жажда могущества, тот же вкус к богатству, то же полное отсутствие каких бы то ни было угрызений совести. Но у этого знатного сеньора, которому судьба уготовила столь пагубную роль,[9] все эти черты смягчались сообразительностью и политической гибкостью, коих был лишен Жиак.

После краткой стычки с могущественным фаворитом, Ля Тремуй не стал настаивать на своем. Он удалился в тень, чтобы хорошенько подготовиться к осуществлению своих замыслов.

В эти тяжкие годы безвременья во Франции все же сыскался ангел-хранитель, который терпеливо и неустанно трудился, разрушая пагубные сооружения Изабо, защищая слабого короля, если надо, то и против его воли, чтобы сплотить распавшуюся на клочки страну вокруг своего монарха. Этим ангелом, который позже расчистит дорогу Жанне д'Арк, первым поверившим в то, что ей суждено сыграть решающую роль, была женщина, собственная теща Карла VII, та, что годами выручала его от убийственных мероприятий Изабо, была ему настоящей матерью, дала ему надлежащее воспитание и образование и возвела на трон. Эта женщина – Иоланда Арагонская, герцогиня Анжуйская, графиня Прованская, королева Сицилии, одна из величайших женщин всех времен с душой государственного деятеля и сердцем рыцаря, та, которую называли королевой четырех королевств.[10]

Этому слабому королю, которого она вечно старалась спасти от него самого, она дала замечательного полководца: Артура де Ришмон, брата герцога Бретонского. Этот надменный и упрямый бретонец с суровым лицом в шрамах, получая шпагу коннетабля, поклялся положить жизнь и все свое состояние на службу королю, из которого он, как и Иоланда, поклялся сделать великого государя. Вдвоем они твердой рукой поддерживали все, что еще держалось на ногах в несчастном королевстве. Они могли лишь сожалеть о разрушительном влиянии Жиака на короля, в этом Ля Тремуй был уверен. Поэтому он отправился на встречу с королевой Сицилии. Благо наступила зима и в военных действиях наступила передышка. Избавившись на время от этих забот, Иоланда и Ришмон вполне смогут заняться Жиаком.


– Так больше не может продолжаться, – в негодовании вскричал Ля Тремуй. – Как ваше величество намерены продолжить войну весной? Жиак присваивает все деньги, выделяемые штатами. Кроме того его преступлениям давно потерян счет…

– Не следует забывать, – мрачно заметил Ришмон, – о загадочной смерти его жены. Как утверждает ее супруг, графиня де Жиак умерла родами, но по тому, как он поспешно женился вновь, видно что эта кончина была как нельзя более кстати!

– Монсеньор коннетабль совершенно прав! – подхватил Ля Тремуй. – Этот человек – настоящая язва на теле нашего короля. Надо избавить его от недуга, пока он не поглотит всех нас, а с нами и остаток королевства.

Серые глаза Иоланды Арагонской спокойно взирали на стоящего перед ней толстого вельможу.

– Что же вы предлагаете, мессир? Король почти не расстается с графом де Жиаком и будет изо всех сил противиться любым действиям, направленным против него.

Ля Тремуй стукнул кулаком по столу.

– Придется пренебречь подобными соображениями, мадам. Это будет не первая услуга, что ваше величество окажет королю против его воли.

– Легко сказать, да трудно сделать.

– Может быть сыщется способ… Коннетабль подошел к креслу королевы Сицилии и, слегка наклонившись, проговорил:

– Мы вскоре должны последовать за королем в его поездке по провинции. Нам надо сделать так, чтобы кортеж сделал остановку в Иссудоне. Там у меня есть осведомители, но нам придется действовать быстро. Лис хитер и у него всегда ушки на макушке.

– Он влюблен, – вне себя вскричал Ля Тремуй. – Какой мужчина будет думать о своей безопасности в объятиях любимой женщины?

– Если она тоже его любит, то сумеет защитить, – заметила королева.

Ля Тремуй пожал плечами.

– Красавица Катрин любит только себя! И она бы досталась мне, если бы не эта миссия, будь она неладна! Я предоставил негодяю свободу действий. Если же Жиаку придется расстаться со своим могуществом… или с жизнью, она по нем плакать не станет.

– В таком случае, вам предстоит постараться, сеньоры, – заключила Иоланда. – Но поторопитесь! Времени в обрез, и королевство поражено тяжелым недугом…


В начале февраля двор Карла остановился в Иссудоне. Тамошний замок представлял собой мощную крепость, возведенную вокруг главной башни, именуемой Белой в память о королеве Бланш Кастильской. Жиак с женой, которые вернулись из Оверни, заняли, конечно, одну из самых великолепных комнат, расположенных в башне, рядом с покоями короля.

Вечером 7 февраля Артур де Ришмон приказал капитану охраны принести ему ключи от замка.

– Они будут храниться у меня, – сказал он. – Мои разведчики донесли, что вокруг рыщет банда разбойников. Установить, кто эти люди, не удалось, а поскольку речь идет о безопасности короля, всякая предосторожность не будет излишней. Этой ночью я сам буду охранять его величество.

Офицер отдал честь и удалился. Тогда Ришмон вышел из караульной, расставил усиленную охрану из верных бретонцев у всех выходов из замка и особенно вокруг башни. Король уже удалился к себе. Фаворит с прекрасной Катрин последовали его примеру. Проверив запоры у всех дверей, коннетабль отправился спать, положив ключи под подушку. Операция должна была состояться на исходе ночи.

Его разбудили, как он и приказал, в предрассветный час, и он отправился в часовню, где священник проводил заутреню. Там он постоял, молясь в глубине души об удаче своего предприятия.

Служба подходила к концу, когда в часовню совершенно бесшумно вошел человек и коснулся плеча коннетабля.

– Пора! – сказал он. – Они там!

Во дворе, едва видимом в густом предрассветном тумане, его ждал вооруженный до зубов отряд под предводительством Ля Тремуя. В своих доспехах толстяк походил на гору железа.

– Пошли! – приказал коннетабль.

Он сам открыл дверь, ведущую в башню. За ним по лестнице двинулся отряд. Они старались ступать как можно тише, чтобы не разбудить людей короля, которые в этот час спали на всех этажах. В гробовом молчании воины заняли указанные им места.

Тогда Ришмон остановился у одной из дверей и ударил в дверь рукой в железной перчатке. Дверь содрогнулась.

– Вставайте! – крикнул он. – Слишком долго вы нежились!

За дверью послышались шлепки босых ног по плитам пола. Створка распахнулась, открывая взору пришедших просторную комнату, большую часть которой занимало огромное ложе. Человеком, открывшем дверь в чем мать родила, был сам Пьер де Жиак. В постели, приподнявшись на локте, на них смотрела красавица Катрин, она тоже была совершенно нагой.