Анна Голон - Искушение Анжелики

Анжелика жила сейчас как бы вне себя самой, ее неотвязно преследовала мысль о том, как бы выбраться из этого осиного гнезда, в которое она так глупо попала. Трагическая абсурдность ситуации привела ее в такой гнев, что это усилило ее защитные рефлексы.

Она знала психологию индейцев. И благодаря этому она выберется из западни. Они были дикими животными, но диких животных можно укротить. В пустыне Магреба Колен Патюрель научился разговаривать со львами и превратил их в своих союзников…

Она понимала, что племя Пиксарета имело свои интересы и, чтобы совершить нападение на деревню, пришло сюда из других мест. Таким образом, битва, театром которой явилась овчарня, оставалась как бы в стороне от основного сражения.

Пиксарет колебался. Некоторые слова Анжелики привели его в замешательство. «Я француженка!» — сказала она. А ему говорили, что нужно воевать против англичан. И, кроме того, он не мог забыть о плаще, о том великолепном подарке, который она ему сделала для его предков.

— А ты крещеная? — спросил он.

— Да, я крещеная, — воскликнула Анжелика. И она несколько раз перекрестилась, вызывая в своей голове образ Девы Марии.

Через приоткрытую дверь Анжелика вдруг увидела знакомое лицо. Она узнала этого человека. Это был канадский лесной охотник. Она громко позвала его:

— Господин Обиньер!

Это был Трехпалый из Трехречья. Услышав свое имя, тот обернулся. Во время войны он не признавал оружия белых. В руках у него был томагавк с рукояткой из полированного дерева и весь покрытый кровью маленький индейский топор с остро заточенным лезвием. Его голубые глаза ярко светились на лице, почерневшем от пыли и запекшейся крови. Пятна крови были также на его кожаном камзоле. На разноцветном поясе с пурпурной бахромой висело несколько скальпов.

Присутствием этого человека нужно было непременно воспользоваться… Это был неподкупный рыцарь, воин милостью Божьей, всеми мыслями он был с такими людьми, как Модрей, Ломени, д'Арребу. Главное для него — это мечта об отмщении, спасении души и рае небесном…

Он узнал ее.

— Хм! Мадам де Пейрак… Как вы оказались среди этих гнусных еретиков?.. Горе вам!

Он вошел в это разгромленное помещение, где абенаки, собрав в кучу своих пленников, предавались грабежу.

Она схватила его за отворот его кожаного камзола.

— Черная Сутана, — вскричала Анжелика, — я уверена, что видела в прерии Черную Сутану с его знаменем… Это отец д'Оржеваль вел вас в атаку, не так ли? Он знал, что я нахожусь в этой деревне!..

Она не столько спрашивала, сколько утверждала. Он смотрел на нее с полуоткрытым ртом и несколько растерянным видом. Видно было, он искал, что ответить, как объяснить свои действия:

— Вы убили Пон-Бриана, — сказал он наконец, — и вы сеете смуту в Акадии, вы и ваш муж, и все ваши союзники. Мы должны вас изолировать…

Так вот в чем дело.

Жоффрей, Жоффрей!

Они хотят захватить в плен жену грозного дворянина из Вапассу, который пользуется таким колоссальным влиянием, что уже фактически является хозяином всей Акадии.

Значит, ее хотят отвести в Квебек. И подчинить тем самым себе Жоффрея. Она его больше не увидит.

— А где Мопертюи? — спросила она с волнением.

— Мы их задержали, его и его сына. Они канадцы из Новой Франции. И настало время, чтобы они были вместе со своими братьями по крови.

— Они участвовали вместе с вами в нападении па деревню?

— Нет! Их дело будет разбираться в Квебеке. Они служили врагам Новой Франции…

Как привлечь его на свою сторону? Он был человеком и чистым душой и упрямым, легковерным и, одновременно, хитрым, жадным и непостоянным, верящим в чудеса и в святых, в Бога и в короля Франции, в главенство иезуитов. Своего рода архангел Михаил. Она его не интересовала сама по себе. Он выполняет приказы. И в то же время он хочет искупить свою вину перед Богом за содеянные грехи.

— И вы думаете, что после всего этого мой супруг граф де Пейрак будет помогать вам продавать ваших бобров в Новой Англии? — спросила она сквозь зубы. — Не забудьте, что он вам выдал аванс в тысячу фунтов и даже обещал удвоить эту сумму, если дело окажется выгодным…

— Тише! — произнес он, побледнев и посмотрев вокруг себя.

— Вызволите меня из этой передряги, или я все о вас расскажу на главной площади Квебека.

— Давайте договоримся, — сказал он тихо, — все можно уладить. Мы здесь на самом краю деревни, я вас не видел, и вы меня не видели…

И, повернувшись к Пиксарету, он крикнул:

— Отпусти эту женщину, сагамор! Она не англичанка, и то, что мы ее захватили в плен, может нам только навредить.

Пиксарет протянул свою красную, покрытую слоем жира руку и положил ее на плечо Анжелики.

— Она моя пленница, — повторил он тоном, не допускающим возражений.

— Пусть будет так, — сказала Анжелика с волнением в голосе, — я твоя пленница, не спорю. Я пойду с тобой, куда ты захочешь, я не буду этому противиться. Но только ты не отведешь меня в Квебек… Что ты там со мной будешь делать? «Они» не захотят меня выкупить, потому что я уже крещеная. Отведи меня в Голдсборо, и там мой муж заплатит тебе за меня такой выкуп, какого ты потребуешь.

Это была очень рискованная партия в покер. Речь шла о том, чтобы укротить, подчинить своей воле диких зверей. Но она их знала. На ум ей приходили самые абсурдные аргументы. Но только так она могла добиться своего от этих темных дикарей, заставить их делать то, что ей нужно. Не могло быть и речи о том, чтобы отрицать право Пиксарета на нее. Он скорее сразу же убьет ее своим томагавком, чем откажется от нее. Но она знала также, что он свободен в своих действиях, абсолютно независим от своих канадских союзников, и ему не нужно теперь заботиться о том, чтобы ее душа попала в рай, так как он узнал, что она крещеная. И теперь он думал о том, как выгоднее использовать ее пленение. Ему нужно было принять решение раньше, чем на их пути появятся другие французы и сам грозный иезуит, которые знают, какую пользу они могут извлечь из ее положения. К счастью, на ее стороне был Обиньер.

— Выходите! Выходите быстрей, — торопила Анжелика, подталкивая всех к выходу.

Она помогла подняться тем англичанам, которые были ранены или оглушены.

— Ой, господи, дети!..

Она быстро вернулась назад, подняла крышку большого котла и вытащила оттуда одного за другим онемевших от ужаса малышей. Это почему-то вызвало смех индейцев. Они громко хохотали, били себя по ляжкам и показывали пальцами на эту сцену.

Жара становилась невыносимой. Одна горевшая балка потолка рухнула вниз и рассыпалась на тысячи искр.

Все бегом бросились во двор, перепрыгивая через лежащие трупы и разбитую мебель.

Увидев рядом деревья и темный овраг на краю леса, Анжелика еле сдержала желание убежать отсюда.

— Отпусти меня к морю, сагамор, — сказала она Пиксарету, — иначе ты прогневишь своих предков. Они знают, что мои духи-покровители заслуживают большего почтения. Ты совершишь большую ошибку, если отведешь меня в Квебек. И напротив, если ты пойдешь со мной, то ты об этом не пожалеешь.

По выражению покрытого морщинами лица вождя абенаков было видно, как усиленно работает его мозг. Анжелика не оставляла ему времени сосредоточиться и принять нужное решение.

— Проследите, чтобы за нами никто не пошел. И будьте свидетелем, что меня не было в этой деревне, — сказала она Трехпалому, который тоже находился в замешательстве в связи со всем, что здесь произошло, и на которого оказал воздействие безоговорочный авторитет Анжелики. — Мы сумеем вас за это отблагодарить. А мой сын Кантор, вы знаете где он? Вы и его взял» в плен?

— Клянусь на Святом Причастии, мы его не видели.

— Ну, пошли. Все за мной, — сказала Анжелика и повторила то же самое по-английски.

— Эй! — закричал Пиксарет, видя, что она уводит с собой взятых в плен в овчарне англичан, — они принадлежат моим воинам…

— Ну, что ж! Пусть они тоже пойдут с нами, но только те, кто являются хозяевами этих пленников.

Три здоровенных индейца с перьями в волосах с криком бросились вперед, но решительный приказ Пиксарета умерил их пыл.

Анжелика взяла одного из малышей на руки, повела одну из женщин и стала толкать перед собой громадного Томаса Пэтриджа, шатающегося и ослепленного кровью, которая все еще текла ему на глаза.

— Адемар, сюда! Возьми за руку этого малыша и смотри, не отпускай его. Смелее, вперед, мисс Пиджон!

Она стала подниматься по откосу, оставив позади разрушенную и пылавшую деревню, ведя к свободе этих людей, как это уже ей приходилось делать когда-то — в Ла-Рошели, в Пуату, и раньше, когда она еще была девочкой и уводила с собой группу обездоленных людей, которых вырвала перед этим из когтей смерти.

И в этот вечер в нее как бы переселилась душа старой Сары, когда она, пригибаясь под тяжелыми ветвями деревьев, погружалась в тишину леса, ведя за собой оставшихся в живых англичан из Брансуик-Фолса.

За ними следом шли Пиксарет и трое индейцев, которые считали себя хозяевами этих англичан. Они двигались за ними большими шагами, но близко не подходили, держась на некотором расстоянии.

Это не было преследованием.

Анжелика знала, чувствовала это, и по мере того, как они удалялись от этой проклятой деревни, испытывала все меньше страха, понимая, что индейцы утрачивают свою воинственность и гораздо менее возбуждены, чем во время боя.

Ее поведение оставалось тайной для англичан, которые все еще опасались, что дикари преследуют их.

— Ничего не бойтесь, — успокаивала их Анжелика, — их лишь четверо, а не сто. И я с вами. Они вам ничего плохого не сделают. Я их знаю. Ничего не бойтесь.

Идите! Идите себе вперед!

Мысли Пиксарета были ей понятны так же хорошо, как если бы она сама поместила их в его дикий мозг. Он, подобно ребенку, любил все неизведанное, новое, необычное.

Он был суеверным. Духи-хранители Анжелики его забавляли и одновременно внушали ему страх.

Он шел следом за ней, успокаивая одним кратким словом своих воинов, проявлявших нетерпение. Ему было любопытно узнать, что произойдет теперь, и что из себя представляют эти призрачные и необузданные волшебные духи, пляску которых он разглядел во взгляде зеленых глаз этой белой женщины.

Невдалеке, внизу между ветвями засверкали спокойные воды реки Андроскоггин. На берегу находились несколько лодок.

Они спустили эти лодки на воду, сели в них и поплыли вниз по течению к морю.

Наступила ночь… Европейцы решили устроить ночлег у одного из водопадов. В темноте вспыхивали и гасли светлячки, слышалось кваканье лягушек, доносился запах пожара. Они легли на траву, тесно прижавшись друг к другу, рядом с лодками из древесной коры. Они дрожали, несмотря на то, что было тепло. Одни молились, другие тихо стонали…

Среди тех, кого Анжелика увела с собой из объятой пламенем овчарни, были земледелец Стоугтон, его жена и их грудной ребенок, а также все семейство Коруэнов в полном составе. Слава Господу! Может ли быть что-либо ужасней, чем самому остаться в живых и оставить погибшим любимое существо?.. Здесь были также два работника и служанка Коруэнов.

Роз-Анн тесно прижалась к Анжелике, а с другой стороны расположился Адемар, который не отходил от нее ни на дюйм.

— «Они» там, — шептал он. — Когда я оказался в этой стране дикарей, я знал, что когда-нибудь оставлю здесь свою голову!

Хрупкая мисс Пиджон не имела ни царапины, и именно она вела с собой огромную беспомощную фигуру, в которую сейчас превратился преподобный Пэтридж. Он не только почти совсем ослеп, так как кровь не переставала заливать ему глаза, но практически был без сознания и держался на ногах только по привычке. Эта громадина могла упасть на землю только в случае своей смерти. Добрая учительница при первой же возможности обмыла ему лицо и обвязала лоб своей косынкой. Когда они сели в лодку, Анжелика открыла свою сумку и достала из нее пакет с желтым порошком из железистой соли, который ей дал Жоффрей. Этот порошок обладал свойством содействовать свертыванию крови. Она посыпала им рану, после чего кровотечение прекратилось.

На память о незавершенном скальпировании у английского пастора останется, по всей видимости, лишь безобразный шрам на лбу, что, конечно, не увеличит к нему доверия со стороны его паствы.

Пастор забылся в тяжелом сне, и его хриплое дыхание наполнило ночную тишину. Под повязкой одна сторона его лица сильно распухла, почернела и покрылась фиолетовыми пятнами. Лучше было, когда на него падала тень, ибо и без того природа не наделила его красотой, а сейчас он стал попросту безобразным.

Одна из девочек плакала. Она продолжала стоять, и ее белое лицо выделялось в ночной темноте как светлое пятно.

— Надо спать, Мэри, попытайся уснуть, — сказала ей тихо по-английски Анжелика.

— Я не могу спать, — ответила она сквозь рыдания, — на меня смотрят язычники.