Анна Голон - Искушение Анжелики

Ее страсть тесно вплеталась в течение будней, напоминая порой то едва слышный подземный поток, то порыв всепоглощающей бури, отрывая от всего мира, подчиняя своим законам. Или освобождая от всех законов.

Эта любовная жизнь на протяжении месяцев, дней и ночей была их тайной, источником светлой радости, и Анжелика постоянно чувствовала в себе этот жгучий огонь. Сладкая тяжесть овладевала ею, сжимала сердце, наполняла все ее существо, подобно ребенку в лоне матери, таинственной силе, заключенной в дарохранительнице. Это была любовь.

Анжелика хотела вновь увидеть Голдсборо, их прибежище, как и Вапассу. Там были большой деревянный форт, стоящий над морем, и в доме просторная комната с большой кроватью, покрытой мехами. Она спала там вместе с ним. Она снова станет спать там, и бурливые волны в гроздьях пены будут разбиваться о скалы, и ветер завывать средь деревьев, склонившихся на мысу. В простых, но крепких домах гугенотов, укрывшихся под этими стенами, будут один за другим гаснуть огни.

Утро будет сияющим и чистым. Острова, лежащие в заливе, засверкают подобно дорогим украшениям. Она пойдет на прогулку к берегу вместе с детьми, забредет в новый порт, попробует омаров, пахнущих морем, устриц и моллюсков.

А потом она откроет свои сундуки и разложит вещи, доставленные на кораблях, наденет новые, шуршащие платья, украшения, примерит новые шляпы. В Голдсборо было большое напольное зеркало, оправленное в венецианскую бронзу. И в отражении его она вновь увидит себя. Какой же образ предстанет перед ней?

Ею владела такая безмятежность, что она не боялась разочарования. Она просто будет другой. Ее лицо, вся ее внешность будут такими, какие она тщетно мечтала обрести на протяжении стольких лет. Лицо счастливой, довольной женщины.

Разве это не было чудо? Меньше года назад, она, пошатываясь, вышла на этот берег, и душа ее была полна тревоги. Похудевшая, бледная, скованная и опустошенная, она брела по розовому пляжу Голдсборо и готова была упасть на колени, почти умирая. Но рука Жоффрея де Пейрака поддержала ее.

Времена жестоких битв, которые познала ее молодость, закончились здесь.

И такими далекими казались ей сегодня эти пятнадцать лет, которые она скиталась одна, вынося на своих плечах все тяготы жизни. Сегодня она чувствовала себя более молодой, чем в ту пору, потому что была защищена и любима.

Детская радость порой вспыхивала в ее сердце, и невозмутимая безмятежность заменила в ее душе настороженность испуганного и затравленного зверя. Ибо, когда она ступила на этот берег, ее обняли дорогие и крепкие руки человека, который с тех пор не оставлял ее.

«Как это возвращает молодость — быть любимой, — думала она. — Раньше я была старой. Мне было сто лет. Я все время была настороже, ощетинившаяся, готовая к отпору», Сегодня, когда страх касался ее, это было уже не то безнадежное ослабляющее отчаяние, которое она испытывала, борясь против короля и слишком могущественных объединенных сил.

Тот, в тени которого она отдыхает сегодня, — тверд, проницателен и осторожен. Бестрепетно принимает любой вызов. Он отличается от других людей. Но он умеет овладевать их сердцами и превращать в друзей. И она начинала понимать, что сила духа одного Человека, достойного этого звания, может двигать мирами. Ибо дух сильнее, чем плоть.

Он одолеет своих врагов, затаившихся в тени и оспаривающих его власть. Но он так могуществен, что привлечет их к себе своей мудростью и своей неудержимой волей. Страна обретет мир, среди наций воцарится порядок, в расчищенных лесах вырастут многолюдные города. И вместе с тем останется эта дикая красота, облагораживающая новую жизнь. Новый Свет останется богатым и прекрасным. Но свободным от бесплодных войн.

Почти забывшись во власти своих грез и ощущений необъятной ночи, Анжелика словно слилась с этим странным миром, чувствуя какое-то затаенное ожидание в окружающей природе, сгустившееся вокруг напряжение. Но ничто не могло потревожить ее внутренний покой.

Пусть душный запах воинственных пиршеств плывет над лесом, и барабан стучит вдали, как торопливое и нетерпеливое сердце. Все в мире так просто. Это имеет к ней отношение, но не может причинить вреда.

В бледном свете ночи, на юго-западе, она видела, как слегка покачиваются три вытянутые вверх мачты небольшого флибустьерского корабля, бросившего якорь в излучине реки.

В другой стороне, вверх по течению, царил плотный мрак, наполненный туманом, дымками, сквозь которые пробивались время от времени красные огни индейских костров, горящих в вигвамах.

Раздалось лисье тявканье. Тяжелое, но гибкое животное проскользнуло в траве рядом с нею. Это была росомаха Кантора. На мгновение Анжелика увидела блеск ее расширенных глаз, вспыхнувших инстинктивной звериной свирепостью и, казалось, спрашивающих ее о чем-то.

На другой день Анжелика, сидя в маленьком зале фактории, старательно шила ярко-красное платье для Роз-Анн. Ее родные будут счастливы увидеть ее красиво одетую, а не как бедную пленницу «гнусных» французов.

Через открытое окно она заметила плот, пересекавший реку.

На нем были три лошади. Накануне их привел с побережья Мопертюи, лесной охотник, состоявший на службе у де Пейрака. Там были также его сын и Кантор.

Как только они подплыли к острову, молодой человек бросился к дому и вошел в него, весьма возбужденный.

— Отец сказал, чтобы вы с Мопертюи немедля отправились в Брансуик. Он не может сопровождать нас, и переводчиком буду служить я. Мы присоединимся к нему завтра или, самое позднее, послезавтра в устье Кеннебека, где стоит уже наш корабль.

— Досадно, — сказала Анжелика. — Я еще не закончила платье. У меня не будет времени сделать узелки на корсаже. Почему отец не может нас сопровождать?

— Он должен встретиться на побережье с вождем эчеминов или с кем-то в этом роде… Я не знаю.., барон де Сен-Кастин хочет ему непременно кого-то представить. Имея дело с индейцами, никогда нельзя упускать случая, так сказать… Они такие непостоянные. Отец решил отправиться, не теряя времени, и поручил нам отвезти эту малышку. По дороге я уже взял в лагере ваш багаж.

Анжелика помогла маленькой англичанке надеть ее красивое платье. Приколола булавками кружевной воротник и манжеты, извлеченные старым Джозефом из какой-то пачки товаров. Быстро надела шляпу, застегнула кожаный пояс с пистолетом, с которым она старалась не расставаться.

Оседланные кони ждали снаружи, их держали под уздцы Мопертюи и его сын. Анжелика по привычке проверила подпругу и кожаный мешок, который она приготовила с вечера, поинтересовалась, есть ли у каждого боевые припасы.

— Ну что ж, едем! — сказала она.

— А я, что делать мне? — спросил солдат Адемар, который ожидал у двери, сидя на опрокинутый бочке с мушкетом между ног.

Он стал потехой для всех. Догадываясь о страхе, который внушала ему Анжелика, или просто не зная, что с ним делать, капрал форта Сен-Жан приставил его к личной охране мадам де Пейрак. Раздираемый между мистическим ужасом и духом военной дисциплины, Адемар нес свой крест.

Мопертюи бросил на него сочувственный взгляд.

— Оставайся здесь, старина!

— Но я не могу остаться один: тут полно дикарей!

— Отправляйся тогда с нами, — бросил канадец с досадой. — Твой капрал и остальные уже ушли с господином де Пейраком.

— Ушли? — пролепетал парень, готовый заплакать.

— Хорошо! Иди с нами, говорю тебе. Его, действительно, нельзя оставить здесь одного, — сказал Мопертюи извиняющимся тоном Анжелике. — А кроме того, одним ружьем будет все-таки больше.

Они распрощались с Голландцем, и немного времени спустя, переправившись на другой берег, вступили в сумерки леса. Чуть заметная тропа шла на запад, петляя между деревьями.

— Куда мы идем? — спросил Адемар.

— В Брансуик-Фолс.

— Что это такое?

— Английская деревня.

— Но я не хочу идти к англичанам! Это враги!

— Заткнись, болван, и марш вперед!

Заросшая весенней зеленью тропа была едва видна, но лошади уверенно находили дорогу — животные чувствовали следы людей, несмотря на тысячи Препятствий в виде кустов и зарослей. Напористая весна уже наполнила дикий лес гибкими и свежими зелеными побегами, их легко было разводить в стороны. Трава была мягкой и короткой, а подлесок еще прозрачным. Путники заметили следы покинутого индейского селения, о котором слышали раньше. Затем снова углубились под сень деревьев. Чуть подальше, между стволами осин и берез блеснуло озеро: совершенно спокойное, гладкое, как зеркало, оно сверкало на солнце. С приближением полудня тишина становилась плотнее, словно все вокруг оцепенело, слышалось лишь гудение насекомых.

Анжелика посадила маленькую англичанку к себе на лошадь. Мопертюи и Кантор сидели на других лошадях. Солдат и молодой канадец без особого труда следовали за ними пешком, так как на протяжении всего пути животные могли идти только шагом. Благодаря им женщина и ребенок не уставали от ходьбы.

Адемар все время с тревогой оглядывался по сторонам.

— Слушайте, кто-то следит за нами! В конце концов пришлось остановиться, чтобы развеять его беспокойство. Все прислушались.

— Это Вольверина, — сказал Кантор, — моя росомаха.

Животное, со своей хищной маленькой мордочкой, оскаленными зубами, белыми и острыми, выпрыгнуло из чащи у их ног.

Кантор рассмеялся, увидя выражение лица Адемара.

— Эт-то что за зверь?

— Это росомаха, она сейчас проглотит тебя.

— Ох, какая здоровая зверюга, словно овца, — пробормотал Адемар.

Теперь он ежеминутно оглядывался, чтобы проверить, не бежит ли за ним Вольверина, и насмешливый зверь иногда касался его, заставляя подпрыгивать.

— Вы думаете, легко идти с этой тварью, следующей за тобой по пятам?..

Все смеялись, и маленькой Роз-Анн никогда еще не было так весело.

Лес был такой же, как на другом берегу. Он покрывал небольшие увалы, спускающиеся к речным каскадам, и косогорья, ведущие на каменистое плато, где легкий душистый ветер обдувал невысокие сосны и кедры. Затем дорога снова спускалась в зеленую пену густых деревьев, словно пловец, ныряющий в море.

После дневной жары поднялся ветерок, заиграл листвой и наполнил подлесок легким шелестом.

Они остановились еще раз, чтобы свериться с планом, который дал им старый Джозеф. После следующей деревни, также покинутой индейцами, тропа стала менее различимой. Но Кантор уточнил дорогу, воспользовавшись компасом, и заявил, что, продолжая идти в том же направлении, они доберутся до цели часа через два или три. В том, что касается знания топографии, Кантор, хотя и не обладал таким безупречным чутьем, как Флоримон, но, подобно старшему брату, отличался острой наблюдательностью, которая позволяла ему никогда не плутать. Кроме того, оба хорошо были «выдрессированы» своим отцом, который уже с детства познакомил их с такими инструментами, как секстант и хронометр, а также с движением по компасу.

Анжелика полностью доверяла сыну в этом области. Тем не менее, она сожалела, что Жоффрей де Пейрак не смог ее сопровождать. По мере того, как проходили часы, возможные неприятные последствия этого поспешного отъезда все чаще рисовались перед ней.

Почему Жоффрей не поехал с ними? И каким пустынным, затаившимся и в то же время слишком шумным был этот лес, трепетавший на ветру!

— Господин де Пейрак не объяснил вам причины его внезапного отъезда? — спросила она, обернувшись к канадцу. Она знала его меньше, чем остальных, ибо он не зимовал с ними в Вапассу, но был известен как преданный и надежный человек.

— Я сам не видел господина графа, — ответил тот. — Это Кловис передал мне его послание.

— Кловис?

У нее зародилась неясная тревога. Было что-то необычное во всем этом… Почему Жоффрей не написал ей ничего? Это было так непохоже на него… Эти поручения, переданные из уст в уста… Кловис?.. Лошадь споткнулась о камень, и пришлось удвоить внимание, чтобы направлять ее.

Мощные стволы темно-зеленых дубов, окруженные кружевной листвой, ветвились, как черные канделябры.

«Точно в Ньельском лесу во времена засад», — подумала Анжелика.

Подстегнутая воспоминаниями, она хотела поскорее выбраться из этой густой тени.

— Мы на правильном пути. Кантор?

— Да, да, — ответил юноша, снова сверившись с картой и компасом.

Но, проехав немного вперед, спешился, и вместе с Пьером-Жозефом, молодым метисом, осмотрел окрестность. Тропа исчезала в зарослях. Молодые люди утверждали, что нужно двигаться в том направлении. Деревья здесь стояли так часто, что образовывали один общий темный свод. Но на повороте из этого туннеля, к счастью, снова появилось в просвете солнце.

В этот момент Мопертюи поднял руку, и все, включая лошадей, застыли на месте. Что-то неуловимо изменилось, лес не то чтобы стал менее пустынным, но в нем почувствовалось чье-то присутствие.