Если бы такой спор возник перед первой или второй помолвкой Марии, она бы помалкивала и позволила другим принять решение. Но теперь она не собиралась молчать. Ей было безразлично, как она войдет в комнату. Но за всем этим стояло что-то другое — она не знала точно, что именно, но интуиция подсказывала ей, как себя вести и чью сторону принимать.

— Это символизирует, донна Антония, — возразил Карло, — устаревший обычай, который необходимо поменять, чтобы эта церемония снова обрела смысл.

Мария поднялась, и все взоры обратились к ней.

— Это начинает выводить из себя, — сказала она, поднеся ко лбу маленькую белую ручку, как бы опасаясь, что у нее разболится голова. — Мама. Папа. Тетя Антония. Разве мы, по крайней мере, не можем выслушать, что предлагает Карло? — Ее призыв был таким действенным и неожиданным, что все согласились. — Расскажите нам, Карло, — обратилась она к нему с улыбкой.

И таким образом Карло настоял на своем.

— Своенравен. Мой племянник, как всегда, своенравен, — пробормотала принцесса Свева своему мужу, когда они вместе с Антонией покидали комнату, чтобы жених с невестой могли несколько минут побыть наедине.

— Вы не считаете, что это лучше подойдет к платью? — спросил Карло, показывая Марии ожерелье.

Он открыл шкатулку, в которой, к восторгу Марии, обнаружились чудесные фамильные драгоценности Джезуальдо. Она рассматривала изумрудные и рубиновые ожерелья, браслеты и серьги и потрясающее главное украшение с сапфирами и бриллиантами. Мария потрогала изысканную камею, обрамленную желтыми бриллиантами, потом перевела взгляд на нитку восхитительного жемчуга, которую держал в руках Карло. Между жемчугами с хорошо рассчитанными промежутками были вставлены рубины, что было необычно. С минуту она разглядывала украшение. Приглушенный блеск жемчужин смягчал пылающие рубины — это ожерелье вполне подошло бы к платью.

Карло поднес ожерелье к ее шее, оценивая эффект. Интересовала ли его до такой степени ее внешность — или же он хотел дотронуться до ее кожи? В любом случае выбранное им ожерелье доказывало правоту Антонии. Мария нашла эротичным то, что этот молодой человек с изысканным вкусом принес ей украшения, выбирая, что ей надеть.

— Вы правы. Это ожерелье гораздо лучше подходит к платью. Мои жемчуга грубы по сравнению с ним, — сказала она, дотрагиваясь до крупных жемчужин на груди. Теперь их розовый блеск казался ей вульгарным.

— Садитесь, — велел Карло. Своими ловкими пальцами он снял длинную нитку жемчуга и, бросив на стол, надел Марии более короткое и элегантное ожерелье с рубинами. Он действовал быстро и умело; прикосновение его прохладных пальцев было легким.

— Я оставлю шкатулку с драгоценностями, чтобы вы могли выбрать из нее, что захотите, и надеть в предстоящие дни, — сказал он, помогая Марии подняться. — Мне бы хотелось, чтобы вы надели ожерелье из бриллиантов и неаполитанских сапфиров на нашу свадьбу — конечно, если оно подойдет к платью. Изумруды тоже пойдут. — Он запер шкатулку ключом на золотой цепочке и отдал его Марии.

— Спасибо, кузен, это очень великодушно с вашей стороны. — Она позвонила в маленький колокольчик, вызывая служанку, чтобы шкатулку унесли в ее комнату.

— Не стоит благодарности. В любом случае скоро вы станете их хранительницей.

Когда они стояли у дверей банкетного зала, Мария рассматривала свое отражение в одном из зеркал, которые висели по обе стороны двойных дверей. Карло внимательно изучал ее, взяв под руку, и в эту минуту Марии показалось, что его интересует ее внешность, а не тело.

— Как я выгляжу на ваш взгляд? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Элегантно, в роскошном туалете — словом, вы выглядите именно так, как планировали, — ответил он небрежно, на краткий миг разочаровав ее, пока не добавил: — Но в вас есть блеск, которого не добиться искусственным путем. Вы — это природная красота, чувствующая себя непринужденно.